Я осторожно, не отрывая своих губ, веду Алекса в гостиную, он неуклюже пятится. Пока добираемся до диванчика, мы уже наполовину раздеты. Все следы сопротивления окончательно испарились.
Но тут я повсюду чувствую присутствие Дездемоны. В каждом предмете. В телевизоре, сосновой тумбочке у окна, в динамиках, стеклянном журнальном столике, ковре и даже в самом диванчике. Словно это безмолвные свидетели нашего преступления. Каждая вещь, как мне кажется, способна будет потом ей все рассказать. Вся комната стоит на ее стороне.
Но мне наплевать. Сейчас мне действительно все равно. Похоже, что Алекс полностью разделяет мое состояние. А ведь для него это значит куда больше, чем для меня. Да, он высказал мне свои сомнения, но он же еще ничего не знает. Он не видел того, что пришлось созерцать мне.
Конечно, я могла бы рассказать ему обо всем прямо сейчас. Он мог бы узнать о том, что Люк и Дездемона в эту минуту, вдоволь насладившись сексом, лежат на ковре и с упоением курят, получая удовольствие от каждой затяжки.
Однако все произойдет именно так, как задумала я. Я должна убедиться в том, что он все делает сознательно, имея на то свою причину (будь она справедливая или нет). Что он хочет переспать со мной, а не просто делает все это только ради отмщения.
Может быть, ради мести так поступаю я одна?
Именно этот вопрос почему-то начинает терзать меня, в то время как Алекс убирает руку с моей груди и проводит ею по ноге, а затем начинает снова пробираться вверх. Я задыхаюсь и осыпаю его поцелуями, что ему, по всей видимости, очень нравится.
Однако, нет. Все не совсем так. Вернее, совсем не так. Я не буду притворяться и внушать себе, что он делает это все не из-за Дездемоны. Конечно, она сыграла тут не самую последнюю роль. Частично она тоже причастна к его измене. Может быть, именно поэтому у меня в голове сейчас заиграла мелодия из «Рокки»? Да-да-да-а-а…
Ну а почему же я решила, что мы сейчас делаем нечто лучшее, чем они? Наверное, потому, что у нас это получается более реально и искренне.
Итак, все дело в Дездемоне. И в Люке. И конечно, я просто замкнулась на Алексе. Но тут еще надо учитывать появившуюся для меня возможность все начать заново. Не говоря уже о том, что я живу только лишь в настоящем времени, так пусть природа берет свое. Но больше всего сейчас меня волнуют, конечно, эти глаза: манящие, позволяющие мне окунуться в них с головой.
И хотя мы еще полураздеты, мы уже готовы для секса. Его рука скользит между моих ног, доходит до основания копчика, и ему тоже все становится понятно. Вот я чуть отодвигаюсь, он убирает руку, и я опускаюсь прямо на него.
Я чувствую, как он вошел в меня, и только теперь меня посещает странная мысль: а ведь Дездемона в любую минуту может вернуться. Она окажется здесь, в комнате, и мы ее даже не услышим. И тогда Другая Женщина встретится лицом к лицу с еще одной Другой Женщиной. Вот я сейчас открою глаза и увижу, что она стоит рядом, готовая убить нас. Точно так же, как недавно хотелось это сделать мне самой.
Но тут в моей голове звучит голос Джеки: «Ну, какой ты назовешь лучший способ уйти из этого мира? Смерть всадницы!» Вот это будет оргазм так оргазм!
Я смотрю на Алекса и вижу, что он тоже пребывает в вечности настоящего момента. Он сосредоточен на своем удовольствии, своем и моем тоже. Теперь я осознаю, что он успел усовершенствоваться не только в поцелуях. Этот парень действительно способен на многое. Он сумеет состряпать настоящую бурю чувств, тем более что все ингредиенты здесь присутствуют. Мини-поездка девятилетней давности сменилась банкетом чествования компании Мишлен, а я только сижу и наслаждаюсь подаваемыми мне блюдами.
«Ах, если бы это чувство могло продлиться, — размышляю я, — если бы оно не проходило, и каким-то образом сохранилось навсегда. Если бы только существовал способ запечатать его в волшебном сосуде, а потом откупоривать его и понемногу пользоваться содержимым всю оставшуюся жизнь. Если бы только…»
Когда все заканчивается, я вижу в его глазах сожаление. Он еще находится внутри меня, но лицо его морщится. И он начинает всхлипывать.
— Что я натворил? — вопрошает Алекс, как будто и в самом деле не знает, что здесь только что произошло.
— У нас с тобой только что был чудесный секс, — говорю я. — У тебя и у меня, — повторяю, чтобы он не подумал, будто ослышался.
— Я ненавижу себя, — медленно произносит он.
— Ну что ты, — я стараюсь говорить беззаботно. — Ты, конечно, умеешь улучшить девушке настроение.
— Нет, дело не в тебе, Марта. Ты сама все понимаешь. Ты была потрясающа, — бормочет он. — А вот я… — хлюп — собираюсь — хлюп — жениться. — Он поднимается, скручивает презерватив со своего еще не обвисшего члена и одевается.
— Мне это известно, — самодовольно киваю я. — На Дездемоне.
Глаза его затуманиваются. Он начинает открыто паниковать:
— Она может вернуться в любой момент.
— Нет.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает он, заворачивая использованный презерватив в очень большую салфетку.
— Ну, а где же она сейчас, по-твоему?
— Она… в магазине, наверное.
— Ходит и рассматривает витрины, прикидывая, что нужно купить? — подсказываю я, но он не замечает моей иронии.
— Ну, да. Именно так. — Он исчезает в ванной со свернутой салфеткой в руке. Я надеваю джинсы и футболку. Слышен звук спускаемой воды в унитазе. Алекс снова возникает передо мной.
— Ты мне говорил, что в последнее время она только этим и занимается.
— Чем?
— Разглядыванием витрин.
— Да-да, верно… — Он вытирает глаза и старается побыстрей успокоиться. — И вот теперь я ей верю. По-настоящему верю.
В воздухе повисает самый главный вопрос, и, чтобы решить все окончательно, я его озвучиваю:
— Ты ее любишь?
Он молчит. Серьезный вопрос подразумевает такой же серьезный ответ. В конце концов, любовь — штука непростая. Она настолько сложна, что у древних греков для обозначения ее существовало целых девять слов. Наверное, им было проще разобраться в своих отношениях. А вот мы сократили ее название до шести букв, и поэтому скорее всего теперь на каждом шагу сталкиваемся со всевозможными проблемами.
— Я женюсь на ней.
— А ты ее любишь?
И снова тишина. Он смущен. В этот момент до него скорее всего доходит, что женитьба и любовь все же не синонимы.
— Ну, если бы я ее не любил, разве бы я на ней женился?
Он произносит это так, что сомнений у меня не остается: он сам этого не знает.
— По-всякому бывает.
— Правда?
— Правда, — авторитетно киваю я.
