Марсель оказался разговорчивее:
— Схему нарисовал я и патроны взял я. Затем передал схему и патроны мадам Наташе и приказал отнести партизанам. Я хотел перейти к партизанам и пригрозил, что применю оружие, если она не выполнит мое поручение. Мадам Наташа невиновна!
Следователь повернулся к Марселю:
— Тогда расстреляют вас.
— Патроны и схему я нашла на дороге, — заговорила Наташа. — Никто мне их не передавал.
Военный следователь пожал плечами:
— Будете невпопад говорить неправду, потеряете головы оба.
Может быть, человечность не умерла даже в том следователе и он посочувствовал арестованным, каждый из которых всю полноту смертной кары пытался присвоить себе?
Марсель, жертвуя собой, пытался помочь Наташе.
Наташа понимала, что никто ей уже не поможет, и пыталась спасти Марселя.
Вечером арестованных привели в пустой школьный класс; у противоположных стен поставили койки, между ними — стол и стулья для часовых.
Из шутцпункта Марселю передали посылку от матери. Отведав французских гостинцев, старший из часовых посетовал:
— Разве женское дело ввязываться в политику? — и разрешил накормить арестованную.
Глотая сухие галеты, Наташа шепотом упрекнула присевшего рядом Марселя:
— Почему не бежал в лес к партизанам, дожидался ареста?
— Не хотел, чтобы товарищей подвергли репрессиям. Я один буду за все отвечать.
— Партизаны в лесах по обе стороны железной дороги, — сказала Наташа. — Если представится возможность, беги в леса.
Тускло горела на столе керосиновая лампа. За окном, крадучись, плыла по небу луна. Сквозь ветви тополей мерцали звезды.
Марсель снял с руки кольцо. В лунном свете драгоценный камень сверкал, как на солнце.
— Это кольцо матери. Она получила его от бабушки, а та — от своей бабушки. Оно приносит счастье. Почему ты не хочешь его взять? Ты должна жить!.. Я берег кольцо невесте — у меня никогда не будет невесты. Ты ля рус Жанна д'Арк. Ты прекрасна! Я люблю тебя!
— И я тебя — любовью сестры…
Утром их разлучили. Они только успели выдохнуть;
— Прощай, Наташа!
— Прощай, Марсель!
Наташу увезли в Минское гестапо. Марсель остался в Смолевичах — его ожидали свинцово-тяжелые, будто пули, слова смертного приговора.
* * *
Справа по ходу поезда, за деревней Рябый Слуп, показались деревянные дома окраины Смолевичей. Басовито, веселыми перекатами загудел электровоз, и на платформе станции Александра Михайловна увидела шеренгу мальчишек и девчонок в белых рубашках и алых пионерских галстуках.
На правом фланге, у красного знамени, вытянулся по стойке «смирно» Михаил Иванович кислое. По другую сторону знамени, неслышные за оконным стеклом, бил барабанщик и трубил горнист.
Над шеренгой мелькнул по ходу поезда транспарант: «Привет Марселю! Счастливого пути!» Мальчишки и девчонки вскинули руки в пионерском салюте.
Секунда — перестук колес. И будто молнией в ее сознание: «Да это же меня ребята и Миша Кислов провожают! Не поленились, милые, прийти сюда в такую рань…»
Сильным и резким движением Александра Михайловна рванула книзу металлическую скобу и, почти до пояса высунувшись из раскрытого окна, обеими руками замахала пионерской шеренге.
Секунда — и новый перестук колес. Враз ослабев, она с трудом закрыла окно, попыталась унять в себе биение сердца и горячие слезы. А над невидимым отсюда Московским шоссе все отчетливее возвышалась громада кургана Славы: двести сорок одна ступенька и устремленные в небо и вечность четыре штыка…
Именно в этих местах воевал Марсель Сози, совершив до этого дерзкий побег и набедовавшись несколько суток в одиночку по окрестным лесам.
…Когда осенним слякотным вечером Марселя вели на очередной допрос, он сбил с ног заднего конвоира, а затем переднего и бросился в мокрую темноту. Выстрелы удалялись и вскоре совсем прекратились. Не попали конвоиры или не захотели попасть?
Марсель бежал, пока были силы. Потом, отдышавшись, перемахнул через шоссе и ночь плутал по незнакомому лесу. Наутро зашел в какую-то деревню, увидел полицейского и снова метнулся в лес.
В немецкой военной форме, но без оружия, не зная русского языка, Марсель оказался в незавидном положении и понимал, что роковой для него может стать как встреча с гитлеровцами, так и встреча с партизанами.
А дождь лил безостановочно, с какой-то неотвратимостью. Пилотка прилипла к голове, будто комок мокрой глины. Шинель набухла и весом была, как рыцарские доспехи. Только добротные сапоги не пропускали воду и берегли для ног спасительное тепло. Но даже их подкованные, на шипах, подошвы все более устало скользили по лесным тропам.
