возле Садовой, обстановка была не менее огнеопасной, здесь находились злачные и опасные Колосовы переулки. Самым страшным переулком, по словам В. Гиляровского, был выходящий с Грачевки на Цветной бульвар Малый Колосов переулок, сплошь занятый «полтинными», последнего разбора публичными домами. Подъезды этих заведений, выходящие на улицу, освещались обязательным красным фонарем, а в глухих дворах ютились самые грязные тайные притоны. У некоторых шулеров имелись при таких заведениях сокровенные комнаты, «мельницы», предназначенные специально для обыгрывания громил и разбойников, которые знали, что здесь не будет никого чужого.
Сюда никогда не заглядывала полиция, а если по требованию высшего начальства, и делались обходы, то «хозяйки» заблаговременно знали об этом. Хозяйки этих малин, бывшие проститутки, являлись фиктивными содержательницами, а фактическими были их любовники: аферисты, воры или беглые преступники.
Кроме борделей в Малом Колосовом имелась еще «Арбузовская крепость» – старое ободранное двухэтажное здание с двумя флигелями, населенное бездомными и бродягами. И дом, и флигеля были разбиты на множество мелких квартир. Вот как описал ее очевидец Михаил Воронов: «…в Арбузовской крепости существует известная градация квартир. Так, например, в квартирах дома, окнами на улицу, живут бедняки побогаче, по преимуществу женщины, у которых есть все: и красные занавески, и некоторая мебель, и кое-какая одежда. Им завидуют все без исключения арбузовские квартиранты, их называют довольными и счастливыми. Ко второй категории принадлежат жители того же дома, но только частей его, более удаленных от улиц: окна на двор. Тут обитает нищета помельче: из трех дней у них только два кабацких и один похмельный; на пять, на шесть дней такому жильцу непременно выпадет один голодный. Но это не последняя степень. Существуют еще жильцы третьей категории. Даже их внешний вид способен устрашить благополучного зрителя: отвратительно выражение голода на их рожах, и бьют они друг друга до настоящей крови…»
Сам Воронов, пробивающийся случайными, грошовыми заработками, вынужден был поселиться в крепости на квартире третьего разряда: «Квартира эта состояла из двух комнат, из которых одну занимала хозяйка, другая отдавалась внаем. Эта последняя была разделена опять на две части чем-то вроде коридора; каждая часть, в свою очередь, делилась на две – из комнаты выходило четыре покоя, отделенных один от другого неполною перегородкой. Каждый такой покой равнялся конюшенному стойлу, и в подобном стойле нередко помещалось трое, а то и четверо».
Такая же мрачная слава была и у Большого Колосова переулка. Как писал П. Д. Боборыкин, «по всему переулку вверх, до перекрестка Грачевки, даже до вечерней темноты, идет, и в будни, и в праздники – грязный и откровенный разгул. Ни в одном городе, не исключая Парижа, вы не найдете такого цинического проявления народного разврата, как в этой местности Москвы».
Последний переулок (бывший – Мясной) сегодня практически полностью перестроен, но когда-то в этом небольшом переулке находилось 25 публичных домов. Возможно, в одном из них работала молодая темноволосая проститутка Фанни, которую обессмертил в одной из своих картин известный художник В. Г. Перов, автор знаменитого портрета Достоевского.
В 1867 году художник писал картину «Утопленница». Чтобы придать полотну большей достоверности, Перов решил писать утонувшую девушку с натуры, то есть, с мертвого тела молодой женщины. С этой целью Василий Григорьевич отправился в полицейское управление. Ему разрешили посетить морг. Осматривая мертвые тела, художник вдруг остановился, как вкопанный. Одна из несчастных была ему знакома. Василий Перов узнал в мертвой девушке знакомую проститутку по имени Фанни. На груди ее, у связанных какой-то веревкой рук, вместо образа лежал жестяной ярлык с № 30.
Василий Перов. Утопленница
Красивая, темноволосая, статная проститутка Фанни подрабатывала натурщицей, и несколько лет тому назад позировала для образа Богоматери. В середине XIX века найти голых натурщиц в Москве было почти невозможно, и поэтому художники решили идти в бордель на Драчевку. В публичном доме художники нашли подходящую девушку, договорились с ней о цене и успешно провели несколько сеансов. Однако, позже, узнав, для создания какого образа она позирует, Фанни страшно оскорбилась, так как считала себя падшей и презренной женщиной, недостойной, чтобы с нее писали образ Пречистой Божьей Матери. Оскорбленная женщина немедленно оделась и прекратила сеанс, так и не взяв денег. Вот как эту сцену описывал Василий Перов: «…Руки ее дрожали: не скоро она могла застегнуть крючки и завязать тесемки. Чулки надела наизнанку, шляпу набок и, быстро подобрав под нее свои густые волосы, не говоря ни слова, опять пошла к двери».
Перов, тронутый историей умершей от чахотки проститутки, которая отказалась позировать для образа Богоматери, написал с нее свою знаменитую «Утопленницу». В итоге получилась не картина о смерти, а проникновенная история о бессмертии души.
К концу 19 века местные разгульные бордели и притоны достигли своего наивысшего расцвета, превратив в сущий ад жизнь здешних благопристойных жителей. Они не раз подавали ходатайство московским чиновникам, прося убрать с Драчевки самые злачные публичные дома, но получили категорический отказ. Просители обратились выше, к самому генерал-губернатору, Сергею Александровичу Романову. Не помогло, жалоба осталась без внимания. Власти пошли навстречу содержателям притонов, не желавших терять доходы от прибыльного промысла.
Терпение власти лопнуло только в 1905 году, когда взрыв бомбы разнес великого князя Сергея Александровича на куски. А самой последней каплей стала массовая драка на Драчёвке. Обидели рабочих фабрики Прохорова, намяли за грубость бока, да еще и выбросили из злачного заведения. Началась невиданная драка, которая продолжалась три дня и три ночи. Пришлось подключать солдат и вводить войска. Лишь тогда напуганные городские думцы взялись за скандальный квартал серьезно.
Было принято решение о ликвидации домов терпимости в районе Драчёвки и перемещении их на окраины города, в первую очередьв район Марьиной Рощи. Многие притоны и скандальные заведения снесли, а участки под ними передали под строительство доходных домов. А чтобы в новые дома, выстроенные в районе с подмоченной репутацией, заманить жильцов, цены на квартиры в них устанавливали гораздо ниже, чем в других московских районах.
Одновременно с этим была переименована большая часть драчевских переулков, чтобы у будущих жильцов не возникало ассоциаций с дурной славой этого района: Соболев переулок стал Большим Головиным, Пильников пер. – Печатниковым, Сумников пер. – Пушкаревым, а Мясной пер. – Последним, а сама улица Драчёвка – стала Трубной.
На легальном положении проституция и бордели просуществовали вплоть до 1917 года, пока после Октябрьской революции не были запрещены советской властью. В новом советском Уголовном кодексе было введено строгое наказание за содержание притонов, сутенерство и вовлечение в проституцию. При этом сами проститутки считались жертвами ненавистного
