Потом она, глянув на меня, чуточку отступает от стойки и нейтральным тоном произносит:
– Я и не знала, что ты здесь работаешь.
Чтобы не подслушивать их, отворачиваюсь. Смотрю сперва на Пози, потом на расписание у нее за спиной. Мне и правда нет дела, с кем теперь дружит Дакота.
– Я же вроде вчера вечером говорил, – напоминает Эйден, и я спешу кашлянуть, чтобы никто не слышал, какие звуки я издаю.
К счастью, никто ничего не слышал. Разве что Пози, которая изо всех сил старается спрятать улыбку.
Я не смотрю на Дакоту, но чувствую, что ей неловко общаться с Эйденом в моем присутствии. Она смеется точно так же, как смеялась, открыв подарок моей бабушки на прошлое Рождество. Такой милый смех… Бабуля обрадовалась, услышав его, хотя в подарок Дакоте досталась поющая рыбка на дощечке искусственного дерева. Еще раз услышав смех Дакоты, я понимаю: ей и правда неловко. Чтобы как-нибудь разрядить обстановку, протягиваю стаканчики с кофе и с улыбкой прощаюсь, говорю: до скорого.
Не дожидаясь ответа, ухожу в подсобку. Делаю музыку в наушниках громче.
Жду, когда вновь прозвенит колокольчик, возвещая, что Дакота с Мэгги наконец-то ушли, но тут понимаю: из-за репортажа о вчерашнем хоккейном матче я ничего не услышу. Пусть даже занято у меня одно ухо, аплодисменты болельщиков и стук шайбы о клюшки заглушат его звон. Возвращаюсь в зал и вижу, как Эйден учит Пози пользоваться стимером. Пози закатывает глаза; волосы Эйдена смотрятся странно на фоне облака пара.
– Он говорит, что они с Дакотой вместе занимаются танцами, – шепчет мне Пози.
Я замираю и гляжу на Эйдена, который, похоже, затерялся где-то в мире собственных грез.
– Ты его сама спросила? – Я впечатлен. И немного встревожен тем, что еще мог ответить Эйден на вопросы о Дакоте.
Пози кивает и берет грязную металлическую кружку. Я провожаю ее до мойки.
– Видела твое лицо, когда Эйден взял ее за руки, – признается Пози, открыв кран, – вот и решила спросить, что у них.
Она пожимает плечами, встряхнув пучком кудряшек.
У нее очень светлые веснушки, рассыпанные по щекам и переносице. Губы крупные и слегка надутые; мы с Пози почти одного роста. Все это я заметил на третий день ее стажировки; тогда же у меня появился к ней интерес.
– Мы какое-то время встречались, – признаюсь новой подруге, протягивая ей полотенце.
– Ну, вряд ли Дакота с Эйденом встречаются. Только безумная станет встречаться со слизеринцем. – Стоит Пози улыбнуться, и я, зардевшись, смеюсь вместе с ней.
– Ты тоже заметила? – спрашиваю.
Между нами стоит корзинка с печеньками; взяв одну – фисташковую с мятой, – протягиваю ее Пози.
Она улыбается и успевает съесть половинку, прежде чем я накрываю корзинку крышкой.
Кристиан
Семейные узы должны связывать нас на душевном уровне. Нам полагается любить родителей, братьев, сестер и прочую родню только потому, что мы одной крови. В детстве он этого не понимал. Как любить человека, который громким голосом будил его по ночам, не давая выспаться перед школой? Человека, которого потом приходилось провожать в гостиную, где он, опираясь о каминную полку, с трудом пытался снять ботинки. Маленький мальчик прятался за стеной и ждал, пока мужчина наконец упадет, а потом бежал обратно к себе, пока ему в голову не прилетел ботинок.
Такие дни мальчик ненавидел и ждал с нетерпением, когда придет мамин друг весельчак. Ему ужасно хотелось, чтобы этот мамин друг и был его папой. Может, он тогда стал бы водить мальчика всюду, где тот хотел побывать. Весельчак неизменно носил под мышкой книгу, говорил о книгах с мальчиком, рассказывал о сюжетах и темах, и мальчик ощущал себя умным, взрослым.
Он никогда не забудет первой подаренной весельчаком книги. Она сразу же стала лучшим другом. Мальчик рос, а мамин друг заглядывал все реже, и мальчику стало не хватать его и книг. Однако весельчак по-прежнему приносил книги, даже когда мальчик вошел в трудный подростковый возраст. Мальчик знал: мама любит весельчака, но не догадывался, сколько лжи породила эта любовь.
* * *
В доме тихо. Ким спит на диване, Карина – у нее на животе. Маленькие ручонки вцепились в мамин свитер. Ким уснула, рассказывая нашей дочурке обо мне и моем акценте, о том, что у нее будет самый восхитительный голос – смесь маминых сладких интонаций и папиного дьявольского акцента. Дьявольский, именно так она говорит. Надо же, у нее еще и на разговоры силы остаются? Ким – самая упрямая, дьявол, а не женщина, и я люблю ее просто адски.
Кимберли проделала путь из моих секретарей в бизнес-партнеры, у нее нюх на перспективные дела. Наверное, потому и вышла за меня. Или потому что ей очень, очень нравится мой сын Смит. Его нельзя не любить.
Передо мной на стойке стопка страниц, контракт на ресторан в Нью-Йорке, открываем его в следующем году. Казалось бы, грандиозное событие, – но ничто по сравнению с рождением ребенка. Я расширил сеть вложений в ресторанный бизнес: Вашингтон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, однако радость от этого меркнет, когда я вижу, как растет моя дочка. С другими детьми я такой радости себя лишил.
Жена сегодня храпит громче обычного, и я, позволив себе маленькую шалость, достаю телефон, записываю ее. Контракт подождет до завтра. Мне не хватает жены. Ох и храпит же она…
Включаю камеру. Не проходит и пяти секунд, как жена просыпается. Распахнув глаза, она злобно смотрит на телефон. Чувствую себя падлой за то, что лишил ее сна, которого ей и так не хватает в последнее время.
– Тебе разве работать не надо? – сонно шепчет моя любовь и, глядя на Карину, вытягивает руку над головой.
– Да, милая, но куда больше мне нравится трахаться с тобой, – со смехом отвечаю я, и Ким легонько пинает меня. Карина, поерзав у нее на груди, открывает крохотные глазки – взглянуть на беспардонных родителей.
– Доигрался? – сердито и с улыбкой говорит Кимберли. Она садится, одновременно приподнимая Карину, и я протягиваю руки за мягким кулечком.
– Ути прелесть моя мелкая, – тихо говорю я Карине и тычусь носом ей в щечку. Она зевает, и я вижу в ней себя. У Смита и Хардина на щеках те же ямочки, когда они улыбаются.
Помню, как-то одним вечером Триш и Кен выбирали имя для сына; мы тогда собрались у них на кухне. Живот у Триш так раздулся, что она не могла уже самостоятельно зашнуроваться.
– Мне нравится Николас или Гарольд, – предложил Кен.
Гарольд? Нет.
Николас? Нет, нет и нет.
Триш легонько улыбнулась, поглаживая пузо.
– Гарольд… мне вроде нравится.
Нет, имя не было мне противно, просто оно казалось неподходящим. Паренек в животе у Триш сидел буйный. Пинался ночами напролет, рос поразительно быстро, растягивая мамке живот до невероятных размеров. Настоящий боец… Имя Гарольд – или Гарри – было бы для него слишком красивым, спокойным.
