Исчезновение Сонгайской державы резко изменило соотношение сил в Западном Судане. И кочевые народы — прежде всего фульбе, а затем туареги и арабы — обрели такие возможности для продвижения в центральную часть региона, каких никогда не имели, пока на их пути стояла такая преграда, как мощь сонгайского войска, полтора столетия не имевшего себе равных. Мы говорили уже о фульбском княжестве в Масине. В сонгайские времена оно было преимущественно объектом военно-карательных операций царских наместников на западе державы. Новые господа в Томбукту, конечно, тоже не упускали случая поживиться за счет фульбе и их стад. Но, во-первых, теперь это было сложнее, а во-вторых, какой-то минимум мирного соседства с фульбе был просто необходим. Ведь Масина отделяла центр пашалыка от области Дженне, и сидевшие в этом городе марокканские администраторы и гарнизон никак не могли обойтись без прохода через фульбские владения. А еще больше нуждался в таком проходе Томбукту, особенно при участившемся в XVII в. голоде.
И вот Абдаррахман ас-Сади начиная с 1629 г. постоянно ездит в Масину для переговоров с фульбским князем Хамади-Аминой. При этом, хотя формально фульбе платят десятину — дьянгал, тем самым признавая сюзеренитет пашей, переговоры практически идут на равных.
Очень любопытно при этом сравнить, как, в каком тоне говорят о фульбе авторы «Истории искателя» и ас-Сади. В семействе Кати—Гомбеле отношение к этому народу в общем-то отражает то, как относилась к нему адми- нистрация аскиев: в лучшем случае настороженно-подозрительно, в худшем — откровенно враждебно. Ас-Сади же подходит к делу, так сказать, без излишних эмоций: фульбе для него — такая же политическая данность, как те же сонгаи в Денди, у него есть среди этих фульбе добрые знакомые и друзья, и он их воспринимает именно как таковых.
Но фульбе не ограничивались Масиной. Они двигались отсюда дальше на восток, еще в XV в. придя в район Липтако на северо-востоке нынешней Республики Буркина Фасо. Часть их осела здесь, а остальные в XVII и XVIII вв. продолжили движение через сонгайские земли Денди и Досо в сторону северных областей современной Нигерии.
Другие группы фульбе — те, что под водительством Коли Тенгелы потерпели поражение в столкновении с сонгаями и были оттеснены к югу, — в самом конце XV в. обосновались на плоскогорье Фута-Джаллон. На протяжении всего XVI, а особенно в XVII в. сюда мигрировали большие массы фульбе из Масины; эти фульбе в отличие от тех, что пришли сюда раньше, были уже мусульманами. И вот в 20-х годах XVIII в. исламизированная фульбская верхушка сумела свергнуть под знаменем «священной войны» власть правителей из мандеязычного народа дьялонке — и на Фута-Джаллоне появилось феодально-теократическое государство, просуществовавшее до начала нашего столетия.
После падения Сонгаи начались массовые перемещения туарегских племен, которые стимулировались раздорами между разными объединениями кочевников. Туареги-юле-мидден, двигаясь из Адрара, в конце концов оказались расселены севернее и восточнее сонгайских областей Зермаганда и Досо. Но гораздо больший путь прошли оттуда же, из Адрара, туареги другой группы — тадмеккет. В течение XVII в. они, выйдя на левый берег Нигера, в 1635 г. переправившись через реку и пройдя с востока на запад большую ее излучину, оказались к началу XVIII столетия в районе внутренней дельты Нигера. Именно туареги, так сказать, добили пашалык Томбукту. Сначала тадмеккет нанесли арма сокрушительное поражение в 1737 г., а полвека спустя, в 1787 г., уже юлемидден овладели городом и ликвидировали и пашалык, и самый сан паши.
Оживились и арабские племена Сахары. Одно из них — кунта — двинулось на восток из области Ход в Мавритании в первой четверти XVIII в. и в конечном счете расселилось к северу от большой излучины Нигера, между Араваном и Томбукту. Именно у кунта нашел убежище позднее, в 1826 г., первый европеец нового времени, добравшийся до Томбукту, все еще пользовавшегося в Европе славой давно минувших времен. Им был шотландец Александр Гордон Лэнг. Но это уже совсем другая история.
