Об этом трагическом событии распространялись различные версии. Говорили, что сама Цыси посоветовала наложнице покончить жизнь самоубийством — броситься в колодец и тем самым сохранить свою честь. Но несчастная девушка, став на колени, ответила отказом. Ее горький плач был прерван резким криком: «Исполняйте повеление ее величества!». Говорили, что император Гуансюй, присутствовавший при этой трагической развязке, умолял Цыси отменить это повеление. Последняя резко отвергла его просьбу, сказав: «Пусть она умрет немедленно!». После этих слов евнухи схватили жертву и на глазах у Цыси и Гуансюя бросили в колодец.
Цыси сказала стоявшему рядом Гуансюю, лицо которого было искажено горем и гневом: «Садись в повозку, закройся занавеской, чтобы никто тебя не видел!». Император, переодетый в крестьянскую одежду, уселся в повозку и печально смотрел вперед через отверстия в плотной занавеске.
Опасаясь, что Цыси будет опознана в пути и тогда не миновать возмездия, придворные предложили ей переодеться в платье старой служанки и покинуть дворец в неприметной двухколесной повозке, запряженной мулом, а старую служанку нарядить в одеяние вдовствующей императрицы и отправить в императорском паланкине.
Известный в те времена конфуцианский ученый Цзин Шань, хорошо знавший маньчжурский двор, оказался свидетелем поспешного бегства Цыси из Пекина. Свои наблюдения он зафиксировал в дневнике, который был обнаружен в его доме 18 августа 1900 г. После вступления союзных войск в Пекин и бегства Цыси жена, наложница и дочь этого конфуцианского ученого отравились, приняв яд. Сам он погиб в колодце, куда его сбросил старший сын.
Ниже переданы в сокращенном виде некоторые места из дневника Цзин Шаня, передающие атмосферу панического состояния маньчжурской верхушки.
12 августа. Иностранцы подходят все ближе и ближе. Юй Лу, наместник столичной провинции Чжили, застрелился из револьвера в местечке Цайцунь. Он укрылся с этой целью в лавке гробовщика — место с дурным предзнаменованием! Его войска трижды терпели поражение — в Бэйцане, Янцуне и Цайцуне. Ли Бинхэн, губернатор провинции Шапьдун, 14 августа прибыл в Хэсиу, и, несмотря на предпринятые усилия восстановить порядок в войсках, два дивизионных начальника, Чжан Чуньфа и Чэнь Цзэлпн, отказались сражаться. Ли Бинхэн, видя безвыходное положение, покончил с собой, приняв яд. Жун Лу сообщил Цыси прискорбную новость: император и министры вместе оплакивают бедствие, в котором оказалась наша славная империя по вине некоторых сановников и бунтовщиков. Жун Лу воздержался от самооправдания: он был мудрым человеком. Цыси сказала, что непременно покончит жизнь самоубийством и побудит это сделать и императора, но не покинет Пекин. Жун Лу умолял ее воспользоваться его советом — остаться в Пекине и издать указ об обезглавливании князя Дуаня и его сообщников и таким путем доказать миру свою невиновность. Однако она все еще цеплялась за надежду, что сверхъестественные силы ихэтуаней смогут спасти Пекин, и жестокая бомбардировка посольского квартала продолжалась.
14 августа. Город Тунчжоу пал, и теперь иностранцы начали бомбардировать столицу. Сегодня Верховный императорский совет собирался пять раз во Дворце спокойствия и долголетия. Ее величеству доложили о необходимости выехать в Калган. Сановник Лань вбежал в помещение и крикнул: «Старая Будда, иностранные дьяволы ворвались в город». Сановник Ган И, прибывший вслед за Ланем, подтвердил: «Ваше величество должны немедленно укрыться, иначе они убьют вас».
Поздно ночью вновь собрался Верховный императорский совет, на котором присутствовали сановники Ган И, Чжао Шуцяо и Ван Вэньшао. «Где остальные? — спросила Старая Будда и продолжала: — Предполагаю, что разбежались по домам, оставив нас здесь, надеясь, что мы сами изберем себе лучший выход из создавшегося положения. В любом случае вы, три сановника, должны сопровождать меня в пути». Обращаясь к Ван Вэньшао, она добавила: «Вы слишком стары, и я не хотела бы, чтобы вы взяли на себя такие тяготы. Отправляйтесь быстрее и, когда сможете, присоединитесь ко мне». Затем она сказала остальным двум сановникам: «Вы оба хорошие наездники и будьте всегда при мне».
15 августа. Мне сказали, что сегодня утром Цыси поднялась рано, поспешно оделась в обычное голубое платье крестьянской женщины. Это платье заранее было для нее приготовлено. Первый раз в жизни ее прическа выглядела на китайский манер. Три обычные повозки подъехали к помещению, где находилась Цыси.
