– Я очень боюсь за него, Дуся. Мне даже страшно подумать, что будет, если…
– А ты на Бога положись и не гневи Его ропотом. Уповай на Господа, как делали предки наши и были спасаемы.
Дуся взяла в свои горячие мягкие ладошки руку Маргариты и зашептала молитву.
Маргарита понемногу успокоилась.
Когда Дуся ушла, беспокойно зашаркали мягкие домашние туфли Николая Петровича. Он вошел тихонько, деликатно – лишь бы не потревожить свою милую дочу. Со стаканом воды и тремя разноцветными таблетками, зажатыми в морщинистой ладошке. После терапии Николая Петровича Маргарита довольно быстро заснула. Вернее, будто забылась, провалилась куда-то в небытие. Пока сон окончательно не сморил ее, беспрестанно возносила молитвы, прося лишь об одном – о скорейшем выздоровлении своего любимого. А иногда обращалась не к Богу, а к Ванюше, как будто он, простой смертный, по какому-то волшебству мог ее расслышать.
«Ты только не умирай, – шептала она, глотая слезы, – я тебя буду любить всякого. Хоть увечного, хоть больного. Ты только выживи. Пожалуйста, выживи…»
Утром встала ни свет ни заря. Засобиралась в Североречинск, к милому Ване в больницу. Положила гостинцев в сумку – в основном соки и фрукты. Пасхальные угощения решила отвезти в субботу, накануне праздника.
День был грустный. Страстная пятница. Колокола на Покровской колокольне молчали и должны были вновь зазвучать только через два дня, на Пасху, – но уже радостно, возвещая жизнь вечную. Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав, – разнесется над затаившимся городом.
Она двинулась к двери, когда ее остановил дрожащий голос Николая Петровича.
– Не надо тебе туда ехать, Рита… Я прошу тебя… Не надо… Он умер… Сегодня утром, в Североречинске.
Все, что было потом, Маргарита помнила очень смутно. Перед глазами постоянно мельтешил заботливый отец с новыми порциями разноцветных таблеток. Впрочем, ее это совсем не раздражало. Она едва замечала его, покорно принимала таблетки, но почему-то уже не засыпала, как накануне. Ей казалось, что кто-то жизнь вынул из сердца, что душа ее совсем застыла и окаменела. Она что-то бормотала себе под нос, и иногда ей начинало казаться, что это говорит вовсе не она, а кто-то чужой, незнакомый.
Приходил врач, сказал, что состояние «аховое», предложил срочно отправить Маргариту в больницу, но Николай Петрович в тот же день увез дочь в столицу. Во-первых, потому, что не слишком доверял местной медицине. А во-вторых, весьма справедливо полагал, что ей не поправиться в обстановке, где все будет напоминать о нем, злополучном Иване Иноземцеве. Правда, прежде чем отправиться, улучил минутку – вошел в Интернет, черканул пару срочных писем, и уж потом, собрав только самое необходимое и ни с кем не попрощавшись, двинулся в путь вместе со своей беспокойной дочерью.
На прощанье окинул печальным взглядом гостиную, ненавистно зыркнул на камин, вдруг вспомнив, как Иноземцев разжигал в нем огонь, сверкая голыми пятками. Вышел на веранду, по привычке вдохнул воздуха. Но сегодня знаменитый вольногорский воздух не порадовал его, ибо был уже не хрустально-звонким, а с неприятным, въедливым дымком. «Вот вам, дорогой Иван Григорьевич, и ваши запреты жечь мусор», – прошептал он с некоторым ехидством и даже злобой. Захлопнул окно с такой силой, что затрепетали, задрожали нервной дрожью ни в чем не повинные стекла.
Все, хватит! Хорошего понемножку. В столицу, скорее в спасительную столицу, мать городов русских.
Узнав о болезни Маргариты, в Москву прилетели Алиса и Гарри, и скоро они все вместе, прихватив с собой «блохастого Бобика» (истинные слова профессора Северова), отправились в Лондон.
Истерзанная душа Николая Петровича немножко успокоилась, умиротворилась. Проводил любимую дочь в аэропорт, слезно распрощался. Дождался информации о взлете самолета. И только после этого позволил себе глубоко-глубоко вздохнуть. Словно гора с плеч! От облегчения даже глаза закрыл – так и стоял в зале вылета с захлопнутыми глазами, словно блаженный какой.
Сказал себе: чем дальше будет непредсказуемая Маргарита от небезызвестного курортного местечка – с его хвалеными водами и променадами – тем, собственно, и лучше. Кто знает, может быть, зашатавшееся здоровье поправлять лучше вдалеке от разрекламированных курортных мест. А уж что касается его собственного здоровья, то ему такие треволнения категорически противопоказаны. Видимо, любить взрослых детей лучше на расстоянии. На большом расстоянии.
По своему поводу Николай Петрович принял единственно возможное решение – в Вольногоры не возвращаться. К счастью, в университете его помнили и ждали: мир не без порядочных людей. На том, собственно, и стоит пока, держится наша противоречивая цивилизация.
В середине лета, читая в «Коммерсанте» очередную статейку о рейдерских захватах, профессор Северов случайно наткнулся на упоминание наделавшей так много шума вольногорской истории:
В результате расследования было выявлено, что неустановленные лица подали в ИФНС по г. Североречинску поддельные документы, свидетельствующие о том, что они являются акционерами ЗАО «Вольногорский курорт», а также решение о смене генерального директора ЗАО. На основании предоставленных документов ИФНС зарегистрировала данные изменения. В результате неустановленные лица незаконно, путем обмана, получили право на имущественный комплекс, принадлежащий ЗАО «Вольногорский курорт»…
Статью дочитывать не стал. Во-первых, не захотел будоражить неприятные, мучительные воспоминания. А во-вторых, ему по большому счету было не так уж интересно, чем в результате все завершилось. Газету медленно и методично разорвал на мельчайшие кусочки. Аккуратно собрал их в целлофановый мешочек и сразу отнес в мусоропровод – чтобы и духу их не было в его московской квартире.
Вся эта канитель была уже из его прошлой жизни. Вот так. А как, собственно, могло быть иначе? Каждому сверчку свой шесток, как говорится.
Не без удовольствия выглянул в окошко. Миллионами огней светила, дружелюбно подмигивая и подбадривая профессора Северова, красавица-Москва.
Глава двадцать пятая, в которой пойдет речь про безупречно точную случайность
Хорошо ли тебе, утица,Холодну воду пить?Хорошо ли тебе, ягодка,Со мной в разлуке жить?
День у профессора математики Николая Петровича Северова выдался занятым. В девять утра он уже выступал на заседании Президентского совета по науке, в двенадцать его презентацию ждали на конференции Министерства образования, а в два часа, путем невероятных усилий преодолев московские пробки, он обедал у своей будущей тещи – сытно и по-домашнему. Был ее фирменный борщ с пампушками и неизменно удававшиеся ей котлеты.
