Мысль о супруге наполняла глаза горячими слезами… Что осталось от этого сильного тела, от этого красивого лица? Какие опустошения принесла им проказа? Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о прокаженных, которых она уже встречала на своем пути: отвратительные, серые останки, не имевшие больше ничего человеческого. Время от времени они приходили на могилы святых молиться о невозможном излечении… Но нужно было ждать, снова ждать! Уставшая Катрин обхватила голову руками, пытаясь стереть скорбные видения, расслаблявшие ее волю. Перед глазами предстала другая фигура — светловолосого мужчины, голубые глаза которого смотрели на нее с такой нежностью, юноши, на чьей руке был повязан черный с серебром шарф. Он был красивым, уверенным и нежным. И все же Катрин оттолкнула видение, словно Пьер де Брезе пытался силой овладеть ее сердцем и изгнать оттуда образ Арно.
Возвратившаяся мадам де Ла Тремуйль вырвала ее из мира грез. Графиня пристально посмотрела на сидевшую женщину, потом улыбнулась, но в этой улыбке Катрин распознала жестокость и приготовилась защищаться.
— Пойдем, ты будешь удовлетворена.
Как и в прошлую ночь, она последовала за дамой, но на этот раз направляясь в другое место. Они вышли во двор, пересекли его, обогнули донжон и приблизились к тюремной башне.
По дороге Катрин увидела Тристана Эрмита в группе конюхов, игравших в шашки на большом камне. Он отвернулся, завидя ее, а потом проследил за ней глазами. Его взгляд, как обычно, был безразличен и неподвижен, но молодая женщина поняла: он спрашивал, что она собиралась делать в подобной компании.
Низкая дверь под обшарпанной аркой, куда входили, согнувшись, находилась в основании башни. Переступив через порог, Катрин почувствовала, как холодом охватило плечи. Солнце и тепло не проникали в этот мир страданий. В глубине низкой комнаты несколько стражников играли в карты при свете дымящегося светильника. Низкая дверь вела из нее в подвал…
Графиня резко щелкнула пальцами, и один из стражников, взяв факел, зажег его от светильника и стал спускаться по лестнице впереди женщин. На все эти детали Катрин не обращала никакого внимания. Страшный шум бил ее по ушам, холодил кровь в жилах. Это было эхо человеческих стонов, которые, как ни странно, становились более отчетливыми, но менее громкими по мере того, как они спускались вниз. Когда женщины достигли первой площадки, стоны превратились в хрип. Катрин, затаив дыхание, с ужасом смотрела на дверь, выходящую на площадку. Сделанная из кованого железа и снабженная огромными задвижками, она испускала зловещий красноватый свет, выбивавшийся сквозь зарешеченное окошко. Именно оттуда неслись стоны и регулярные удары, ритм которых совпадал с хрипами.
Солдат с факелом молча отворил дверь. Катрин не смогла удержаться от крика. Перед ней два мучителя, одетые в кожу, с бритыми и потными от усилий головами, сменяя друг друга, били плетьми человека, привязанного за запястья рук к столбу. Катрин не сразу заметила Ла Тремуйля, сидевшего в грубом кресле и смотревшего, подперев свой тройной подбородок руками, на едва стонавшую жертву. Обмякшие ноги пытаемого больше не выдерживали тяжести тела, и оно повисло на привязанных руках. Голова с длинными черными волосами, беспомощно болталась, спина превратилась в ужасное месиво, по которому били с отвратительным звуком плети. Пол был залит кровью…
Раздавленная ужасом, Катрин отступила к стене, но и там не избежала брызг крови, попавшей ей на лицо. Катрин хотела посмотреть, в глаза графине, но Ла Тремуйль не смотрела на нее. Ее трепещущие ноздри, вытаращенные глаза явно свидетельствовали о наслаждении, а к горлу Катрин подступала тошнота. Человек больше не стонал. Палачи перестали бить, и, прежде чем один из них грубым движением отбросил волосы с лица своей жертвы, молодая женщина узнала в нем Феро…
Неожиданная картина всплыла у нее перед глазами. На месте цыгана она увидела Арно, также привязанного к колонне, стонущего и обливающегося кровью под плетьми палача. Рядом с ним стояла эта гнусная женщина и облизывала губы тонким языком. Этому наказанию Арно подвергся в подвалах Сэлли и был спасен Ксантраем…
Видение было таким реальным, что новая волна ненависти поднялась в душе Катрин. Ослепленная яростью и не в силах больше сдерживать себя, она стала искать в корсаже кинжал Арно. Ее дрожащая рука натолкнулась на флакон с зельем и остановилась. В этот момент мрачный голос одного из палачей объявил:
— Человек мертв, монсеньор.
Ла Тремуйль устало вздохнул и с большим трудом выволок свое тучное тело из кресла.
— Он оказался слабее, чем я предполагал. Бросьте его в реку.
— Нет, не надо, — вмешалась его жена, — я обещала этой девке, что его вернут цыганам. Пусть отдадут ей тело… а потом выгонят!
Ее блуждающий взгляд обнаружил Катрин, прислонившуюся спиной к стене, бледную и крепко сжавшую губы.
— Вот видишь, — сказала дама с опасной нежностью, — я делаю все, что ты хочешь.
Потемневшие от ярости глаза Катрин встретили наглый, оскорбительный взгляд. Увидев на лице молодой женщины ненависть и презрение, графиня сделала шаг назад. Рука Катрин, по-прежнему сжимающая глинявый флакон, медленно поднялась. Пальцы надавили на его с неожиданной силой и хрупкий сосуд треснул в ее руке. Резким движением она бросила осколки в лицо своего врага.
— А я отдаю тебе то, что обещала, — сказала она спойно.
Бледное лицо графини передернулось от бешенства, один из осколков слегка порезал ей губу. Кровоточащий рот сделал ее похожей на вампира. Показывая на Катрин пальцем и дрожа от злости, она кричала:
— Возьмите ее, посадите на цепь вместе ее приятеля и бейте, бейте, пока не сдохнет!
Катрин поняла, что пропала, что одно мгновение слепой ярости все испортило; не будет обещанного отмщения, рухнули планы королевы Иоланды. Она поняла, что не выйдет отсюда живой, но, странное дело, она не испытывала сожаления о том, что сделала.
За страдания Арно, за то, что ожидало ее, ей приходилось удовлетвориться этой маленькой струйкой крови и гневом графини, но, по крайней мере, молодой граф Мена не рискует больше очутиться даже на одну ночь в объятиях этого отвратительного создания.
Двое палачей уже держали Катрин за руки, когда камергер, направившийся к выходу, остановился перед мнимой цыганкой, осмелившейся ударить его жену. С любопытством, не лишенным удовольствия, он следил за их схваткой и даже наклонился, чтобы помочить свой палец в лужице жидкости на полу, и понюхал ее… Теперь он решил вмешаться:
— Минуточку, пожалуйста. Эта женщина была передана мне, и я полагаю, что сам и буду ею распоряжаться… Помните, моя дорогая? Я ведь дал вам ее на время.
