Конвойные с сомнением поглядели на лежащего без сил Базиля.
Я выдвинула последний аргумент:
– Жаль мне вас, молодые еще, детей небось нет.
– При чем тут дети? – спросил более бойкий.
– После этой болезни в девяноста процентах из ста у юношей наступает половое бессилие, импотенция.
Мальчики, не говоря ни слова, выскочили в коридор. Нет, все-таки приятно иметь дело с мужчинами – всегда знаешь их самое слабое место.
Тут появился доктор. Глядя на его розовощекое, круглое лицо, украшенное жидкой бороденкой, я лишний раз похвалила себя. Молодец, Дарья, правильно наметила день побега – воскресенье. Лагерное начальство в полном составе отправилось праздновать пятидесятилетие местного мэра. Разговоры о покупке подарка велись почти всю неделю, а в больнице на дежурстве оставили совершенного ребенка, вчерашнего студента.
– Ну, – пробормотал врач, – на что жалуемся?
– Отравился баландой, – спокойно пояснила я, – нам испорченных кур с птицефабрики прислали, вот результат.
– Безобразие, – возмутился терапевт.
– И не говорите, коллега, – вздохнула я, – издеваются над людьми, черт знает чем кормят! Пользуются, что зеки абсолютно бесправны.
– За что он сел? – поинтересовался доктор, беря Корзинкина за руку.
– Да ерунда, накладные подделал, продавал маргарин под видом сливочного масла. Попал под статью о мошенничестве, семь лет дали!
– Какой ужас, вот бедняга, а Мавроди в депутатах! – воскликнул парнишка, испытывая жалость к Базилю.
– Собственно говоря, уже все сделала, – отчиталась я, – желудок промыла, глюкозу прокапала, активированного угля дала, должен оклематься. Вот, хочу попросить только, оставьте его у себя денька на два, жаль парня назад тащить, слабый еще!
– О чем разговор, естественно, оставим!
Корзинкина повезли в палату, я побежала к телефону и позвонила в лагерь. Дежурный офицер немедленно схватил трубку, небось сидел у аппарата, ждал вестей:
– Ну, живым довезли?
– Вот что, Ленечка, положение оказалось не таким серьезным, скоро выздоровеет. Хочу предложить вам такой вариант. Насколько понимаю, Феликса Михайловича и его замов в понедельник не будет.
Леня красноречиво промолчал. Не хочет выдавать старших, только и ежу ясно, что после грандиозной попойки они будут пить рассол и анальгин. Какая уж тут работа.
– Давайте не скажем им, что Арсеньева увозили в больницу. Я тут посижу сегодня вечер, ночь и завтра день. А в понедельник вечером доставим вашего Арсеньева потихоньку назад. Боюсь, влетит нам от начальства. Так что, если вдруг товарищ Самохвалов позвонит, лучше молчите. А то улыбнется ваше повышение по званию.
Леня крякнул:
– Елена Михайловна, дорогая, да я для вас за это все сделаю, ну спасибо!
– Ладно, ладно, Ленечка, свои люди – сочтемся. Вы только меня в понедельник прикройте, а то первый отряд на прием придет.
– О чем речь! Скажу, что в Москву за лекарствами укатила, да перебьются они, больных нет, одни симулянты, мастырщики!
Уладив полюбовно щекотливое дело, я заглянула к Базилю. Палата на первом этаже, в самом конце коридора, окна забраны решетками, дверь заперта, у порога – конвойные.
– Вот что, мальчики, – решила я испугать их еще разок, – сами понимаете, не во всякой больнице есть охраняемая палата. Арсеньева бы по-хорошему следовало в инфекцию положить, да возможности нет. Вот и сунули сюда, врач станет говорить, что у него отравление, – не верьте. Это специально, чтобы другие больные не бунтовали: мало того, что приходится с уголовником рядом лежать, так еще и заразный. А вы помните, что я вам говорила, лишний раз в палату не суйтесь, никуда он не денется, лежит почти без сознания, на окнах решетки.
Парни согласно закивали головами. Я побежала к выходу, время подбирается к трем, а еще предстоит сделать кучу вещей.
К одиннадцати вечера я, отдуваясь, притащила в больницу довольно большую сумку и оставила ее в ординаторской. Из медицинского персонала в отделении было только двое сотрудников – уже знакомый бородатый доктор и молоденькая медсестра, хорошенькая и бойкая, явно старавшаяся понравиться терапевту.
Я вытащила из баула кастрюльку с салатом и горячей картошкой, палку «Докторской» колбасы, большой торт с ужасающе зелеными розами и бутылочку «Клюковки».
– Давайте поужинаем, коллеги!
Медики радостно пошли к столу.
– Может, охрану кликнем? – предложила я и вышла в коридор.
Парни скучали на табуретках у двери.
– Вас кормили?
– Кашу дали, – откликнулся один.
– С селедкой, – пояснил другой.
