Глава 20
Секретная дисциплина
“Как заявил 14 января командующий ОГВ(С) в Чечне генерал-лейтенант Владимир Молтенской, в ходе спецопераций в республике за последние два с половиной месяца ликвидированы 30 полевых командиров бандформирований, а всего уничтожено более тысячи боевиков. В начале января российским военным удалось блокировать банду боевиков, в составе которой находился ближайший помощник Басаева. У него нашли послание Басаеву от Масхадова, карту с указанием основных баз ряда банд, а также другие важные документы. С их помощью оперативники надеются выйти на след Басаева или Хаттаба”.
“Владимир Путин провел 15 января рабочую встречу с директором ФСБ Николаем Патрушевым. В ходе беседы Патрушев, в частности, доложил главе государства о результатах своей встречи с министром госбезопасности Грузии. Контакты состоялись в рамках реализации договоренностей президентов России и Грузии о взаимодействии российской и грузинской спецслужб”.
59
Рустави, Грузия. 15 января, вторник
Смахнув со лба пот, Сергей Марковцев прислушался к слабому фону за дверью камеры. Он затихал только к вечеру и чем-то походил на гул в общем отделении бани. Вечные ахи, вздохи с мучительным астматическим присвистом. Шаги десятков людей тоже докатываются сюда, в подвальное помещение, в виде единых, соединенных вместе звуков, а стук открываемых металлических дверей, доносящийся сверху, походит на перезвон наручников, словно прямо за дверью выстроилась очередь заключенных; одетые в полосатые полусгнившие робы, они проходят мимо камеры, останавливаются на секунду-другую, выставляя руки, на которых замыкаются стальные кандалы, и идут дальше.
Конвейер...
Сергей посмотрел на свою руку: ладонь и пальцы в крови, лишь тыльная часть, которой он отирал пот со лба, просто влажная. А вторая рука будто одета в красную до локтя резиновую перчатку.
С потолка капает и капает, точит бетон, изъедает перекрытия ржавая вонючая вода. Пол в камере под уклон, по отполированному склизкому желобку смердящая жидкость проваливается в никуда – ибо, казалось Марковцеву, глубже и паршивее места на земле не найти, – проваливается в самый ад, вход в который открывался сразу же за метровой толщей стены.
Неизвестно, что там, за тонюсенькой щелкой между полом и стеной, но лучше попасть туда, чем терпеть этот зловонный склеп.
Труба, по которой днем и ночью течет, не переставая, тонким ручейком вода в унитаз, проржавела настолько, что от нее осталась лишь коррозия, ржа, с безобразными дырками; тронь ее, и она обвалится. И только проволока, опоясывающая полусгнившую резиновую муфту и терявшаяся в ее лохмотьях, оказалась единственным прочным предметом в камере. Ее, как стойкого оловянного солдатика, не тронула туберкулезная сырость подвала, и сделана она была из нержавеющего материала, скорее всего – нихрома. Тонкий – около миллиметра, обладающий крепостью стали и пластичностью меди, – прочный кусок проволоки, которым можно опоясаться и поддержать брюки, висящие на исхудавшем арестанте мешком.
Марк слышал о подвальных камерах, например, Лефортово, а убедился в их существовании, когда перешагнул порог одной из них. И первое, что услышал от единственного ее обитателя: “Когда ты уснешь, я тебя убью”.
Выходит, не врали заключенные. Как есть в некоторых тюрьмах особые коридоры – вроде знаменитого шестого, где расположены камеры с осужденными на пожизненное заключение, так есть и “сотые” корпуса, в которых содержатся убийцы, есть и карцеры и спецпомещения, как это.
И выход отсюда один: разложившейся массой протечь по желобу и кануть под стену. Но не сразу, а постепенно, во всей полноте чувствуя медленное гниение.
Так пропадают в тюрьмах арестованные. И не нужно ничего изобретать, прятать где-то пресловутый расстрельный пистолет.
“Когда ты уснешь, я тебя убью”.
Сокамерник находился на полпути к сумасшествию. Неопределенного возраста, он часами неподвижно сидел на жесткой койке, глядя перед собой в никуда. И только на некоторое время возвращался из сомнамбулического состояния. Такие периоды можно было сосчитать по пальцам – два раза в сутки, когда открывалась “кормушка”. Ел он всегда жадно, словно набирался сил действительно для того, чтобы ночью придушить своего единственного соседа. Тошнотворно отрыгивая вареной рыбой, заводил старую песню:
“Когда ты уснешь, я тебя убью”.