После четырех суток скитаний Марсель набрел на одинокий стог сена; из последних сил зарылся в его духовитую теплую глубину, согрелся и уснул. Снился ему городок Саргемин, отчий дом и мама, протягивавшая тарелку горячего фасолевого супа.
Марсель протянул руку к тарелке — и проснулся. Рывком выбрался из стога, шагнул в морозное утро.
Стеклянно похрустывали заледеневшие лужи, звенела под коваными подошвами примороженная за ночь земля.
Стылый ветер дохнул еле различимым запахом жилья и хлеба, и Марсель пошел на этот запах.
От густой темно-зеленой ели раздался окрик:
— Хальт! Хенде хох! {31}
По интонации, выговору Марсель сразу определил: не немец. Охотно поднял руки, а главное — улыбнулся. И это его спасло, потому что Вигура не смог выстрелить в доверчиво улыбающегося безоружного человека, даже если этот человек — враг.
Исчерпав запас немецких слов, Вигура с напарником повели пленного по лесной тропе, а затем по единственной улице деревни Кальники к хате, которую занимал начальник штаба отряда имени Кутузова. А у того болели зубы и настроение было прескверное.
Скорее всего Марселю бы несдобровать, когда б не запах свежевыпеченного ржаного хлеба. Он щедро вытекал на улицу из форточки ближнего дома, и от одного его духа даже сытому человеку можно было захлебнуться.
Несмотря на грозные окрики Вигуры, Марсель подчинился своему внутреннему «голодному компасу» и повернул к этому дому. Второй раз к своему спасению повернул.
— Ишь ты, к хлебу пашоу, — сочувственно заметил Вигура. — Выходзиць, и у германца до хлебушка душа ляжыць…
Марсель переступил порог избы и, не обращая внимания на нескольких мужчин и пожилую женщину, видимо хозяйку, тихонько присел на длинную лавку возле окна.
Вызвали переводчика. Им оказался немец Петер Зеттель, одетый в форму обер-ефрейтора германской армии. Другие тоже были одеты в полувоенную немецкую форму.
И тут Марселя осенило: фальшпартизаны! Уголовный и полицейский сброд, предатели своей родины. И несколько среди них немцев.
Марсель сбил с ног Вигуру, вырвал у него автомат и кинулся в дверь.
И разом в его глазах крутнулись потолок, двери, пол, а затем — будто накрыли невидимым одеялом — упала черная тьма.
Очнувшись, Марсель увидел над собой невысокого и крепкого, широкоплечего человека с властным выражением лица и внимательными, чуть наискосок посаженными глазами.
— Шустряк, — усмехнувшись, произнес он незнакомое слово и по-немецки скомандовал: — Ауфштеен! Встать!
И вернул автомат пожилому человеку, который был только что сбит с ног. Угрюмо глянув на пленника, тот передернул затвор.
Марсель набрал полные легкие воздуха и крикнул:
— Да здравствует свобода! Смерть тиранам! Прощай, моя Франция!
Переводчик что-то сказал по-русски людям в хате, и они засмеялись, а пожилой человек опустил автомат. Все тем же ровным голосом, без паузы, переводчик сказал по-немецки Марселю:
— Пускай вас не смущает наша форма — временные обстоятельства вынуждают нас экипироваться за счет противника. Мы — партизаны. Как это вам понятнее… Белорусские маки. А это — командир отряда товарищ Демин.
Коротко рассказав о себе, Марсель откашлялся и запел «Марсельезу».
Затем был завтрак. Все как-то особенно радостно уселись за общий стол, и хозяйка нарезала от высокого каравая ломти теплого свежевыпеченного хлеба.
Через полгода каратели сожгут эту деревню и этот дом, а хозяйка, вернувшись из леса к своему пепелищу, опять испечет партизанам в уцелевшей печи караваи домашнего хлеба. А если пекут люди хлеб, значит, жить их дому, их деревне, их Родине.
Первый ломоть ржаного хлеба хозяйка протянула Марселю и, жалостливо всхлипнув, придвинула к нему большую кружку горячего топленого молока.
После завтрака Демин на неважнецком немецком языке и знаками предложил уже не пленнику, а повеселевшему гостю:
— Давай еще споем «Марсельезу». Вместе.
Мелодия была одна, но слова они пели разные, на русском и французском языках:
Вперед, вперед, сыны Отчизны!День славы наступил!..Вставай, подымайся, рабочий народ,Вставай на врагов, люд голодный!..
Так Марсель Сози стал бойцом интернационального отделения отряда имени Кутузова, в котором воевали поляки, бельгийцы, словаки, австрийцы, венгры, немецкие антифашисты. Еще и сегодня в тех партизанских местах вспоминают находчивость и дерзкое мужество неуловимого Марселя.
