И все-таки, проходя по подъемному мосту, Катрин постаралась отогнать от себя эти мысли, сколь убаюкивающими они ни были бы. В том же замке находился другой человек, который мог умереть из-за нее.
Глава шестая. В ТЮРЕМНОЙ БАШНЕ
Когда Катрин и ее стражи вошли во двор замка, он был заполнен народом. К кортежу королевы добивались местные слуги, разгружавшие багаж, офицеры и сановники. Она заметила в этой толпе и худую фигуру короля, провожавшего супругу к лестнице. Невольно она стала искать глазами другую фигуру — гордую, широкоплечую, с горячим взором, но лучники уже вели ее к маленькой лестнице башни, в апартаменты мадам Ла Тремуйль.
Дверь комнаты была закрыта. Перед ней стояла Виолен, закутанная в широкое манто. Знаком девушка отправила солдат, но не пропустила Катрин в комнату.
— Тебе нельзя входить, египтянка!
— Почему?
Виолен не сочла нужным отвечать и ограничилась простым пожатием плеч. Несмотря на толстые дубовые двери, из комнаты долетали крики. Катрин узнала высокий голос графини.
— Я оставлю у себя эту девку так долго, как мне это понадобится, и не советую противиться.
— Какая муха вас укусила, раз вы вмешиваетесь в мои дела?
— А зачем вам нужна эта цыганка?
— Это мое дело. Потерпите… Я вам ее верну. Голоса стали глуше, но Катрин поняла. Супруги ссорились из-за нее… и ей нечего было ожидать от женщины, которую она намеревалась приручить.
Виолен как бы следила за ходом ее мыслей, а потом начала зло хохотать.
— Тебя это удивляет? А на что ты надеялась? Стать фрейлиной?
Катрин, в свою очередь, пожала плечами с деланной непринужденностью.
— Мне хотелось бы надеяться, что благородные дамы умеют ценить оказанные им услуги… Но в конце концов это не имеет никакого значения.
Ее спокойный тон, должно быть, произвел впечатление на девушку, потому что она перестала смеяться, недоверчиво посмотрела на Катрин и быстро перекрестилась, словно неожиданно встретилась с Сатаной. Разговор на этом оборвался. К тому же открылась дверь. Разъяренный Ла Тремуйль выскочил из комнаты в своем развевающемся красном с золотом плаще. Он приостановился, узнав Катрин, смерил ее с головы до ног горящими глазами и, не сказав ни слова, устремился по лестнице вниз с такой быстротой, что, казалось, было невозможным для его тучного тела.
Взгляды Катрин и Виолен скрестились, как обнаженные клинки. Шаги толстого камергера затихли.
Презрительная улыбка появилась на лице юной фрейлины, которая небрежным жестом толкнула дубовую створку двери.
— Теперь можешь войти.
Расправив плечи и гордо подняв голову, Катрин прошла мимо нее и с удовлетворением услышала, как дверь захлопнулась за ее спиной.
— Не так громко, Виолен, — крикнула мадам Ла Тремуйль с раздражением. — У меня голова раскалывается от боли.
Уже одетая, но непричесанная, она с недовольным видом расхаживала по комнате среди разбросанных в беспорядке вещей. Катрин сразу догадалась, что приход камергера вызвал поспешное бегство горничных, оставивших свои «интрументы»: гребни, флаконы, заколки, горшочки с мазями.
Стычка между супругами завершилась разгромом в комнате, где сам черт ногу сломит.
Улыбаясь про себя, она с удивлением вошла в эту клетку одного из хищников, тщательно хранившую в своих стенах секреты важных сеньоров и принцев. Шакал ушел, оставив после себя разъяренную самку, в сто раз более опасную, чем он сам, и Катрин решила лишить мадам Ла Тремуйль удовольствия видеть страх на своем лице. Гнев графини немедленно обрушился на нее.
