"Не заблужусь, — повторял он себе. — И никого тут нет. Ни нечисти. Ни диких зверей, ни…"
Игнат запнулся и замер, так и не сорвав объеденный по краям опенок. Впереди на склоне, присыпанная хвоей и землей, лежала туша мертвого животного. Сначала Игнат подумал, что это, наверное, одна из старых собак егеря Мирона. Но подойдя ближе, различил копыта на черных высохших ногах.
"Кабан, — понял Игнат. — Видать, волки задрали".
Он осторожно подошел ближе. Сначала подумалось, что туша просто выпачкана землей, и слишком долго пролежала здесь, ссыхаясь и служа кормом воронам и червям. Но, присмотревшись, Игнат понял — кабан от природы был черным, как егерский сапог. Не такая уж редкость в здешних местах, только бабка Стеша говорила: "Увидеть черного вепря — к худу. За ним по пятам нечистая сила идет".
Игнат попятился. Хрустко выстрелила под ногой сухая ветка. Мальчик подпрыгнул от неожиданности, сердце заколотилось быстро-быстро, а налетевший порыв ветра швырнул за ворот сухую хвою. Игнат растерянно оглянулся, рассчитывая увидеть позади фигуру Званки — но не увидел ничего. Только одинаковые сосновые стволы, только бег облаков над головою.
— Званка? — негромко позвал Игнат и прислушался.
Не было шороха опадающей листвы, ни гомона воронья — тишина установилась густая, ненормальная, пугающая. Будто кто-то взял и повернул некий рычаг, разом выключив все звуки мира.
— Званка! — во весь голос прокричал Игнат.
Эхо не отозвалось. Слово канула в тишину, как в омут. На севере, за стволами сосен, начала густеть и наливаться гнилью вечерняя мгла. И теперь Игнат понял: он заблудился, он в лесу совершенно один, и скоро начнет темнеть, а позади лежит труп черного вепря, и только нечистый ведает, кто придет полакомиться им, когда ночь окончательно зальет чернилами лес.
Страх подтолкнул Игната в спину. Он со всех ног кинулся прочь — подальше от страшного места, от удушающей тишины, от запаха прелости и гнили. Грибы, конечно, сразу высыпались из парки, но не до них теперь.
Слава Господу, не успел уйти далеко… Вот тропинка… а там овраг…
А вот мелькнула и пропала за деревьями красная курточка Званки.
— Званка!
Игнат сбавил ход, чувствуя, как с каждым шагом легко и спокойно становится на душе. Не заблудился, не потерял. Вот она — стоит на откосе оврага, и в пшеничных косах поблескивает заколка-бабочка.
Она обернулась, и Игнат остановился окончательно. Лицо у Званки оказалось испуганным и строгим. И почему-то темным, будто осенняя тьма мазнула по щекам испачканной кистью.
— А я нашла мертвеглавца, — глухо сказала она.
Игнат облизал губы. Слова куда-то улетучились, горло свело сухотой, и он только мог, что глупо выдавить:
— Как?
— Смотри.
Она протянула руку, и Игнат увидел на ее запястье мертвеглавца. Это действительно был он — шириной почти в ладонь, грязно-серый, только что выползший из земли, где рыл свои ходы и питался гнилой плотью.
"Плотью черного вепря", — услужливо подсказало сознание.
Поверх панциря, словно оттиск на грязной бумаге, виднелись пятна, складывающиеся в рисунок человеческого черепа.
— А разве они осенью водятся? — спросил Игнат.
Но хотел, на деле, спросить совсем другое — а разве они действительно существуют?
Это была сказка, страшилка для детей. Никакого мертвеглавца в природе не было, так говорила бабка Стеша. Но была другая опасность — та, что приходит с севера с первой снежной бурей. Опасность, тоже связанная с тьмой и смертью, потому что после нее оставалась лишь тьма и смерть.
— Водятся, — совсем тихо ответила Званка, не глядя на Игната, а глядя вниз, на свою руку, по которой медленно полз гигантский жук. — Они в могилах водятся, Игнаш. Глубоко под землей. А там какая разница, осень ли, зима…
Сейчас Игнат понял, что тишина не отступила. Она текла по пятам, обволакивая его, сыростью проникла за пазуху, стылой ладонью гладила по затылку.
— Пойдем домой, Званка, — просяще сказал он. — Я ведь обещал до бучила дойти и с тобой обратно вернуться. Пойдем, а?
Званка вздохнула тяжко, но вместо того, чтоб подойти к мальчику, отступила еще дальше, в овраг. Там уже вовсю клубилась мгла, грязно-серая, как панцирь мертвеглавца. Лицо Званки поблекло и треснуло ото лба до переносицы.
— Не могу я уйти, Игнаш, — невнятно проговорила она, словно рот был забит землей и травою. — Кто же будет кормить их тогда? — она повыше подняла руку, и Игнат с ужасом увидел, как пальцы ее почернели и ссохлись, как начала облетать плоть с серых Званкиных костей. — Едят они меня, Игнаша. Сколько лет едят, да никак не насытятся.
