Он с трудом спустился по ступеням из утрамбованной глины в жаркую духоту огромной землянки. Мальчики и женщины принялись наперебой спрашивать его, что решил Перестук Камней и почему он вернулся один.
– Умаксуман и Уквет вступили в бой, – сказал он, чтобы отделаться от них, и сел у огня, почти спустив ноги в очажную яму.
Ничем хорошим это не кончится. Да и вообще ничто уже не может кончиться хорошо. Когда женщины, причитая, внесли в дом труп его внука Уквета и по полу протянулась широкая полоса крови, хлещущей из разрубленного черепа, он только поглядел на них, но ничего не сказал и не попытался встать.
– Умаксуман убил его, убил своего родича, своего брата! – вопили жены Уквета, окружив Вольда, но он не поднял головы. Наконец он обвел их тяжелым взглядом, точно старый зверь, загнанный охотником, и сказал хрипло:
– Замолчите… Да замолчите же…
На следующий день опять пошел снег. Они похоронили Уквета, первенца Зимней Смерти, и белые хлопья легли покрывалом на мертвое лицо, прежде чем его засыпали землей. Вольд подумал об Умаксумане – изгнаннике, бродящем в одиночестве среди холмов: кому из них лучше? И потом еще много раз возвращался к этой мысли.
Язык у него стал очень толстым, и ему не хотелось говорить. Он сидел у огня и не всегда мог понять, день снаружи или ночь. Спал он тревожно, и ему казалось, что он все время просыпается. И один раз, просыпаясь, он услышал шум снаружи, на поверхности.
Из боковых каморок с визгом выбежали женщины, хватая на руки осеннерожденных малышей.
– Гааль! Гааль! – вопили они.
Но другие вели себя тихо, как подобает женщинам могущественного дома. Они прибрали большую комнату, сели и начали ждать.
Ни один мужчина не пришел за Вольдом.
Старик знал, что он уже не вождь. Но разве он уже и не мужчина? И должен сидеть под землей у огня с младенцами и женщинами?
Он стерпел публичный позор, но потери самоуважения он стерпеть не мог. Поднявшись, он побрел на негнущихся ногах к своему старому пестрому ларцу, чтобы достать толстую кожаную куртку и тяжелое копье длиной в человеческий рост, которым он убил в единоборстве снежного дьявола – так давно, так давно! Теперь он отяжелел, тело плохо ему повинуется, с той поры миновали все светлые и теплые Времена Года, но он – тот же, каким был тогда, тот, кто убил этим копьем в снегах былой Зимы. Разве он не тот же, не мужчина? Они не должны были оставлять его здесь, у огня, когда пришел враг.
Глупые женщины кудахтали вокруг него, и он рассердился, потому что они мешали ему собраться с мыслями. Но старая Керли отогнала их, вложила ему в руку копье, которое какая-то девчонка было выхватила у него, и застегнула на шее плащ из серого меха корио. Этот плащ она шила для него весь конец Осени. Все-таки осталась одна, которая знает, что такое мужчина. Она молча смотрела на него, и он ощутил ее печаль и горькую гордость. А потому он заставил себя расправить плечи и пошел, держась совсем прямо. Пусть она – сварливая старуха, а он – глупый старик, но они хранят свою гордость. Он медленно поднялся по ступенькам, вышел на яркий свет холодного полудня и услышал за стенами крики чужих голосов.
Мужчины толпились на квадратной платформе над дымоходом Дома Пустоты. Он вскарабкался по приставной лестнице, и они потеснились, давая ему место. Его била дрожь, в груди хрипело, и сперва он словно ослеп. Но потом он увидел – и на время забыл обо всем, пораженный небывалым зрелищем.
Долина, огибавшая подножие Теварского холма с севера на юг, была, точно река в половодье, от края до края заполнена бурлящим людским потоком. Он медленно катился на юг, темный, беспорядочный, то сжимаясь, то опять расплескиваясь, останавливаясь, вновь приходя в движение под крики, вопли, оклики, скрип, щелканье кнутов, хриплое ржание ханн, плач младенцев, размерное уханье тех, кто тащил волокуши. Алая полоса свернутого войлочного шатра, ярко раскрашенные браслеты на руках и ногах женщин, пучок алых перьев, гладкий наконечник копья, вонь, оглушительный шум, нескончаемое движение – непрерывное движение, упорное движение на юг, Откочевка. Но ни одно былое время не видело такой Откочевки – единым множеством. Насколько хватало глаз, расширяющаяся к северу долина кишела людьми, а поток все сползал и сползал с седловины, не иссякая. И ведь это были только женщины с малышами, скот и волокуши с припасами. Рядом с этой могучей людской рекой Зимний Город Тевара был ничто. Камешек на берегу в половодье.
Сначала у Вольда все похолодело внутри. Но потом он приободрился и сказал:
– Дивное дело!
И оно действительно было дивным – это переселение всех племен севера. Он был рад, что ему довелось увидеть такое. Стоящий рядом с ним Старейшина, Анвильд из Рода Сьокмана, пожал плечами и ответил негромко:
– И конец для нас.
– Если они остановятся.
– Эти не остановятся, но сзади идут воины.
Они были так сильны, так неуязвимы в своем множестве, что их воины шли сзади.
– Чтобы накормить столько ртов, им сегодня же понадобятся наши запасы и наши стада, – продолжал Анвильд. – И как только эти пройдут, воины нападут на Город.
– Значит, надо отослать женщин и детей в западные холмы. Когда враг так силен, Город – только западня.
– Я слушаю, – сказал Анвильд, утвердительно пожав плечами.
– Теперь же, без промедления, прежде чем гааль нас окружит.
– Это уже было сказано и услышано. Но другие говорят, что нельзя отсылать женщин туда, где их ждут всякие опасности, а самим оставаться под защитой стен.
– Ну так пойдем с ними! – отрезал Вольд. – Неужели Люди Тевара не могут ничего решить?
– У них нет главы, – ответил Анвильд. – Они слушают того, этого и никого. – Продолжать – значило обвинить во всех бедах Вольда и его родичей, а потому он добавил только: – И мы будем ждать здесь, пока нас всех не перебьют.
– Своих женщин я отошлю, – сказал Вольд, рассерженный спокойной безнадежностью Анвильда, отвернулся от грозного зрелища Откочевки, кое-как спустился по приставной лестнице и пошел распорядиться, чтобы его родичи спасались, пока еще не поздно. Он тоже пойдет с ними. Ведь сражаться против бесчисленных врагов бесполезно, а хоть горстка Людей Тевара должна уцелеть, должна выжить.
Однако молодые мужчины его клана не согласились с ним и не захотели подчиниться ему. Они не убегут. Они будут сражаться.
– Но вы умрете, – сказал Вольд. – А ваши женщины и дети еще могут уйти. Они будут свободными… если не останутся тут с вами.
Его язык снова стал толстым. А они ждали, чтобы он замолчал, и не скрывали нетерпения.
– Мы отгоним гааля, – сказал молодой внук. – Мы ведь воины!
– Тевар – крепкий город, Старейший, – сказал другой вкрадчиво, льстивым голосом. – Ты объяснил нам, как построить его хорошо, и мы все сделали по твоему совету.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
