в начале сентября 1944 года ситуация резко изменится: Финляндия выйдет из войны, а советские войска освободят Прибалтику. Минные и сетевые заграждения потеряют своё значение, открыв флоту свободу действия. Теперь уже топить транспорты могут и подводные лодки. Это сразу даст результат: 26 сентября Швеция прекратит поставки железной руды Германии.
…Провожающих почти не было – не то время. Поэтому Алексей без труда разглядел стоявшего вдали и опиравшегося на чугунную ограду Макарова. Виктор Викторович как всегда курил, держа сигарету в правой руке, а левой делал едва заметное прощальное движение. Больше они никогда не увидятся. После выхода Финляндии из войны необходимости отслеживать перемещение германских войск не будет. Макарова отзовут в Советский Союз, наградят, повысят в звании и вскоре направят нелегалом для работы в Австрию. Домой он вернётся осенью 1947 года и сразу же будет арестован по ложному обвинению. Фитин помочь ему не сможет – к тому времени он уже не будет главой службы внешней разведки. Макарова осудят на восемь лет лагерей. После смерти Сталина дело пересмотрят, но Макаров Виктор Викторович (настоящее имя Стихин Виктор Макарович, а для Балезина просто Виквик) переживёт своё освобождение лишь на несколько дней. Он скончается в лагерном лазарете от сердечного приступа.
Алексей слегка помахал Макарову в ответ. На минуту задумался: что он за человек, откуда родом? Они проработали вместе почти три года, а он о нём ничего не знает. Впрочем, так и должно быть, ведь они офицеры разведки. Несомненно, Виквик не дворянских кровей. Что-то простое, мужицкое просматривалось в его невысокой коренастой фигуре, в его манере говорить, держаться. Может, именно этим он и был ему симпатичен. И ещё: за те годы, что они вместе проработали, ни при первой их встрече в кабинете Фитина, ни сейчас Алексей так и не мог вспомнить, на кого из известных актёров кино Виквик похож.
…Небольшой пароход, казалось, с трудом рассекает морские волны. Балезин всё стоял на палубе и смотрел на удаляющийся берег. Путь домой предстоял нелёгкий и опасный, но об опасности он думал меньше всего.
Конец второй части
Часть третья. На южном направлении
По лестнице и по коридору, украшенному чистыми ковровыми дорожками, он ступал чётко и уверенно. «Если бы захотели арестовать, давно бы попытались это сделать», – мелькало в голове. Вот и тот самый кабинет.
– Разрешите? – слегка подтолкнул он тяжёлую дверь.
– Входи, входи.
– Товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга…
Но Фитин махом руки дал понять, что официальный доклад не нужен. Он вышел навстречу и крепко пожал руку.
– С прибытием, Алексей Дмитриевич… товарищ подполковник.
– Простите, я старший лейтенант…
Фитин только рассмеялся, потянул Балезина за рукав и усадил за стол.
– Чай будешь?
– Не откажусь.
После того как подали чай, он пояснил:
– Всё просто: 9 февраля этого года Указом Президиума Верховного Совета СССР установлены новые офицерские звания для сотрудников государственной безопасности, сходные с общевойсковыми. Старший лейтенант теперь приравнивается к майору, капитан к подполковнику и так далее. Ты был старшим лейтенантом, всё правильно. За выполнение заданий особой важности тебе присвоено звание капитана, которое, как я уже сказал, соответствует подполковнику. С чем и поздравляю! Молодец, хорошо сработал!
Ещё Фитин пояснил, что НКГБ – Народный комиссариат госбезопасности снова выделился из НКВД и стал самостоятельным ведомством. Дальше пошли обязательные для такой встречи вопросы о работе. Чаепитие затянулось.
– Когда представить отчёт? – спросил Балезин.
– Даю три дня, не больше. Кстати, я думал, что он уже в твоей папке, – Павел Михайлович указал на папку, которая лежала на коленях у Алексея.
– Нет, я только что прибыл – и сразу к вам. А в папке… – Балезин со смущением достал листок и протянул Фитину. Это был рапорт с просьбой отправить на фронт.
Фитин нахмурился:
– Ты что же это, бойцов в штыковую собрался водить?
– Нет конечно. Но я же начинал с армейской разведки. Могу, к примеру, готовить разведгруппы для заброски в тыл, готовить нелегалов.
Фитин поднялся и, опершись руками на край стола, впился своими бесцветными глазами в Алексея.
– Ведение разведывательной работы за рубежом и армейская разведка это не одно и то же. Твой опыт и языковые знания мы должны использовать полностью. Кстати, ты персидский ещё не забыл?
– Да вроде что-то помнится.
– Ну-ка скажи что-нибудь?
Балезин на пару секунд задумался, потом на фарси прочитал четверостишие.
– Так переведи.
– Нежным женским лицом и зелёной травой буду я наслаждаться, покуда живой.
Пил вино, пью вино и, наверное, буду пить его до минуты своей роковой.
– Здорово! Кто это?
– Омар Хайям.
В это время зазвонил телефон. Фитин снял трубку, быстро положил; лицо его сразу стало серьёзным.
– Извини, вызывает нарком. Думаю, это надолго. Давай так: сегодня отдыхай, потом три дня на подробный отчёт о командировке, а затем встречаемся. Разговор будет непростой, задание очень важное. Не догадываешься, куда придётся путь держать?
– Теперь уже догадываюсь. Но не могу понять, зачем.
– Узнаешь, узнаешь…
Фитин схватил несколько папок со стола.
– Всё, свободен. Кстати, как семья?
– Не знаю, дома ещё не был.
Из кабинета они вышли вместе.
* * *
Он нажал на кнопку звонка, звонок пропел знакомую мелодию. А когда за дверью послышались шаги, Алексей почувствовал, как заколотилось сердце. Неужели?.. Но дверь открылась, и на пороге стояла незнакомая женщина примерно его возраста. Лицо её было усталое, но приветливое.
– Вы, очевидно, Балезин Алексей Дмитриевич?
– Так точно. – Алексей без приглашения переступил порог, ведь он был в своём доме. Женщина соответственно сделала шаг в сторону.
– Очень приятно, Ирина Евгеньевна, представилась она. – А это моя сестра Софья Евгеньевна.
Подошедшая к ним женщина была похожа на свою сестру: тоже выше среднего роста, худощавая, с заметной проседью в тёмных волосах; правда, возрастом лет на восемь старше.
– Мы ленинградцы, – пояснила она. – Теперь квартируем у вас.
Сёстры занимали комнату, в которой когда-то жили супруги Шофманы и которая долгое время была опечатана.
– А это для вас, – снова заговорила младшая из сестёр, которую звали Ириной Евгеньевной, и указала на стопку писем, аккуратно сложенную на телефонном столике.
Он был голоден, но едва взял в руки первый конверт, как голод отступил. Он читал, читал, снова перечитывал, читал одно письмо за другим: знакомый до боли убористый почерк и в конце письма неизменное «Люблю. Твоя Ольга».
Новостей из писем было не так уж много. Ольга писала, что живы, здоровы, всё идёт нормально, что в их многоквартирном деревянном доме много таких же эвакуированных; писала, что на работе тоже всё хорошо,
