Огнежка оглянулась на голос. Не голос — труба иерихонская. Ждала обычной сцены. Тихон Инякин обзовет Тоню халявой или еще покрепче и прошествует мимо, помахивая топориком. Нынче от труб иерихонских стены не рушатся.
Тихон, правда, огрызнулся. Но, огрызнувшись, сунул топорище за свой веревочный пояс и, натянув брезентовые рукавицы, поддел ломом чуть перекошенную «панель Ермакова».
— Та-ак!..
Огнежка не вошла, а почти взлетела на новый корпус, раскачивая резвыми ногами шаткий трап и что-то восклицая вполголоса. Решила после работы заглянуть в клуб, где будет какое-то казенное «действо».
Неведомые парни спорили, размахивая кулаками, кому из них танцевать с Тоней. Пока спорили, Тоню утащила в круг рябая, — крупной стати женщина в цветастом платье — бригадир из соседнего треста. Она слушала ни на минуту не смолкавшую Тоню, горделиво произносящую на свой лад профессионализмы подсобниц: «как мы лОжим», «сколько лОжим», внимала ей, приоткрыв щербатый рот и глядя на нее как на полководца, только что вернувшегося из победного похода.
Когда они, кружась и обдавая Огнежку запахом цветочного одеколона, промчались мимо нее, расслышала: «ЛожкИ… ЛожкИ..»
Куда бы ни являлся затем Огнежка — на постройку, в рабочую столовую, в красный уголок, — всюду слышались удивленные, ликующие: «ЛожкИ… ЛожкИ?.. ЛожкИ!»
Наконец, началось обещанное «действо.» Всю шею извертела — нет Ермакова. Появился кособокий Инякин с целой командой. Незнакомые хорошо упитанные мужики. Инякин кричал в микрофон, что в стране, ну, конечно же, «начинается новый этап жизни нашей страны и партии». На самом деле, очередная кампания агитпропа. Борьба за звание «бригад коммунистического труда». Оповестил вскольз о том, что они будут возводить высотное здание. В другом конце Москвы. Для газеты «Правда». Надрывался: «Лучшие бригады Ленинского проспекта — на возведение «Правды»!
Слушали молча. Иронично. Гуща пробормотал под чей-то пьяный смешок. — А нам, что правду сложить, что кривду, Что начертят, то и сложим.
— За кривду боле «выведут», — весело отозвалась Тоня, — куды побежишь, патриот твою мать?
Пофыркали кругом, посмеялись и, едва Зот Инякин завершил свое благоговорение про значение советской печати, затопали к мужской раздевалке Чумаковской конторы, где, знали заранее, будут, в какой уж раз! пересматривать рабочие разряды.
Это была все та же раздевалка, тесноватая, с низким фанерным потолком шкафчиками вдоль стен, выкрашенными белилами.
Но на этот раз низкий потолок не так давил на душу. Его, похоже, и не замечали. Монтажники глядели в широкие окна своего «гаража», удивленно повернулись к Тоне, услышав ее трубный Тонин возглас… — Коммунистицкую? Эт-то на что?
Гуща на мгновение перестал жевать колбасу:: — он обедал всухомятку, на ходу, торопясь в город, где он, по его признанию, «прихалтуривал по плиточному делу» Икнув и утирая губы рукавом ватника, Гуща прошипел насмешливо:
— С нашим-то рылом в калашный ряд!
Кто-то в углу раздевалки засмеялся.
Нюра, сидевшая с Тоней на одной табуретке, бросила сокрушенно:
— Не по-людски ты питаешься, дядь Вань, — не по-людски и рассуждаешь..
— Так как, беремся за гуж? — спросил маленгькая Ксана, невестка Гущи и, не отыскав ни в ком поддержки, присела у стены на корточках со словами: «Я что? Я — как все…»
У Александра, который стоял возле необструганного, сбитого кое-как, наспех, стола, взмокла переносица. Передернув плечами, он отвернулся к стене. Медленными движениями расстегнул свой ватник, скинул с себя, повесил в шкафчик. А когда вновь обернулся к бригаде, лицо его по-прежнему было раздумчиво-спокойным. Лишь глубокая, как вмятина, переносица поблескивала влажновато. Но ведь духотища!
Поднял над головой руку, показал на потолок. Произнес властным, бригадирским голосом, оборвавшим гомон:
— Сварили там, а хлебать нам… Никаких званий-названий чтоб не просить! Слыхали? Заранее звонить нечего… Выложим, сколько сможем — тогда видно будет.
В клубе об этом больше не думали и не говорили…
Новая техника хлынула-значит — новые разряды — новые обиды. В тишине раздавался лишь протяжный и чуть осипший голос Нюры, которая вместе со всеми продолжала распределять совсем другие, бригадные «ложкИ».
— Инякин Тихон Иванович! — Нюра перекричала посвист поземки. — Что ему?
