- Иде ж он, дьявол?
- Можа, утоп?
Олекса тщательно осмотрелся. Вот он, след - обломок хрупкого белого корешка у самой воды. Глубина тут сразу по пояс. Вгляделся в темно-прозрачную воду, подернутую ряской и листьями кувшинок, и там блеснуло кривое, длинное - меч? Олекса различил человека - тот лежал на спине среди лохматых водорослей, положив меч себе на грудь, серая одежда была почти неразличима. Открытые глаза утопленника смотрели на Олексу, тот отшатнулся и опомнился. Из-под водяного лопушка торчала сломанная тростина - через нее дышал враг. Хитрость неновая.
Ухватясь за стебли рогоза, Олекса потянулся к тростине, и показалось - различил ужас в глазах "утопленника", устремленных на руку русского. Сейчас эта рука с силой вонзит тростину в горло, лежащий на дне захлебнется болью и кровью, смешанной с озерной водой. Но русский воин не палач. Пусть-ка встанет перед Олексой с мечом в руке! Он выдернул тростину, вода всколыхнулась, пленник поднялся. Опутанный озерными хвощами, с облепленной тиной бритой головой, он протянул трясущиеся руки, быстро заговорил.
- Меч! - приказал Олекса, ткнув в воду. - Меч возьми.
Тот понял, достал меч, рукояткой протянул русскому. Лишь теперь Олекса разглядел, что перед ним совсем молодой, может быть, впервые участвующий в военном походе кочевник. Мечтал небось о славе богатура, о звонком серебре и светловолосых полонянках в его юрте и вот, дрожащий, облепленный болотной тиной, вымаливает себе жизнь у русского воина.
- Вылазь! - приказал Олекса, подкрепляя слова жестами. - Да вылазь же, дьявол гололобый, некогда нам тут канителиться!
- Нашто он нам? - спросил Данилка. - Десятника взяли, этот же - бобырь мелкий.
- Запас не томит.
Садясь на лошадь, Олекса подзадорил рязанца:
- Што ж ты, Ляксандра, меча-то не опробовал? Забоялся?
- Нам князь ня велел, - ухмыльнулся тот. - Вот кабы тронули.
…Может быть, вороны и наведут степняков на этот лог, может быть, даже и хану доложат о первых убитых. Только хан слова не обронит, тут же забыв о потерянном десятке. Он, скорее всего, будет доволен, что многотысячные тумены его обнаружены разведкой противника лишь теперь, у самого порога Москвы, когда собирать войско поздно. Имеющий тысячи пренебрегает десятками, пока не начнет считать единицы.
II
Из окна своей спальни Владимир Андреевич мог бы разглядеть Оку, но ее скрывали вековые леса. Сплошняком уходили они на север - к Москве, на юг - к Туле, бесконечно тянулись в стороны восхода и заката. Здесь красные боры сливались с веселыми березняками и корявыми дубравами, сухие и чистые сосновые косогоры врезались в прохладное чернолесье и сырые ольховые урманы, теплолюбивый дуб и липа дружили с жилицами севера елью и лиственницей. Леса давали жилье и тепло, леса одевали и кормили, леса укрывали в дни вражеских нашествий. Но леса могли и предать: знающий дороги враг под их покровом незаметно подкрадывался к городам. Вблизи Серпухова зеленые кущи потеснились, уступая место деревенькам и полям, во все стороны их прорезали дороги: городок становился столицей немалого удела и множество разного люда тянулось к его дубовым воротам. Стены городка слабоваты - два ряда заостренных бревен, врытых в землю, а князю Владимиру виделись могучие защитные валы, неприступные твердыни каменных башен над грозными раскатами - Серпухов должен стать ключевой крепостью на южных границах Московской Руси. Если бы к нему присоединили свои плечи Тула и Таруса, Москва заслонилась бы таким щитом, какой не по зубам ни одному врагу, идущему с юга.
Светало, и Владимир видел в окно часть разобранной стены, за нею - утренний плес Нары, на берегу ее - кучи серой земли и камня, груды киты и обожженных бревен. Этим летом он начал работы по перестройке детинца. Привез опытных городников, вместе с ними вычерчивал план крепости и привязывал к месту. Беда - рук мало. Летом особенно.
Серпуховской ложился рано, зато и вставал раньше всех в тереме, обдумывая в тишине предстоящие дела, но сегодня мысли убегали от обыденности, были неясны и тревожны. Может, от вчерашнего разговора с венецианскими купцами из Таны? На столике их подарок - резная шкатулка красного дерева с драгоценными шахматами, выточенными из слоновой кости. Владимир принял подарок благосклонно, однако после ухода гостей не прикоснулся к шкатулке. Хотя шахматы стали модными при европейских дворах, он не любил эту бесполезную восточную игру, считал, что ее придумали подхалимствующие бездельники для царственных лежебок. Кто из государей много играл в шахматы или по-иному прожигал время, тот обязательно проигрывал сражения и царства.
