– Как ты, фельдфебель, и отстал от эшелона? А ты, голубушка, как же так подвела мужа, ведь я его простить не могу и должен его сместить.
Баба стояла потупившись, только отпустив руку мужа, и не проронила ни слова. У меня не хватило духу его разжаловать, и я только сместил его в младшие унтер-офицеры.
Распоряжением коменданта станции все отставшие были отправлены с первым проходившим поездом вдогонку своим эшелонам, а я, передав телеграммой командиру полка все происшедшее, приказал наложить на всех строжайшее взыскание. Этот случай произвел на всех неприятное впечатление. Начинать поход с такой расправы было тяжело, но колебаться не приходилось.
Имея в своем распоряжении почти целый день, мы с начальником штаба взяли извозчика и проехали в город Ново-Николаев, возникший в нескольких верстах от станции всего девять лет тому назад, но успевший принять вид настоящего города. Подъезжая к нему, мы ясно услышали, как военный хор играл марш Семеновского полка. Мы оба были семеновцы и не могли ошибаться, но недоумевали, кто мог в этой глуши играть семеновский марш. На вопрос, какая это слышна музыка, извозчик ответил:
– Это, верно, на городской площади в бывшем магазине.
– Так вези нас туда.
Магазин помещался в большом одноэтажном каменном доме, представлял из себя маленький Мюр и Мерелиз, где все можно было достать, до граммофона включительно. Войдя в магазин, мы попросили еще раз проиграть марш, объяснив, что это наш, полковой. Заведовавший граммофонами не только исполнил нашу просьбу, но, проиграв марш, сейчас же поставил пластинку Вяльцевой.[143] Даничка Скалон растаял, и мы прослушали весь ее репертуар. Взять с нас деньги за игру наотрез отказались, и мы, чтобы выйти из неловкого положения, накупили разных вещей. Я, между прочим, купил несколько аршин кисеи, чтобы закрываться от мух, и утюг, который за поход оказал нам неоценимые услуги. Все денщики штаба гладили им офицерское белье и достигли в глаженьи большого совершенства.
Несколько отдельных эпизодов дают наглядную картину тамошних нравов. Так, осматривая город Курган, по которому нас возил старик извозчик, мы разговорились с ним, и он охотно отвечал на все вопросы. Когда же Скалон его спросил:
– А ты давно тут и как сюда попал?
Старик сперва промолчал, а потом проговорил:
– Здесь не Рассея, чтобы спрашивать, как сюда попал.
И больше не проронил ни слова. Нам стало жалко старика и как-то неловко перед ним. Очевидно, он был из сосланных, а может быть даже из каторжников.
На станции Хайлар буфетчик нас не только хорошо накормил, продал нам несколько жестянок французского консервированного масла, которое оказалось превосходного качества, но и счел долгом занять нас разговором:
«Ох, трудное наше дело, со здешним народом прямо беда. У меня еще другой буфет, куда на днях я и выехал. Вдруг получается телеграмма: «Приготовить обед на 40 сестер Кауфмановской общины, приезжающих с поездом…». Времени оставалось в обрез. Жена к повару и говорит:
– Вот какая телеграмма, надо скорее готовить обед.
А он, пьяный, отвечает:
– Не желаю готовить.
Жена его упрашивать, а он затвердил – не желаю, да и конец. А ведь не сготовь обеда, отнимут буфет. К счастью, я в это время вернулся. Узнав от жены, в чем дело, я прямо на кухню к повару:
– Готовь обед.
– Не желаю.
– Готовь обед.
– Не желаю.
Я как схватил его за шиворот, да на горячую плиту. Как зашипел на плите, смирился и говорит:
– Буду, буду готовить.
Я его еще не так проучу».
В дальнейшем пути, на одной из небольших станций вместо 20 минут мы простояли часа два. Обойдя станцию, я обратил внимание на деревянную часовню, поставленную у перрона, и спросил работавшего тут же сторожа пути, в память чего поставлена тут часовня.
– Не знаю право, знаю только, что поставил ее подрядчик, строивший станцию. Вы лучше всего спросите на телеграфе, там, наверное, знают.
Когда я вошел на телеграф, передо мной оказалась телеграфистка, красивая молодая девушка, настоящая барышня, в лучшем смысле этого слова, на которой во всем лежал отпечаток хорошего воспитания, принадлежности к хорошему обществу. Она очень любезно ответила мне на все вопросы. Оказалось, часовню поставил подрядчик по собственному почину в память всех умерших на работах. На вопрос – не мешаю ли я ей, она просто ответила:
– Нет, пока аппарат молчит, я свободна, – спросила, знаю ли я сколько-нибудь Забайкалье, и когда я ответил, что впервые проезжаю по этой дороге и никогда раньше не был в Сибири, рассказала, какой это великолепный край. Хотя зимой морозы доходят до 30 градусов, но мягкость воздуха, постоянное солнце делают так, что морозы легко переносятся, а лето прямо великолепное, полевые цветы до дикого гелиотропа включительно, только без запаха. Про богатство же края минералами, целебными источниками и говорить нечего.
Помня эпизод с извозчиком, я не спросил ее, как она попала в Курган. Но она сама рассказала, что ее родители живут в Красноярске, она вот уже два года служит здесь на телеграфе, и так как хорошо знает языки, то получает 120 рублей в месяц и квартиру. На вопрос, как ей живется с сослуживцами, она ответила – вполне хорошо, все к ней очень внимательны и даже заботливы. На этом мы с ней расстались. Осталось чувство, будто на часок попал в родную среду.
От станции Иннокентьевской (Иркутск) дорога идет долиною реки Ангары и ее притока Хилока до самого озера Байкала. Поражает не только красота местности, но и красота воды. Обе реки текут по каменистому грунту, вода прозрачная, как горный хрусталь, такая холодная, что даже в июле температура воды доходит лишь до +8 °R.
Само озеро Байкал поражает своей мрачной красотой, но вода так чиста и прозрачна, что малейшие предметы на дне озера ясно видны на глубине несколько сажень. Круго-Байкальская дорога еще не была построена, и мы совершили переправу на пароме «Байкал», который принимал на себя груженые вагоны прямо с пути. Лошадей впервые, по указанию заведующего передвижением войск, поставили и на верхнюю палубу. Несмотря на конец июля, погода выдалась бурная, и переезд вышел очень трудный, настолько, что мы всю ночь провели на палубе, чтобы не возникло какого-нибудь переполоха.
На станции Нижнеудинск ко мне подошел начальник станции с вопросом:
– Вы генерал Экк?
– Да.
– Вам телеграмма.
Я думал, какое-нибудь распоряжение, не торопясь вскрыл. Но, взглянув на нее и увидав, что телеграмма извещала о рождении государя наследника цесаревича, я приказал тотчас же построить эшелон, прочел всем радостную весть, поздравил всех и приказал при помощи буфетчика устроить людям какое только возможно угощение. Просил всех офицеров к столу, а сам прошел на телеграф и передал вперед по пути командиру Черноярского полка: «Ввиду дарованной Провидением великой радости и счастья всем на Руси рождением наследника цесаревича, всех виновных простить, восстановить всех в прежних званиях». Восстановленный в звании фельдфебель доблестно заявил себя в первых же боях, был награжден Георгиевским крестом IV степени, в дальнейшем III и II. За Мукденские бои произведен в зауряд-прапорщики, то есть в офицеры. Вспомнив про его жену, написал ей письмо, поздравил ее и рассказал, как ее муж доблестно загладил свою вину. Простил и Зайцева.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