Происходили крупные перемены и в западной части долины Нигера. Здесь, в Сахеле, в области Каарта в верховьях Сенегала, возникло в конце XVII в. княжество, созданное народом бамана. Еще одно княжество этого народа сложилось в начале XVII в., и центром его стал город Сегу. Создателем могущества Сегу был некий Мамар Кулибали, известный больше по прозванию Битон Кулибали. За свое почти полувековое правление (1710—1755) он сумел, опираясь на вновь созданное постоянное войско, существенно расширить зону влияния бамана. Хотя и в Сегу, и в Каарте у власти стояли правители из клана Кулибали, отношения между этими государствами далеко не всегда бывали мирными. В частности, Каарта окончательно закрепилась в верховьях Сенегала лишь после нескольких неудачных войн с Сегу в 50-х годах XVIII в. Но какими бы ни были отношения между ними, государства бамана о казались едва ли не до середины XIX в. прочной преградой на пути распространения ислама. Только в 40-х годах прошлого столетия им сумел нанести поражение происходивший из народа тукулер факих ал-Хадж Омар Таль, который смог объединить под своей властью восточную часть нынешнего Сенегала и центральные области современного Мали. Но ему уже пришлось столкнуться с противником, который был неизмеримо опаснее и сильнее марокканских пашей с их аркебузирами: начиналось колониальное завоевание Западного Судана капиталистической Францией.
Есть хорошая, хотя и не лишенная некоторой горечи, французская пословица: «Рlus ca change, plus ca reste la meme chose». В переводе она звучит примерно так: «Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому». В известной мере она приложима и к социально-экономической истории Западного Судана в XVII—XVIII вв. Здесь, как правило, при смене правителей не менялись политические и социальные порядки. Преемственность не нарушалась. Даже поселки посаженных на землю зависимых людей сохранялись правящей верхушкой новых политических образований, которые сменили великие державы мандингских и сонгайских царей. Иначе оно и не могло быть, ведь разрушение Сонгайской державы не привело к ускорению роста производительных сил, скорее даже наоборот. Веками накапливалась отсталость экономики Судана. Торговля золотом и рабами не способствовала его развитию. Ведь и то и другое можно было получить без особых затрат, не прилагая больших усилий для повышения общественной производительности труда. И производство консервировалось на очень низком технико-экономическом уровне.
Правда, когда в Сонгай стали получать широкое развитие формы эксплуатации, близкие к крепостническим, это могло бы в перспективе стать шагом вперед и подтолкнуть развитие производительных сил. Но марокканское завоевание прервало начавшийся процесс. Централизованная политическая система — а обеспечить сохранение и укрепление крепостнической формы присвоения чужого труда могла только она — пала. И производственные отношения оказались даже отброшены назад: ведь первое время после развала державы аскиев роль таких форм эксплуатации заметно упала. А крепостническое хозяйство с исторической точки зрения более прогрессивно, чем общины, в состав которых входили не только свободные люди, но и полурабы-полукрепостные. Видимо, интуитивно, так сказать, ощущали это и отдельные лица среди правящих групп западносуданских обществ, хотя для них все эти соображения принимали облик сиюминутной заботы об увеличении доходов — государя ли, группы ли знати. Едва ли случайно те из приближенных Секу Амаду, кто в начале XIX в. «редактировали» и «дополняли» текст хроники Кати—Гомбеле, проявляли такое внимание к зависимым группам населения и к правам правителя на присвоение их повинностей. Но как бы то ни было, придать динамизм хозяйству суданских обществ такие меры не могли, да и поздно уже было это делать в начале XIX в.: победа капитализма в Западной Европе и Северной Америке предвещала совсем другой путь развития африканским странам.
Прошлое и настоящее
Вот мы и подошли к рубежу XVIII и XIX вв. Именно к этому времени в Западной Европе, и прежде всего в Великобритании, где полным ходом шла промышленная революция, начали всерьез задумываться над необходимостью изучить внутренние области Африканского континента. Причем едва ли не в первую очередь — Западный Судан, «страну золота», и таинственный Томбукту, «царицу пустыни». Ведь до этого знакомство с Африкой ограничивалось прибрежными европейскими фортами и их ближайшими окрестностями. Здесь проходила вся торговля, в особенности торговля рабами. Но крепнувший британский капитализм уже начал ощущать интерес к возможным новым рынкам сбыта и рынкам сырья.
И вот в 1788 г. в Лондоне было создано Общество по исследованию внутренних областей Африки, а уже два года спустя, в ноябре 1790 г., отправился в путь от устья Гамбии и первый его избранник — майор Дэниэл Хаутон. Начиналась новая страница в истории Западного Судана, страница интересная, полная примеров исключительного мужества и настойчивости. Но, как я уже говорил, это совсем другая история.
