«Библиотеке для чтения» драму Полевого «Ломоносов, или Жизнь и поэзия». В этой же книжке журнала, в разделе «Литературная летопись», Сенковский поместил фельетон, посвященный нескольким литературным новинкам, среди которых видное место занимают «Были и небылицы»: «New Year nig<h>t’s dream. Трагедия-водевиль в одном действии, с маленьким увеселительным спектаклем, с большими полетами остроумия, ироническим балетом и очень замысловатыми куплетами»[536]. Отзыв о книжке Полевого пространный и язвительный, «Были и небылицы» в «Литературной летописи» несколько раз упоминаются в ремарке «танцующими вприсядку».
В. А. Каверин, подробно рассматривая этот эпизод[537], приводит фрагменты письма О. И. Сенковского к Е. Н. Ахматовой с признанием в намерении «осмеять, отделать и унизить» Полевого, чье авторство «Былей и небылиц» он ей раскрывает. По оценке Каверина, «один отдел журнала был целиком посвящен литературному уничтожению человека, в полное распоряжение которого был отдан другой отдел»[538]. Пожалуй, здесь есть некоторое преувеличение: даже в заглавии Сенковский упоминает другие книги, о которых он отзывается столь же хлестко. Но в целом, как представляется, изложение В. А. Каверина отражает восприятие современников.
Давая оценку действиям Сенковского, Каверин приводит цитату из пародии на «Братьев-разбойников» Пушкина, которая заканчивалась строками:
Из всех лишь одного больного
Нам страшно резать старика.
На Николая Полевого
Не подымается рука![539] —
и заключает: «Полевой пользовался в литературных кругах чем-то вроде неприкосновенности. Несчастьям его сочувствовали. Даже те, кто был готов
Из-за костей
Загрызть и ближних и друзей, —
не решались на то, что было сделано в 1843 году Сенковским. Это было сделано не потому, что между ним и Полевым отношения приняли к этому времени характер вражды более ожесточенной, чем когда бы то ни было. Но потому, что унижение и уничтожение Полевого было последней попыткой
Сенковского отгородиться от своих непрошеных товарищей»[540].
Каверин оценивает положение Полевого как крайне тяжелое, а действия Сенковского – крайне жесткими и жестокими. К сказанному Кавериным прибавим еще одно наблюдение.
В середине «Литературной летописи» Читатель уповает на то, что у нас есть литература, а Летопись утверждает:
«Если вам угодно, если это вас не обидит, то у нас уже… нет литературы. Есть только картинки и, при картинках, несколько статеек, которые пишутся единственно для рисовального искусства и для гравера, а не для литературы и не для читателя. Не нравится вам это? – извольте подавать в отставку!»[541].
Это суждение прямо относится к Полевому: его иллюстрированное издание сильно именно иллюстрациями, тогда как литературная составляющая его, по мнению всех рецензентов, слаба. Но суждение о литературе, которая свелась к «картинкам» и в лучшем случае к «статейкам», содержит намек и на книжечку Некрасова, которая уже анонсирована автором. Представляется правомерным с указанными оговорками относить этот фрагмент «Литературной летописи» к числу критических отзывов на книжку Некрасова.
Цитируемый фрагмент «Литературной летописи» оказывается звеном литературной интриги. По сути, Сенковский анонсирует свою рецензию на первый том «Статеек в стихах», в которой он почти полностью перепечатает фельетон Некрасова. Это – «литературное похищение». Одновременно Сенковский без ведома и согласия Некрасова транслирует со страниц своего журнала иронический отзыв Некрасова о Полевом, а процитированный фрагмент, послуживший анонсом, связывает его собственную уничижительную статью о Полевом и републикуемый фельетон Некрасова.
Эта связь в глазах читателя была поддержана статьей Белинского на «Были и небылицы», в которой критик указывал:
«По форме своей этот разговор есть явное подражание “Большому выходу Сатаны” Барона Брамбеуса; для отличия, фраза Барона “ваша мрачность” заменена у г. Балакирева фразою “ваша темность”; что же касается до подробностей адского быта и вообще тона рассказа, – все это чрезвычайно походит на натянутое подражание пьесе Барона Брамбеуса…» (VI: 562).
Замечание Белинского о подражательности Полевого указывает на его уязвимое положение в неудавшемся соперничестве с Сенковским. Напомним также, что высказывания Белинского о Полевом в частной переписке этих лет выдают высокую степень агрессивности критика.
Статья Некрасова, в которой он указывает на «литературное похищение» Сенковского (XII-2: 16–17, 302)[542], затрагивает только коммерческий аспект, но не втягивание его в интригу против Полевого.
В свете этих событий рецензии Белинского и Некрасова, по всей видимости, были восприняты Полевым как их солидаризация с позицией силы против слабого, а выступления Некрасова – в русле его коммерческих интересов и журнальной политики и в русле своего субъективного видения ситуации.
Это сложный конфликтный узел. И Сенковский, и Полевой, и Некрасов преследовали коммерческие цели. При этом внеположные литературе обстоятельства – болезненное состояние Полевого, его долги, напряженная работа ради большого семейства – действительно были известны в литературных кругах. И в то же время критическое суждение Некрасова о Полевом в узко литературном отношении соответствовало историческому процессу формирования национальной драматургии (и науки истории). Принципиальность в области литературы по отношению к оппоненту со стороны Некрасова и безжалостность по отношению к слабейшему конкуренту со стороны и его, и Сенковского выразились сходным образом. Это обстоятельство имело значение для Полевого в формировании его мнении о Некрасове, которое будет сформулировано им совместно с Ф. В. Булгариным в романе-памфлете «Счастье лучше богатырства». Правомерно предполагать, что мнение Полевого о Некрасове разделила часть литературного окружения.
Упоминание в фельетоне Некрасова об отзыве Брамбеуса тоже выглядит двойственно. С одной стороны, «Библиотека для чтения» продолжает пользоваться широкой популярностью, и отзыв «самого Брамбеуса» в любом случае комплиментарен для далековатого от литературной «изнанки» социального типа, который олицетворяет фельетонная маска. С другой стороны, перепечатка Сенковским фельетона Некрасова и развернутая рецензия на книжечку комплиментарна для Некрасова. В этом отношении «литературный кивок» в сторону «самого Брамбеуса» подтверждает предположение о молчаливом соглашении Некрасова с использованием Сенковским его интеллектуальной собственности, если она использована против его оппонента. И небоязнь критики после отзыва «самого Брамбеуса», несмотря на пародийность «Говоруна», содержит напоминание оппоненту о недавнем конфликте, очень жестком со стороны «самого Брамбеуса» по отношению к «иным критикам».
Анализ историко-литературного контекста позволяет сделать вывод, что в сформировавшейся у Полевого к 1843 г. оценке литературной деятельности Некрасова могло доминировать, во-первых, представление об агрессивности молодого литератора по отношению к оппоненту, пусть и бывшему благодетелю, и о его жестких методах журнальной полемики. Во-вторых, сильное влияние Белинского, очевидное для окружающих.
Это влияние, по всей видимости, впоследствии было переосмыслено Некрасовым. К такому соображению подводит фрагмент поэмы «Недавнее время» (1871)[543]. Поэма содержит анахронизм: Некрасова не было в Петербурге в 1834 г., когда «привезли из Москвы Полевого» – когда Полевой в сопровождении жандарма был доставлен
