День у профессора математики Николая Петровича Северова выдался занятым. В девять утра он уже выступал на заседании Президентского совета по науке, в двенадцать его презентацию ждали на конференции Министерства образования, а в два часа, путем невероятных усилий преодолев московские пробки, он обедал у своей будущей тещи – сытно и по-домашнему. Был ее фирменный борщ с пампушками и неизменно удававшиеся ей котлеты.
В университет Николай Петрович успел только к пяти – надо было подписать протоколы приемной комиссии. Он не сразу узнал высокого сухощавого мужчину, ждавшего его в коридоре. Узнал, лишь когда тот подошел ближе и дважды окликнул его. Иноземцева он не видел три года. Тот выглядел похудевшим и уставшим, но мальчишеского безрассудства, как показалось Николаю Петровичу, не поубавилось.
– Какими судьбами, дорогой Иван Григорьевич? – начал он, стараясь продемонстрировать искреннюю радость.
– Я приехал, чтобы узнать, где мне найти Маргариту, – проговорил Иноземцев, безуспешно пытаясь скрыть волнение и дрожь в голосе.
– Не надо ее тревожить, батенька, – неохотно и с некоторым раздражением, граничащим со злобой, ответил Николай Петрович, досадливо шевельнув плечом. – Она замужем, живет в Америке, у нее все хорошо.
– Она бывает в Москве? – очень спокойно и очень учтиво спросил Иноземцев, наклонившись к Николаю Петровичу.
– Нет, батенька. За три года не была ни разу. Еще раз повторяю: не надо ее тревожить, у нее все хорошо. Дети малые народились.
Равнодушие и сухость Николая Петровича больно кольнули Ивана Иноземцева. Он развернулся и ушел не прощаясь.
– Как долго этот человек ждал меня? – спросил профессор у секретарши приемной комиссии.
– Не знаю. Я пришла в десять, он был уже здесь, – лениво ответила она голосом сонным и безучастным.
* * *
Решение съездить в Лондон возникло у Ивана Иноземцева спонтанно, как, впрочем, и многие другие решения в его жизни.
Его временному отъезду из Вольногор ничего не препятствовало. Курорт удалось отстоять. Восстановление в должности мэра также состоялось. Школа, чуть было не пошатнувшаяся из-за отъезда директора и двух учителей, не только выжила, но и стала одной из лучших в Северном Заречье. А прошлым летом состоялся ее переезд в новое здание, построенное в самом лучшем месте – посередине городской набережной, где когда-то стоял дом Ивана.
Нападение на Иноземцева, совершенное три года назад на дальней даче, было воспринято горожанами как сигнал к бунту, который, как известно, в нашем национальном варианте может быть только яростным и беспощадным.
Объединению вольногорцев способствовала внезапно вернувшаяся к ним историческая память. Немногословный Разин развернул свою гармонь и красочно напомнил Вольногорам, что когда-то горожане «лоханулись и кинули» прадеда Иноземцева, а потом не одно десятилетие «лаптями щи хлебали». Вольногорский правдолюб завел блог в «Живом журнале» – и число сочувствующих искателям правды из Северного Заречья росло в глобальной сети день ото дня.
Наиболее активные горожане во главе с Разиным забаррикадировались в здании мэрии и сидели там до приезда специальной комиссии из Москвы. Среди вынужденных заточенцев был и историк Василий Гаврилович Кудюмов. Каждый день он выходил на балкон мэрии с очередной речью, объясняя простым и доступным языком весьма сложную для принятия мысль о том, что без достойных элит человечество бы до сих пор пребывало (а местами и продолжает пребывать, и дело здесь отнюдь не в техническом прогрессе) в первобытном состоянии, и уж если в отдельном, пусть маленьком, городе вырастили по-настоящему честного и достойного управителя, то надо его оберегать и за него бороться.
Потому что не всем городам так везет!
Оглядывая хмурые, внимательные лица вокруг, Кудюмов говорил с мягкой силой:
– Мы должны объединиться Христовой правды ради – против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои, ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша!.. Не отходите же, не отрекайтесь, не оставляйте его на одиноком пути. Пожалейте себя…
И взвился над толпой высокий, трепетный голос Дуси:
– Православные! Иноземцев – душа молодая и чистая, что он сделал? Ведь только хорошее… За что мы бросаем его?
Многие женщины задрожали от этих слов и откликнулись тихими слезами.
В один из дней к собравшимся у городской мэрии неожиданно присоединился Владлен Амбаров. В черном костюме и белой рубашке. За последние месяцы с ним произошли серьезные перемены, названные наиболее острыми на язык горожанами превращением Амбарова из савла в павла, которое со временем увенчается его назначением – с подачи Ивана Иноземцева – директором вольногорской школы-интерната. Но это будет позже, а в тот день на городской площади он произнес речь, поначалу осознанную лишь немногими горожанами.
– Друзья мои, я хочу поговорить с вами сегодня о воображении, – начал он издалека и, как казалось сперва, не по поводу. – Воображении, которое свойственно человеку и не знакомо животным (при этом он несколько свысока посмотрел на стоявшего неподалеку биолога Аристарха Оболенского). Именно воображение позволяет человеку воспринимать опыт других людей как свой собственный, позволяет учиться на опыте других людей и не повторять их ошибок. Воображение помогает нам поставить себя на место другого человека и, проявив сочувствие и сострадание к нему, сделать все, чтобы его беда не постигла нас самих и наших близких. Забудьте на минуту про свои огороды, про рассаду на подоконниках и представьте себя на месте Ивана Иноземцева. И сделайте все, чтобы в один из дней, когда созреют ваши помидоры, внезапно не очутиться на его месте. Потому что кто-то может положить глаз на продукт вашего труда, на выращенные вами помидоры. Так не отрекайтесь же вы от него. Любой из вас может быть следующим. – Красивым взмахом руки охватил всех присутствующих. – И будьте такими же великодушными, как он. Во всяком случае, был – по отношению ко мне.
Впрочем, последние слова он произнес совсем тихо, и их никто не слышал.
И вольногорцы не отошли, не отреклись и не оставили Иноземцева на одиноком пути. Был организован сбор средств для поддержки вынужденных заточенцев. Вольногорские хозяйки почитали за особую честь напечь для них пирогов и других вкусностей – каждый день съестные припасы торжественно и при большом скоплении сочувствующего народа поднимались на балкон городской мэрии.
Корзины со свежей домашней едой ежедневно отсылались и в больницу Североречинска, к поправляющемуся Иноземцеву. Новостей о его здоровье ждали, как вестей с фронта в сорок первом.