Из-под Званкиной косы выполз еще один жук и потащил за собой приставшую к лапке бумажную розу. Девочки отступила, и теперь оказалась скрыта по пояс. Комья земли и травы покатились на дно оврага, глухо застучали, как о гробовую крышку.
— А раз обещал, — едва ворочая мертвым языком, прошелестела Званка. — Так что ж на полпути остановился? — она ухмыльнулась, и трещина побежала вниз, расколола лицо надвое, словно гнилушку. — Эх, ты! Послушный да правильный! Сидеть бы тебе на печи да ждать, пока мертвеглавцы на останках Солони пируют. Так, думаешь, кто их привел-то?
Она начала смеяться тихо, хрипло, обидно. Черные губы треснули, в провале рта мелькнула и пропала сухая лапка жука.
— Кто? — холодея, спросил Игнат.
Званка поманила его высохшей рукой, подмигнула слепым глазом.
— Подойди — скажу.
Будто завороженный, Игнат шагнул к оврагу. Лицо тут же обдало вонью разложения и сырой земли.
— А ты, брат, сам подумай, — пробасила мертвячка голосом мужским и грубым, словно повторяла чьи-то чужие, давно услышанные слова. — Раз в пять лет — срок не велик. Зато нам и детям нашим спокойнее будет.
Игнат почувствовал, как мутный ужас закручивается вокруг него водоворотом. Узнавание пришло слишком быстро — этот голос он слышал в той, оставленной за спиной жизни, где был нож, и боль, и мертвые тени в зимнем лесу.
— А эту соплячку все равно никто не хватится, — продолжила Званка голосом дядьки Касьяна. — Отец — пьянь подзаборная, мать — ни рыба, ни мясо. Ты подумай, брат Егор. Подумай, недолго нам думать осталось…
От вони закружилась голова. Игнат приоткрыл рот, пытаясь сделать вдох, наклонился над оврагом, и сухие пальцы мертвеца тут же сжали его запястье. Игнат услышал хруст и шорох — это внутри Званки ворочались и грызли плоть огромные жуки. Он зажмурился, пытаясь справиться с тошнотой, подошвы пимов поехали по склону оврага.
Тук-тук… тук-тук…
Застучали комья глины о каменистое дно.
Тук-тук… тук-тук…
Застучали колеса.
Игнат распахнул ресницы. По глазам саблей полоснул желтый свет фонарей, замельтешили вылетающие из-под колес шпалы. Игнат закачался, балансируя на краю вагона. Взмахнул руками — но не нашел опоры. Вместо этого кто-то рванул его назад — больно, едва не вывихнув плечо.
— Дурак! Куда собрался?
Парень повалился на пол, закашлялся, затрясся в ознобе. В открытом тамбуре гулял стылый ночной ветер, и проводник поспешил закрыть распахнутую настежь дверь.
— Как же не досмотрели, Петр Кондратьевич? — сдержанно пожурил Прохор Власович.
Проводник развел руками.
— Не ожидал, ей-богу! В последнюю минуту подоспел!
Игнат вытер лицо трясущейся рукой, ноздри еще щекотал гнилостный запах, а в ушах стоял шепот мертвой Званки. В подрагивающем электрическом свете фигура старика казалась сгорбленной и высохшей, точно мумия.
— И не скажешь, что лунатик, — нервно усмехнулся Прохор Власович, сверху вниз глядя на Игната. — Что ж ты, соколик, так на меня смотришь, будто мертвеца увидел?
Игнат привалился к стене, прикрыл усталые глаза, в которых все еще стоял образ пожираемой жуками Званки.
— Это черный вепрь, — тихо произнес себе под нос. — Все дело в нем. Тогда я еще не знал, но теперь понял…
Он прижал ладонь к груди и ощутил за подкладкой узелок с тайным эликсиром.
— Они первые предали Солонь, — горько сказал Игнат. — И дядька Касьян, и Егор, все… Отдали ее на растерзанье нави. И еще тогда решили, что первой отдадут Званку…
6
В красном углу, перед образами, тревожно потрескивала лучина. Догоревшие угли падали в чан с водой, и вздыхали, умирая. Их вздохам вторило мерное постукивание, но это было не постукивание маятника — неподвижно висел он под старинными часами, точно голая кость. Стрелки черными иглами прокалывали цифры шесть и девять — время, когда в оставленной избе окончательно замерла жизнь. А теперь хозяин вернулся, но не собирался запускать эту жизнь снова.
Сгорбленный и мрачный, сидел он напротив запыленного трюмо, и задумчиво вглядывался в свое отражение воспаленными глазами. Пальцы крепко сжимали стеклянную колбу и торцом тихонько постукивали о край стола — за этим сокровищем прошел Игнат от Солони до самых Шуранских земель. И не только прошел, а и назад вернулся, да по пути растерял и любовь, и дружбу, и веру в людей. Принес лишь несколько монет в кармане да смерть в склянке. Разлей ее неосторожно — весь мир запылает.