Китайский художник изобразил «самоизгнание» Цыси из ПекинаВсем наложницам велено было собраться вместе, и Цыси объявила, что никто из них не должен покидать дворцы и сопровождать ее. Любимая наложница императора Гуансюя по имени Чжэнь Фэй также присутствовала здесь и осмелилась обратиться к Цыси с просьбой разрешить императору остаться в Пекине. Такая просьба вызвала гнев Цыси, и она резко крикнула дежурному евнуху: «Сбросьте это вредное существо в колодец!». Стоявший здесь же император Гуансюй, охваченный горем и волнением, встал на колени, стал умолять вдовствующую императрицу отменить свое повеление, но она резко отвергла его просьбу. «Пусть она умрет немедленно», — повторила она свое повеление. Евнухи Ли и Сун схватили наложницу Чжэнь Фэй и сбросили ее в большой колодец, недалеко от Дворца спокойствия и долголетия. Цыси повелительно сказала Гуансюю, лицо которого исказили гнев и горе: «Садись в повозку и плотно закрой занавеску, чтобы тебя никто не видел».
Рано утром 14 августа 1900 г. кортеж беглецов покинул Пекин через ворота Дэшэнмэнь. Беглецов сопровождали войска (тысяча человек) под командованием генерала Ма Юйкуня и примерно такое же количество императорской гвардии. Спустя несколько часов в эти же ворота вступили японские солдаты.
Одетая в короткую хлопчатобумажную кофту крестьянки и шаровары, доходившие до шиколоток, Цыси уселась, скрестив ноги, в поданную ей повозку. Ее длинные пышные волосы были в беспорядке завязаны сзади простой сатиновой лентой, которая спускалась на лоб. Она вынуждена была отстричь длинные ногти и снять драгоценные наконечники, предохранявшие их от поломки. Трудно было представить, что сидящая на корточках маленькая старая женщина является грозной повелительницей огромной страны.
— Трогай! — властно приказала Цыси погонщику и добавила: — Если иностранные дьяволы попытаются остановить тебя, ничего им не говори. Я сама скажу им, что мы, бедные беженцы, возвращаемся в свои семьи.
Так вдовствующая императрица «самоизгнала» себя из столицы Китая.
Первую остановку беглецы сделали в Летнем дворце. Солдаты, охранявшие дворец, вначале не могли признать в женщине, одетой в скромные крестьянские одежды, свою повелительницу. И только когда услыхали ее повелительные распоряжения, пришли в себя и убедились, что перед ними вдовствующая императрица. Немного отдохнув здесь, императорский кортеж двинулся дальше. В целях безопасности Цыси повелела генералу Дун Фусяну направить его войска в район Датун — Сюаньхуа для сопровождения императорского кортежа.
«Самоизгнание» Цыси проходило в трудных условиях: приходилось питаться грубой пищей, спать на жестких лежанках, совершать длительные и утомительные переезды без отдыха, испытывать волнение перед неизвестностью. Ее бегство из Пекина было настолько поспешным, что не хватило времени захватить с собой нужную одежду. Одеяние вдовствующей императрицы выглядело настолько скромно, что ее невозможно было узнать: простая прическа, скромные сандалии, деревенская одежда придавали ей вид женщины из простонародья. Вид у императора Гуансюя также оставлял желать лучшего: его волосы были всклокочены, лицо покрылось густой щетиной и почернело от пыли, коса расплелась.
В первую ночь после бегства из Пекина беглецы спали как путешественники из простонародья, на глиняном кане (род лежанки) в скромной гостинице, где невозможно было достать на ужин даже риса, и они вынуждены были довольствоваться кашей из проса.
Следующую остановку беглецы сделали в небольшом городе Хуайлай, расположенном в 100 километрах севернее Пекина. Глава города У Юн с нескрываемым волнением встретил Цыси, совершил перед ней челобитье и, извиняясь много раз, предложил подкрепиться пшенной кашей: больше у него ничего съедобного не оказалось. Цыси, привыкшая к богатой еде, состоявшей из ста и более блюд, сделала добродушное лицо и, внешне сохраняя спокойствие, сказала:
— Хорошо, что есть хотя бы пшенная каша. Принесите ее скорее. В такое лихолетье и такая еда — божий дар.
Спустя некоторое время У Юн после тщательных розысков обнаружил в покинутом кухонном столе пять яиц и передал их главному евнуху Ли Ляньину. Последний с радостью взял такую драгоценную находку: три яйца передал вдовствующей императрице и два — императору Гуансюю.
