Шемяка слушал ее вполуха – большую часть его внимания сейчас аккумулировал обнаруженный нами механизм.
– Котел здесь был изначально, – бормотал он себе под нос. – Они его просто переделали с угля… ну-ка… ага, тут открываем, здесь закрываем… а в бочке у нас мазут…
– Ядерные взрывы происходили регулярно. Оружие совершенствовалось. Но это были единичные взрывы, а главное – испытания велись в пустынных местностях…
– Хоть на это ума хватило…
– Да, только именно поэтому никто не мог предвидеть все последствия. Боялись радиоактивного заражения, но военные уверяли, что их новые бомбы «чистые»…
– Чистые?! Млин, в ЗКЗ бы их на пять минут, больше и не надо…
– Это тоже никто не предвидел, но главное – главное было в том, что никто, почти никто не знал, какие последствия могут вызвать пожары.
– Пожары? – с удивлением переспросил Айсман.
– Ну да. Ты ведь помнишь Зиму, Темные Дни…
– Еще б не помнил… все запомнили, кто выжил. Небо черное, холод и тьма, чуть не вымерли на хрен. Только, – добавил Сергей, – при чем здесь пожары-то? Если атом бабахает, он сам по себе такой дымный грибок дает, что всякие там мелкие пожарчики в округе уже ничего толком не добавят.
– Все дело в саже.
– В чем, в чем?
– В саже. Я, – почти с отчаянием проговорила Анна, – тоже не смогла понять всего, что рассказывал Михаил Дмитриевич. Проблема в размере частиц. Облако самого «гриба» выпадает обратно довольно быстро, а дым от горящих городов уходил наверх, в стратосферу.
– Анют, – раздраженно заметил Шемяка, – много умных слов, это вовсе не то, что мне сейчас необходимо.
– Извини…
– Да ладно… так, пар идет сюда… на вот эту хрень. И что ж это у нас за хрень?
«Айсман сегодня определенно не в лучшей форме, – озабоченно подумал я. – Пять минут стоять и тупо пялиться на „хрень“, так и не опознав троллейбусный мотор… который, как я понял, в данном агрегате должен был исполнять роль генератора».
– Тысячи городов по всему миру горели одновременно, понимаешь?
– Угу. А дальше что?
– Дальше выяснилось, что их расчеты были неправильны.
АННА
Чертов следопыт почти не слушал ее, это было видно. Ему было неинтересно. Вот агрегат вдоль стены – другое дело, а то, чем занимался какой-то переучившийся, да еще наверняка с поехавшей в Судный день крышей типчик… какое Сергею до него дело, почти с отчаянием подумала она. И как убедить его, где найти слова – ведь он мне нужен, нужен, нужен… потому что в одиночку шанс дойти слишком ничтожен! А мне так нужно дойти… а он даже и не представляет, что путь еще толком и не начат! Что мы еще в самом начале… и все еще впереди!
Анна закрыла глаза и обессиленно привалилась к стенке…
– Мы были чертовски самонадеянны, – Михаил Дмитриевич стоял у окна, задумчиво глядя, как полтора десятка послушников под личным присмотром иерарха Фань высаживают очередную драгоценную сосну. – Создали матмодель… упрощенную до предела, с параметрами, в большинстве взятыми «от балды». И возомнили, что с помощью этого примитива можно пытаться предсказать неизмеримо более сложные вещи.
– Михаил Дмитриевич, а что получалось по вашим расчетам?
– Жуть получалась, девочка. Куда более жуткая жуть, чем случившееся в реальности.
– Страшнее Апокалипсиса?
– Страшнее репетиции Апокалипсиса. По нашим расчетам, переход «порога» в 100 примененных по городам мегатонн означал гибель всему живому. И когда наступила Ночь, и Зима… она могла… должна была затянуться на годы. Мы рассчитали, что сажа, нагреваясь солнечными лучами, станет подниматься вверх вместе с нагретыми ею массами воздуха и выйдет из области образования осадков. Приземный воздух окажется холоднее находящегося выше, и конвекция значительно ослабеет, считали мы, осадков станет меньше. Так что весь этот пепел будет вымываться гораздо медленнее, чем в обычных условиях. Из-за отсутствия света погибнет фитопланктон в океане. Из-за холодов погибнут леса. Впрочем, думаю, в тропиках и субтропиках растительность и большая часть животного мира была уничтожена и в реальности – ведь тропические леса могут существовать лишь в узком диапазоне температур и освещенности. Мы, – горько усмехнулся учитель, – даже сумели догадаться, что резкие термические контрасты между охладившейся сушей и океаном вызовут серии чудовищных по силе ураганов. Вот про землетрясения не сообразили, да… вернее, некому было сообразить, тектоников позвать забыли…
– А Лето?
