Я хочу тебе передать благодарность за твои произведения. Обыкновенно приветствия и пожелания посылаются в юбилярные дни. Но, к великому сожалению, я не знаком с Вашей автобиографией. О чем кратенько вы, выбрав время, мне напишите. Знаю одно то, что вас зовут Михаил. И это знают многие. Я знаю, что критика всегда советует прежде чем изучать то или иное произведение, изучить автобиографию автора этого произведения. Это верно.
Тов. Шолохов, я прочитал все три книги “Тихого Дона”, а также первую книгу “Поднятой целины”. Очень понравились книжки. Я слышал про Вас одну вещь, как будто бы Вы где-то, каким-то образом, будучи на войне, достали материал “Тихого Дона” с помощью некоего офицера, и сами его только обработали. Но когда я прочитал книгу первую “Поднятой целины”, то всякая вера слухам о “Тихом Доне” исчезла. “Поднятая целина” очень сильная современная повесть, материал которой, кроме как из своего ума, позаимствовать негде. Согласно Ваших произведений я Вас, товарищ Шолохов, считаю наилучшим художником литературы. Может быть, Вы, читая это мое письмо, думаете, что, мол, кто ты такой, берешься оценять мои давно признанные хорошие произведения. То на это дано право каждому читателю любого произведения, ибо оно предназначается для его, т. е. читателя.
Пишу от искреннего пожелания. Больше всего мне, как и многим другим, нравится простота и прямота Вашего выражения. Я читал произведение (оно названо Роман) — “Огонь” французского писателя Анри Барбюса*, который мне показался очень скучным. То есть, обратно тому, что от Вашего оторваться трудно, а к “Огню” приступить читать трудно. И вряд ли об “Огне” кто чего знает. Я его тоже почти забыл, а героев романа всех забыл на третий день.
Но забыть из “Поднятой целины” Нагульнова, Давыдова, Разметнова, Островнова Якова Лукича, деда Щукаря, контрреволюционера Половцева, Лушку вряд ли удастся. Они все как живые восстают в памяти.
Насчет слабости в женщинах, т. Шолохов, недостаток, верно. Но очень хорошо (привлекательно читателям), что есть сценки вроде сцены Давыдова с Лушкой. Советую обратить на это внимание. Это подчеркиваю. Больше нужно таких эпизодов, и ты станешь еще более популярнее.
Я, Симаковский Александр Иванович, рождения 1912 года, служу с 1934 года в рядах РККА. Нахожусь в погранотряде войск НКВД, г. Бауманабад, п/я № 5, Средняя Азия.
Т. Шолохов, я надеюсь от тебя получить ответ. Жду.
(ед. хр. 702, лл. 35—36 об.)
15 февраля 1936 г.
У меня есть просьба такого содержания.
Контрреволюционное офицерство вместе с казаками расстреляли отряд красной гвардии Подтелкова.
Я полагаю, что из тех людей контрреволюционеры где-нибудь отсиживаются в разных щелях в Сов. Союзе.
Я прошу вас о ходатайстве перед ЦИКом о розыске их и предании перед нар. массами, судить самой строгостью — “расстрелять”. Судить и расстрелять там же, где был расстрелян отряд героя Подтелкова. А также и просмотреть действия Григория Мелехова по отношению к Подтелкову.
Ответ прошу дать через газету “Правда”.
Суханов Ф. А., 1911 г. рождения, член ВЛКСМ, командир отделения.
УССР, Ямпольский погранотряд.
(ед. хр. 705, л. 90)
26 августа 1936 г.
М. Шолохов. “Тихий Дон”. Книга первая. Гослитиздат, 1935
(отв. редактор Лукин*)
Особенно мне не понравилась и возмутила меня третья часть этой книги.
Откройте стр. 232. В начале 1-й главы читатель узнает, что события происходят в 1914 году (дата империалистической войны). На стр. 237 той же 1-й главы дается Шолоховым пейзаж летний с дикими раскатами грома и палящей молнией.
Дальше: “По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами.
— Худому быть, — пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски.
— Война пристегнет.
— Перед турецкой кампанией накликал так вот.
— Может, опять холера?
— Добра не жди, с церкви к мервецам слетает.
— Ох, милостивец, Миколай Угодник...”
Дальше: “Шумилин Мартин, брат безрукого Алексея, две ночи караулил проклятую птицу под кладбищенской оградой ”
И в конце концов по Шолохову получается, что сыч накликал беду.
1) Тут же после стона и рева сыча арестовали Штокмана,
и 2) на стр. 275—278 читатель узнает о войне.
