к художественной форме.
Наличие элементов пародии и стихов как характерную черту стиля Некрасова отмечали М. М. Гин[551] и Б. В. Мельгунов[552]. Гин пишет об одной из критических статей Некрасова, что часть ее «более походит на художественное произведение, нежели на литературно-критическую статью»[553]. По мнению обоих исследователей, именно эти черты продуктивно учитывать при атрибуции анонимных текстов, могущих быть написанными Некрасовым. На мой взгляд, в определенных случаях художественный прием не иллюстрирует, а выражает критическую мысль Некрасова, для которой поэт намеренно избирает форму, сочетающую художественное и публицистическое начала.
М. М. Гин утверждает, что «в начале 40-х годов занятия литературной критикой имели для него особое значение, ибо как раз в это время он был поглощен упорными поисками своего литературного направления и творческого метода. Чтобы стать поэтом, необходимо было уяснить себе, как и в каком направлении писать, в чем смысл и назначение литературы»[554]. Формулировка Гина представляется несколько прямолинейной: поиск собственного поэтического голоса в ней ориентирован на рациональное постижение вещей интеллектуальной, идеологической природы. Но в замечаниях исследователя находим подтверждение мысли о специфике Некрасова-критика. Как представляется, правомерно соотносить ряд его критических выступлений с таким явлением, как писательская критика. Как указывает справочная литература, «писательская критика подразумевает литературно-критические и критико-публицистические выступления литераторов, основной корпус творческого наследия которых – художественные тексты <…> Писательская критика интересна своей отчетливо явленной нетрадиционностью, <…> невольным или вполне осознанным стремлением понять “чужое слово” во всепоглощающем свете собственной поэтической практики, в масштабах своих сокровенных эстетических исканий»[555].
Таким образом, стихотворный фельетон Некрасова выражает его критическую оценку Полевого, единую с той, которая высказана Некрасовым в ряде критико-публицистических статей и заметок, и иллюстрирует характерные черты его индивидуальной поэтики: способность писать от лица персонажа (впоследствии – его так называемая «ролевая лирика»), уверенное владение средствами юмора и сатиры, языковые эксперименты.
Б. М. Эйхенбаум, оценивая фельетонные опыты Некрасова с точки зрения формирования индивидуального поэтического стиля, утверждал: «Фельетоном сменяется период подражания высоким образцам – “народные” стихотворения являются позже. И это совсем не из-за вынужденности: будь Некрасов в молодости обеспеченнее – он все равно писал бы в этот период стихотворные фельетоны и водевили, только, может быть, в меньшем количестве. Фельетон – одна из органических форм его поэзии, снижающей высокие жанры и поднимающей жанры бульварной прессы. Это было прекрасно отмечено Андреевским: “Некрасов возвысил стихотворный фельетон до значения крупного литературного произведения”»[556]. Высказывание исследователя и проделанный анализ фельетона Некрасова иллюстрируют тезис о специфике критического текста, который написан литератором, ориентированным на художественное творчество.
Возвращаясь к обоюдной критической оценке Некрасова и Полевого, заключим. Сатирическое, иногда памфлетное изображение героя содержит оценку, но доносит ее не через рациональное построение и специальную терминологию, а через художественный образ, хотя и специфически упрощенный. В некрасовском тексте эта оценка относится к литературной деятельности Полевого и несводима к оценке его личности или репутации – в отличие от оценки, которую дал Полевой в рецензии на первый том «Статеек в стихах» Таким образом, рецензия Полевого не учитывает уже заметные индивидуальные черты стиля Некрасова, а анализ полемики иллюстрирует нарастающий зазор между укрупняющимся масштабом Некрасова-литератора и высказанной Полевым печатной оценкой Некрасова – персонажа литературного быта.
§ 11. Образ Некрасова в романе-панфлете «Счастье лучше богатырства» как критическая оценка
Наряду с реальными событиями в литературе действуют герои памфлетных произведений, иногда названные по имени, иногда нет, но всегда обладающие высокой степенью узнаваемости. Литературная игра – необходимый контекст критических высказываний о Некрасове.
Расхождение с Некрасовым послужило для Полевого основанием дать памфлетное изображение Некрасова в неоконченном романе, написанном в соавторстве с Ф. В. Булгариным, – «Счастье лучше богатырства» (1845–1847).
В романе, в числе прочих, изображаются два литератора по прозвищу желтый (Ф.К. Дершау)[557] и черный червь литературы. Черный червь, по фамилии Куропаткин (обыгрывается псевдоним Перепельский) – это Некрасов. Вот его характеристика:
«К директору ходили писатели, которые, никогда не достигая зрелости в уме и в таланте, всегда называются молодыми писателями или принадлежащими к юной школе. <…> Черный червяк, по фамилии Куропаткин, писал для журналов статьи на заказ, в одном журнале браня, в другом хваля одно и то же лицо по требованию журналистов. Куропаткин занимался, кроме того, переделкою с французского водевилей для бенефисов и изданием альманахов, то есть сборников чужих трудов, которые он выманивал у молодых писателей. <…> Черный червяк не имел даже того достоинства, чтоб владеть самостоятельно собственною злостью и завистию, но продавал их книгопродавцам и журналистам, ругая кого они прикажут, даже своих благодетелей, по стольку-то с листа»[558].
То, что Полевой причастен к написанию этого фрагмента, подтверждает сходная характеристика литераторов – сравнение с червями – в письме его к брату Ксенофонту, написанному в ноябре 1838 г.:
«Не поверишь, как мне тошно и отвратительно среди этого клубка глистов — но чорт с ними!» (Кс. Полевой: 443; курсив мой. – М.Д.)
Мнение Полевого о Некрасове (хотя и совместное с Булгариным) выражено полно и внятно. В этом литературном портрете Некрасов – во-первых, «молодой писатель», представитель «юной школы». Это – намек на складывающуюся «натуральную школу» и стремление обозначить статус Некрасова как статус начинающего. Кроме того, это намек на ученическое и вторичное положение при старшем и более известном Белинском. Во-вторых, потенциал Некрасова оценивается низко: он не способен достичь «зрелости в уме и в таланте». Некрасов, хотя и назван «писателем», показан малодаровитым человеком, способным только на переделку чужого. В-третьих, его критическая деятельность сводится к заказной оценочности. В-четвертых, в этом портрете он – бесчестный литератор-«промышленник»: он пишет «на заказ» и совершает махинации с чужой интеллектуальной собственностью («выманивает» и издает чужие труды). Отметим, что это суждение выдает общественное мнение о труде издателя: он не рассматривается как посредник между пишущими и читающими, как важное звено в литературном процессе. В-пятых, Некрасов в этом изображении – человек низких моральных качеств: зол, завистлив, неблагодарен, несамостоятелен. Помимо личной неприязни, явствен оттенок неприязни к поколению. Фразу о ругани (притом продажной ругани) своих благодетелей можно рассматривать как свидетельство того, что это было более или менее общее мнение, произнесенное в два голоса.
В приведенной характеристике Некрасова доминируют черты журнального дельца и бездарного писателя. Категоричность негативной оценки можно отнести на личные счеты. Но и при такой поправке Некрасов выглядит в первую очередь «журналистом», писательство же его расценивается как нечто незначительное. Если в октябре 1838 г. благодаря подстрочному примечанию Полевого к стихотворению Некрасова «Мысль»: «Первый опыт юного, 16-тилетнего поэта»