– Лето, – вздохнул Михаил Дмитриевич, – это щелбан от природы. Мы даже не смогли толком понять, что именно запустило механизм глобального потепления. Григорьев говорил о «зачернившей» Антарктиду саже, о подскочившей вулканической активности… Марина утверждала, что причина в углекислом газе, образующемся при разложении мертвых лесов – только вот анализ атмосферы не показал настолько радикального изменения состава… жизнь среагировала быстрее. В чем-то ее, возможно, подхлестнула радиация, тот самый пепел, хотя… – учитель отвернулся от окна, неторопливо прошелся вдоль книжного шкафа… достал темно-зеленый «кирпич» фолианта, взвесил на ладони.
– Эволюционная теория… участь растопки эту книжицу миновала, а зря. Что-то господин Дарвин недодумал. Хотя, конечно, персонально для него такой замечательный глобальный опыт по экстремальной приспособляемости Господь не ставил, это нам «посчастливилось». Все эти новые виды, этот потрясающий всплеск биологической активности… нет, не думаю, что дело в одной лишь радиации – скорее всего, мать-природа припасла на этот счет какой-то механизм, инструкцию по действиям в аварийной обстановке. Жизнь на этой планете пытались угробить далеко не один раз. И с чего мы, олухи, взяли, что несколько термоядерных хлопушек добьются успеха там, где спасовал Его Величество Астероид… гордыня обуяла, недаром ее в число смертных грехов записали.
ШЕМЯКА
– Анют, – фонарик уже давал не свет, а так, намек на него, и потому плечо девушки Сергею удалось найти лишь со второй попытки. – Ань, ты чего, заснула?
– Нет. Просто задумалась.
– Нашла время…
– Да, нашла, – девушка говорила спокойно, без вызова. – Именно здесь и именно сейчас.
– Ну ладно, – примирительно произнес Айсман. – Тебе виднее, не спорю. Но прежде чем ты снова впадешь в задумчивость, будь уж так добра – ответь, наконец, ради чего мы сюда приперлись? Ради этой хреновины?
– Да.
– И что это за чертовщина? Самогонный мини-завод? Машина по производству золота из дерьма?
– Это, – медленно произнесла Анна, – билет на самолет.
– Че-его?
– Видишь корзину в углу? – девушка подняла фонарик, но все, чего смог добиться слабо тлеющий огонек, был отблеск чего-то металлического.
– Корзину? – перепросил Шемяка. – Пока факел горел, я помню, там какая-то клетка стояла.
– Верно. Эта клетка и есть корзина… воздушного шара. На нем я и Рик должны были улететь.
– Улететь – куда?! – потрясенно выдохнул Сергей. «С Большого Острова есть два пути, – голос Евграфыча прозвучал из глубин памяти так отчетливо, что Айсман едва не обернулся, – назад… и вперед».
– Вы что, собрались за Волжское море?!
– Мы, – фонарик то ли сдох, то ли Анна выключила его, но Сергей уже приспособился к темноте, по крайней мере, светлое пятно на месте лица своей спутницы он различал, – собрались в Европу.
«Чокнутые, – растерянно подумал Шемяка, – они с самого начала были чокнутые! А я, дурак, с ними связался».
– Анют… ты-ы… не шутишь? Ты серьезно?
– Серьезней некуда.
– Ну-у… блин, да никто же толком даже не знает, чего за морем! Может, там и земли-то нет.
– Есть. В 85-м… в Тюмени попытались организовать экспедицию. Бывшие аэрофлотовцы, на двух самолетах – они пролетели над морем, нашли аэродром, с виду целый, и один попытался сесть… но полоса оказалась разбитой. Больше попыток не было – слишком дорого, да и зачем?
– Михаил Дмитриевич, – продолжила Анна, – собирался лететь сам, но клановцы нашли его зимой, а устойчивый ветер с востока на запад дует летом… сейчас. Он рассказал мне… нарисовал карту. Потом его убили. Уже тогда я решила сбежать, но… просто ради побега Энрико со мной бы не пошел.
– Я так и не понял, – признался Айсман, – какого лешего Рик за тобой перся? Он ведь не… то есть…
– Он шел за мной ради идеи. Дойти до Европы. Стать первыми, кто перекинет мостик между двумя островками… осколками цивилизации.
– Ань, но это ж безумие! – Сергей почти кричал, ему казалось, что темнота вокруг стала плотной, давящей… и только светлое пятно впереди… свет среди тьмы…
– Безумие, конечно же… – отозвалась девушка. – Идти в неизвестность из-за каких-то случайно пойманных радиостанцией слов на чужом языке. Совершенное безумие. И знаешь, что еще? Пять веков назад, когда Христофор Колумб отплывал на своих каравеллах, его тоже считали безумцем – подумаешь, обрывки карты, странные предметы, выброшенные прибоем… расчеты свихнувшегося математика. Разве это имеет хоть какое-то значение в сравнении с точным знанием – Земля плоская и стоит на трех китах.