— Шестой! — буркнул Гуща, топтавшийся позади всех. Он никак не мог решиться уехать «на халтуру». Чертов день!
— Вообше-то он нынче пособлял! — Тоня считала своим долгом напомнить об этом. — Такелажник он сноровистый.
— Я плотник… — неуверенно донеслось из угла раздевалки.
— Пло-отник?! — взвился Гуща. — Что ты в нынешнем году, кроме этого колченогого стола, сбил-сколотил?
— Плотник на сборке — профессия вымирающая, — прохрипел Силантий, который сидел на корточках неподалеку от Инякина, оттопырив ладонью ухо. — Вскорости тебя, Тихон, посадим под стекло и будем показывать, как этих… как их?.. ихтиозавЕов…
Тихон Инякин слушал, вытягивая жилистую шею и теребя пальцами потухшую папиросу. Огнежка вспомнила невольно: не выписали как-то Инякину, по забывчивости тогдашнего бригадира Силантия, рублей что-то около тридцати — он, Тихон, поднял возле кассы такой тарарам, со всех, концов сбежались, думали, зашибли кого.
Ныне Тихон Инякин терял вдесятеро, и безвозвратно, а в ответ лишь своими рыжеватыми ресницами хлоп-хлоп.
Огнежка спросила Александра: не без удивления, почему Тихон Инякин и голоса не подает? Не может же человек вдруг перестать быть самим собой.
Александр усмехнулся:
— Умный пес на хозяина не брешет!
«Вот оно! — мелькнуло у Огнежки. — Приказали Игорю, чтоб и духа его на стройке не было. Нет его, законопослушного Игорька, а дух вот он! Дух «не задушишь, не убъешь», как поют военные хоры. Он Хрущу не подчинен.
— Ульяна Анисимовна Краснухина!..
Тетку Ульяну включили в монтажную бригаду подметальщицей. Оказалось, позарез нужен в монтажной бригаде человек, который бы соскребал ледок и смахивал снег и песок с торцов «панелей Ермакова»: сборка требует чистоты!
— Какой, товарищи, предлагаете разряд Ульяне Аиисимовне?.. Что? Ты, Тихон, жадоба известный. Лишнюю десятку пожалел… Что нужнее на сборке панелей — метелка или твой рубанок?.. Какую разницу положим между бригадирским черпаком и ложкой Ульяны Анисимовны? Чтоб не было у нас ни уравниловки, ни нынешнего свинства?
Погомонив, бригада пришла наконец к согласию.
Тетка Ульяна поднялась со скамьи и, затянув под подбородком свой головной платок, вышла на середину раздевалки и поклонилась бригаде поясным поклоном.
Есть Игорь Иваныч — нет Игоря Ивановича — жизнь на стройке Заречья шла своим чередом.
Желтые фары панелевоза запрыгали на ухабах точь-в точь по графику, составленному Александром. В семь тридцать утра. Затемно.
Нюра шепнула, еще не веря самой себе:
— Наш?
Включили рубильник — монтажников в первое мгновение точно магниевой вспышкой ослепило.
Пока бетонная панель плыла, чуть покачиваясь, над фундаментом, Ульяна Анисимовна успела скребком и струей горячей воды из брандспойта очистить ото льда и засохшей глины место для нее, положить с краю стены и выровнять арматурную сетку. Еще, казалось, не растаяли в воздухе шорохи и глухое звяканье арматурной сетки, а Нюра уже раскидывала на ней совковой лопатой «постель» из цементного раствора, при свете прожекторов зеленоватого и вязкого, как ил.
Стеновая панель, еще теплая, как утренний хлеб, мягко укладывалась на свое ложе, подправляемая на весу ладонями и плечами монтажников-мужчин. Потом наступала очередь Тони, которая стояла наготове, с деревянной лесенкой в руках, точно воин, собравшийся штурмовать в ночи крепостные стены. Тоня прислоняла лесенку к панели, еще не приваренной автогеном к другим, и, чтоб панель не рухнула вниз бетонной глыбой, прикручивала к ней металлическую растяжку, похожую на гигантскую вязальную спицу. Она словно бы вязала дом из этих спиц, стоя на лесенке и привычно сжимая коленями развевающуюся поверх лыжных брюк юбку.
Когда Тоня не сдерживала юбку, она колыхалась над бригадой, как голубовато-синее спортивное знамя.
Новая беда подкрадывалась незаметно. Поначалу думалось все идет хорошо. Панелевозы подкатывали к постройке, как вагоны электрички к платформе. За редким исключением, минута в минуту.
По панелевозам проверяли время. Тоня назначала кому-то свидание, крича в трубку, что прикатит «точнехонько, как панелевоз»!
Но что они везли, панелевозы? Стены и стены. А где потолочные настилы? Где отопительные — со встроенной внутри батареей — панели?
Зло срывали на шоферах.
— Как вы возите, идиеты? — кричал Силантий, приложив ладони ко рту рупором.