– Ну тогда пошли.
– Мы на службе, – пояснил первый.
– На минуточку, да чего будет-то? Дверь заперта, решетки…
Поколебавшись минутку, парни двинулись в ординаторскую. Инструкции на то и писаны, чтобы их нарушать. К тому же начальство далеко, можно и расслабиться.
Минут через пятнадцать все они спали. Клофелин в алкоголе – старое, испытанное средство, дешево и эффективно.
Вытащив у охраны ключи, я полетела в палату к Базилю.
Приятель поднял голову.
– Не пугайся, это я, Даша.
– Боже, – пробормотал Корзинкин, – что ты мне подсунула, что за таблетки?
– Ничего особенного – циклофосфан, дают онкологическим больным в качестве профилактической химиотерапии. Побочный эффект – сильная тошнота. Да ты не волнуйся, проходит без следа, люди годами пьют, и ничего, живы! Правда, три штуки сразу – крутовато, но мне нужен был очевидный эффект.
– Ты его получила, чуть концы не отбросил, – простонал Базиль и сел.
– Хватит ныть, – обозлилась я, – тоже мне, белый ландыш, давай быстрей отсюда… Впрочем, если хочешь назад в лагерь, можешь оставаться.
Корзинкин вихрем слетел с койки.
Через час мы сидели в вагоне поезда Бутовск – Москва, неизвестно почему останавливающегося ночью в Птичьем. На языке роились вопросы, но приятель рухнул кулем на полку, и через полтора часа я с трудом растолкала его, когда экспресс замер на Казанском вокзале. Во всей Москве было только одно место, где никто не спросит, почему я заявилась посреди ночи в гриме, под руку с небритым, грязным мужиком, одетым в какие-то непонятные тряпки. Такси повезло нас в район метро «Сокол», в крохотную квартирку Оксаны.
На ранний звонок в дверь подруга откликнулась сонным голосом:
– Кто там?
– Открывай, Ксюта, это я, Даша.
Послышался шорох, легкий топот, звяканье цепочки, и дверь распахнулась, впуская нас в темную и тесную прихожую.
– Слышь, Оксана, – пробормотала я, спотыкаясь о какой-то предмет, – нельзя ли…
Но тут во всей квартире разом вспыхнул свет. Чьи-то крепкие ладони с силой схватили меня за руки, нога в мужском ботинке пребольно стукнула по щиколотке, давая понять, что следует расставить ноги.
– Стоять! – заорал кто-то над ухом.
В комнате было полно мужчин, пахло потом и чем-то непонятным.
– А где собаки? – вырвалось у меня.
– У Владленки, в соседней квартире, – ответила машинально Ксюта и вдруг истошно заорала: – Дегтярев, Дегтярев, это не она! Чужая баба с Дашиным голосом! Да поди же ты сюда!
– Слышу, слышу, – произнес полковник, входя в комнату, – незачем визжать. Вид посторонний, а внутренность наша – гляди!
И он жестом фокусника сдернул с меня парик.
Ксюша налетела с воплем:
– Как ты могла! Я чуть с ума не сошла!
Я растерянно хлопала глазами.
– Это, надо думать, господин Корзинкин? – спросил полковник. – Где же прятали бедолагу?
Я открыла было рот, но, вспомнив уроки Аркадия, мрачно произнесла:
– Имею право на один телефонный звонок и без адвоката ничего не скажу.
– Ушла в глухую несознанку, – засмеялся приятель, – и кому, интересно, собралась звонить, как правило, ко мне обращаешься. Ладно, иди умойся, переоденься. Небось вспотела вся! Ты чем там обложилась? Ватой?
Я ушла в ванную и долго плескалась под душем, смывая грим, грязь и усталость. Когда наконец выбралась наружу, в квартиру проникал серенький декабрьский рассвет.
Полковник и Базиль пили на кухне кофе.
– Где Оксанка?
– На работу ушла, не выспавшись по твоей вине, – огрызнулся Александр Михайлович, – теперь зарежет кого-нибудь дрожащей рукой.
Вот шутник! Я тоже молча налила себе кофе и села рядом.
– Значит, так, ребятки, – ласково прощебетал полковник, – дров вы оба наломали предостаточно, теперь сообща подумаем, как из неприятной ситуации выбираться с наименьшими неприятностями. Кто начнет?
Мы с Базилем переглянулись.
– Наверное, я, – вздохнул Корзинкин, – Дашка и четверти правды не знает.
Глава двадцать девятая
Базиль был более чем обеспеченным человеком. Но хороший капитал заработал не сам, деньги достались от родственников, в частности, от деда. Николай, обожавший внука, никогда ни в чем не отказывал ему, вот Корзинкин и привык, что его вытащат из любой ситуации. Женитьба на Сюзетте только прибавила мужику уверенности. Сюзи из семьи богатых виноторговцев, она принесла мужу великолепное приданое.