“Напророчили” шолоховские старики и Шумилин Мартын. Художественные средства, которыми пользуется Шолохов (пейзаж с молниями, таинственный сыч, диалог между мужем и женой Шумилиными), все это помогает закреплению предрассудка у известной группы читателей.
И главное, автор не вмешивается в эту нелепость, не борется с приметами (предрассудками), а плетется за ними, следовательно, укрепляет, насаждает их.
Апеллировать, предположим, к сознанию читателя? Нет. На это надеяться нельзя. К великому сожалению, еще можно встретить много и таких читателей “Тихого Дона”, которые верят в приметы простонародья, хотя и идущие от темноты и невежества, но слишком впитавшиеся в сознание.
Приведенный мною пример с насаждением примет (предрассудков) у Шолохова не единичный.
В той же 3-й части (откройте стр. 379—380) в гл. XXII у Аксиньи умирает дочка от скарлатины.
“В первый же день, как только болезнь свалила девочку с ног, Аксинье вспомнилась горькая натальина фраза: “Отольются тебе мои слезы”, и она решила, что это ее бог наказывает за то, что она глумилась над Натальей.
“Господи, прости!.. Не отнимай! Пожалей, господи, смилуйся!””
Девочка умирает. Умирает очень трогательно. Получается, по Шолохову, что действительно наказал бог или какая-нибудь другая сила.
Надо сказать, что автор первого тома “Тихого Дона” вообще фактографирует. И, по моему мнению, читатель воспринимает все это так, насколько развито его сознание к моменту чтения этой книги. Но если бы Шолохов развенчивал предрассудки и бытовую необузданность деревни, тогда бы его можно было назвать “инженером человеческих душ”, он бы действительно поднимал читателя на новую высшую ступень сознания.
В этой же 3-й части первого тома в еще один факт невежества не вмешивается автор.
Откройте стр. 368.
“— Дай гляну, как тебя примолвили.
Чубатый силком нагнул голову Григория, хмыкнул носом.
Кошевой концом шашки достал со сруба хлопчатый ком паутины, подал. Острием этой же шашки Чубатый вырыл комочек земли и, смешав его с паутиной и порохом, долго жевал. Густой тянкой массой он плотно замазал кровоточащую рану на голове Григория, улыбнулся.
— Через трое суток сымет, как рукой...”
О результатах невежественного лечения ничего не говорится. Григорий снова, как ни в чем не бывало, участвует в военных действиях и получает новое ранение, но уже в глаз. Его отправляют в глазную больницу в Москву. В больнице глаз ему вылечили.
“Его выписали и направили в госпиталь на Тверской, так как залеченная рана на голове неожиданно открылась и появилось легкое нагноение” (389 стр.).
Вот здесь бы и осудить невежественное, почти знахарское лечение. Но, оказывается, открывшаяся рана на голове у Григория Шолохову просто понадобилась для встречи с императорской “фамилией” в госпитале.
Сделано плохо. И есть основания, что будет калечить некоторых читателей, т. к. вся эта “чертовщина” заключена в конце книги.
Шолохов очень популярен, в особенности, “Поднятой целиной”. Его читают малограмотные. И после “Поднятой целины” первая книга “Тихого Дона” (третья часть) может воспитать в малограмотном или не особенно сознательном читателе скверные качества — веру в предрассудки (в приметы).
Профессия: преподавательница русского языка (стаж — 1 год). Возраст— 32 г. Т. к. я хочу знать, права ли я в своих выводах, то прошу ответить мне по адресу: Восточная Сибирь, г. Иркутск, Дворец труда, А. Н. Щировской.
(ед. хр. 705, лл. 133—141)
26 августа 1936 г.
В 1935 г. я прочел 2 книги (1 и 2) “Тихий Дон” Шолохова, в том же году видел кинокартину “Тихий Дон”. И вот сейчас 1936 г., июль 4—5-го, я прочел третью книгу “Тихий Дон”. Читая 3-ю книгу, я великолепно вспоминаю прочитанные ранее 2 книги, задыхаюсь от волнения при моментах чтения от кровожадного Григория Мелехова. Книги очень хорошие. Ведь я же рожден на Донце в ст. Недвиговской, все мои родные дяди Сердюковы погибли в борьбе за Сов. власть с бандами Деникина и Колчаком. Один командовал красным десантом, был зверски изрублен казаками и другого изрубили дроздовцы. Я с большим нетерпением дочитывал конец 3-й книги, надеясь, что этого злодея, не имевшего никакой жалости к красным бойцам, в конце концов уничтожат, но, нет, он остается, Мелехов, с казаками. Но что же дальше? Чем же кончится это кровопролитие за осуществление Советской власти на Дону?