— Мой муж беспокоится за твою шкуру больше, чем она того стоит, как мне кажется. Честное слово, он ведет себя как самец в сезон любви.
— Если он беспокоится за мою шкуру, — холодно сказала Катрин, — это вовсе не от того, что он сумел ею попользоваться. Вашим вызовом к себе, высокородная дама, вы спасли мне…
— Спасли? Что еще за слово? На что еще может надеяться такая девка, как ты, как не на благосклонность именитого сеньора? Ты забываешь, что я его жена?
— Я ваша служанка. Ваши распоряжения, данные мне, позволяют предполагать, что я могу его забыть.
Гнев дамы пошел на убыль, охлажденный тоном собеседницы. В гневе она обычно пыталась пустить кровь первому встречному, но женщина, стоявшая перед ней, не выражала страха, и она вспомнила, что нуждается в ее услугах. Нетерпеливым голосом графиня спросила:
— Ты принесла то, о чем я тебя просила? Катрин утвердительно кивнула головой, но скрестила руки на груди, словно защищая то, что спрятала в корсаже.
— Напиток у меня, но я хочу вам кое-что сказать… Рука дамы потянулась к ней, а в глазах под тяжелыми темными веками запрыгали жадные огоньки.
— Говори быстро… и давай! Я тороплюсь!
— Вчера вы обещали мне за напиток деньги. Я отказалась и сейчас отказываюсь от золота, но у меня есть просьба.
Губы графини растянулись в улыбке, но в глазах появилось беспокойство.
— Ты уже сказала, что хочешь быть моей служанкой. Давай!
— Да, я это сказала и повторяю еще раз, но сегодня утром все изменилось. Наш предводитель попал в тюрьму. Ему грозит смерть. Мне нужна его жизнь.
— Какое мне дело до жизни дикаря? Дай мне флакон, если не хочешь, чтобы мои дамы забрали его у тебя силой.
Катрин медленно достала из-под нагрудника глиняный флакон и зажала его в руке. Ее. глаза горели ненавистью, но губы улыбались.
— Вот он! Но если кто-нибудь подойдет ко мне, я брошу его на пол, и он разобьется. У нас нет золотых или серебряных флаконов… только глиняные, а глина-хрупкая. У ваших дам не будет времени забрать его у меня. Я разобью его… так же, как разобью в том случае, если Феро не вернется в табор!
На перекошенном лице графини отразилась внутренняя борьба меж злобой и похотью. Последняя победила.
— Подожди минутку. Я узнаю, что можно сделать. Даже не прибрав волосы, она набросила на голову зеленую шелковую шаль и вышла. Оставшись одна, Катрин прилегла на подушки, набросанные у камина. Атмосфера в этой комнате душила и пугала. Эти резкие, тяжелые запахи, казалось, выделяла ядовитая хозяйка. Нервные пальцы Катрин ощупывали под тканью одежды кинжал, ласкали контуры резного ястреба на рукоятке, как бы прося у него поддержки. Твердая рука Арно так часто сжимала эту рукоятку, что должна была оставить на ней немного своей силы.
Мысль о супруге наполняла глаза горячими слезами… Что осталось от этого сильного тела, от этого красивого лица? Какие опустошения принесла им проказа? Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о прокаженных, которых она уже встречала на своем пути: отвратительные, серые останки, не имевшие больше ничего человеческого. Время от времени они приходили на могилы святых молиться о невозможном излечении… Но нужно было ждать, снова ждать! Уставшая Катрин обхватила голову руками, пытаясь стереть скорбные видения, расслаблявшие ее волю. Перед глазами предстала другая фигура — светловолосого мужчины, голубые глаза которого смотрели на нее с такой нежностью, юноши, на чьей руке был повязан черный с серебром шарф. Он был красивым, уверенным и нежным. И все же Катрин оттолкнула видение, словно Пьер де Брезе пытался силой овладеть ее сердцем и изгнать оттуда образ Арно.