Мысли Владимира занимали рассказы купцов о делах в Орде, особенно известие о том, что кафские фряги поставили крымскому темнику и самому хану много военного снаряжения, в том числе силовые пружины для баллист и катапульт.
В тереме послышались шаги, просыпался городок, разбуженный церковным колоколом. Люди спешили к заутрене, запел на окраине пастуший рожок, со двора донесся скрип колодезного журавля, сердитый голос конюха: "Балуй, черт!" Словно эхо, приплыл далекий звон Высоцкого монастыря, заложенного Сергием близ столицы удела по просьбе Владимира. Год назад Сергий крестил Ивана - первенца Серпуховского.
Сейчас князю особенно хотелось увидеть Сергия, о многом поговорить, и прежде всего о той тяжелой книге в деревянной обложке с узорными серебряными накладками, что лежала на его столе. Он взял ее, сел лицом к свету, чтобы погрузиться в манящий мир отшумевшей жизни, обильный человеческой кровью, недолговечной чьей-то славой и великими страданиями народов, извечно жаждущих тишины, но не устающих вставать друг на друга с мечом и огнем. А мысли вдруг обратились к Елене с сынишкой, находящимся в Литве. Там неспокойно. Едва ли кто-то из князей посмеет учинить обиду дочери Ольгерда, жене Владимира Храброго, но в дни смут на дорогах появляется вольница, которой княжеские титулы - что огородное пугало озорным мальчишкам. Елена как раз должна бы выехать от брата Андрея, из Полоцка, где, по слухам, особенно стало опасно. Андрей Ольгердович, прославивший свое имя в Куликовской сече, вернулся на полоцкий стол лишь год назад. Его упросили жители города, прогнавшие Ягайлова ставленника князя Скиргайло, - за пьяные оргии и травлю людей дикими зверями, которых держал при себе вместо стражи. Оскорбленный изгнанник тщетно искал помощи у великого князя Литвы Ягайло - тот почел за благо молчаливо поддержать Андрея. И теперь Скиргайло призвал на помощь крестоносцев. Полочане со своим мужественным князем, конечно, отобьются от крестоносного сброда - им не впервой, но не случилось бы какой беды с Еленой и сыном. Зря отпустил весной, лучше б сидела в Москве. Загорелось ей, видишь ли, похвалиться наследником перед матерью и братьями и наладилась в Литву почти с грудным. Однако жену можно держать в доме либо хозяйкой, либо рабой. Второго Владимир не хотел и не мог - он полюбил свою женушку сразу, как только увидел выходящую из золоченой польской кареты, в которой привезли ее братья Андрей и Дмитрий…
Владимир вздохнул, раскрыл книгу на шелковой закладке, перед глазами побежала четкая, неторопливая вязь греческого письма. И загудело великое пространство земли, расплескались реки, двинулись стотысячные армии. Рушились стены славнейших столиц, земля захлебывалась в огне и крови, исчезали цари и великие государства, целые народы рассеивались, как песок, подхваченный ураганом. Суровая история говорила с русским князем - то ли остерегала, убеждая, насколько мал и ничтожен он перед нею со всем своим уделом, то ли на что-то подвигала, показывая, как люди сами творят свою славу и собственными руками роют себе могилы.
Владимира история увлекала не меньше, чем Димитрия. Родившийся князем, властелином немалых земель, он все-таки не был свободным - его княжество, вся Русь жили надеждой на уничтожение разорительного, постыдного ига. Откуда он выполз, ордынский удав, сдавивший своими кольцами половину мира? Восточные книги превозносили божественные достоинства "солнцеликого" Чингисхана, нечеловеческую силу и храбрость его приверженцев - Владимир не верил им, ибо хорошо знал, как создаются подобные панегирики. Поддерживая славу своих основателей, государства, религии, ордена и кланы хотят увековечить себя, утвердить повсюду свои законы и порядки. Теперь он читал правду. Неведомый летописец словно бы отливал в чеканные строки греческого письма то, что смутно бродило в сознании Владимира. Предшествующие столетия только подтверждали, что "потрясатели Вселенной" являются тогда, когда их некому остановить. Бессилие целых народов, пораженных духовной чумой, навлекает полчища хищников, сбивающихся для кровавого пира в громадные стаи, как сбиваются для охоты оставленные без человеческого присмотра одичалые собаки. Хищные союзы называются по-разному - империями, ордами, каганатами, орденами, цель же у них одна: порабощение и грабеж ослабевших. А подходящий вожак стаи всегда найдется.