– Сколько ты здесь?
На этот вопрос арестант ответил поднятым пальцем: то ли один месяц, то ли год, а то ли целую вечность.
– За что?
– Когда ты уснешь, я тебя убью.
– Когда я захочу спать, я сам тебя убью.
Во взгляде арестованного проскользнула осмысленность, его губы пришли в движение, как если бы он протянул: “Ладно... Посмотрим...”
День здесь начинался с унизительной процедуры. Контролер открывал “кормушку”, снаружи опускал решетку размером с маленькое оконце – она как две капли походила на миниатюрные опускающиеся ворота старинного замка. Оба заключенных просовывали руки через прутья, и на них замыкались наручники. После чего дверь открывалась, подтягивая за собой закованную пару. Контролер проходил в камеру, осматривал прутья на окне, откидывал матрасы и внимательно обследовал “шоколадку” – стальные полоски, приваренные друг к другу и заменяющие панцирную сетку.
Конечно, обладая терпением, за несколько месяцев можно расшатать металлические полосы, сделать из них подобие холодного оружия, но дальше этого не продвинешься ни на шаг. Они слишком мягки и для рычага, которым можно расшатать прутья на единственном окне. Это окно походило на карман, верхняя часть которого находилась вровень с землей. Чтобы заглянуть в камеру снаружи, необходимо протиснуться в узкий отсек, нагнуться, что казалось делом невыполнимым; такое по силам разве что ребенку.
Такой же унизительной процедурой и заканчивался день. Ослушаешься – контролеры и слова не скажут, просто уйдут, чтобы вернуться с десятком товарищей, с “большими пацанами”, вооруженными киянками.
Марковцев отер окровавленные руки о рубашку сокамерника и прикурил сигарету. Одна пачка на двоих в сутки – большей радости и не придумаешь.
Он так и не получил ответа на свой вопрос: за какие грехи попал сюда его сосед. Попробовал догадаться сам, подолгу глядя в его водянистые глаза. Обросший, грязный, с полупустым взглядом и нервными движениями рук, он походил на душегуба. Более точного определения, как ни ищи, нет. Не убийца и, уж конечно, не киллер, а именно душегуб, как две капли походивший на покойного Иосифа Виссарионовича.
Маркоацев пришел к еще одному выводу: крыша этого убивца съехала еще на воле. А здесь он торчит не больше года – это Сергей выяснил позже, когда взглянул на ягодицу узника.
Марк, трогая обросший подбородок, пытался представить себе свой облик. И если до заточения в эти стены сединой отдавали лишь его виски, то сейчас, казалось ему, его короткие волосы сплошь покрыты не обычной сединой, а белесой краской с оттенком плесени.
Еще вчера подбородок Сергея топорщился щетиной, сегодня он выбрит, выбрит керамическим осколком от унитаза, который не выдержал сильного удара ногой. Очень острый осколок, его Марковцев выбрал из десятка разлетевшихся по камере кусков. Не жалея спичек, долго прокаливал его на огне – единственный способ дезинфекции, долго мыл под краном; после надолго склонился над раковиной, смачивая и смачивая лицо, горящее огнем после мучительного бритья.
Порезался, конечно; продолжительное время кровоточили щека и шея возле кадыка, капала кровь с поврежденного виска...
Сейчас Марковцев не был даже на полпути к свободе, но делал для этого все, понимая – чтобы победить, нужно хотя бы постараться. И он старался, снова вооружаясь острым осколком и склоняясь над трупом сокамерника. Штаны на душегубе спущены, лежит на кровати обескровленным лицом вниз. Любой нормальный человек, загляни он сейчас в камеру, почувствовал бы каждый волос на голове, ибо серое помещение походило на операционную, которая могла пригрезиться лишь в самом жутком сне, с перепою, навеянном посещением белой горячки. Ягодица оперируемого, или препарируемого, поскольку сосед Марковцева был мертв, глубоко разрезана, на кровати лежит проволока, которую Сергей снял с муфты; казалось, она для того лежит рядом, чтобы зашить ею страшную рану.
Пачкаясь в крови, доморощенный хирург двумя руками еще больше раскрыл рану, коленом подтолкнул недвижимые ноги трупа...
Пока ничего не получалось.
Сергей чуть передохнул, после еще немного поработал самодельным скальпелем. Затем зафиксировал мертвое тело в коленно-локтевой позе и опять раскрыл рану. Вот теперь стала видна бедренная кость, а после нескольких манипуляций, которые сопровождались треском хрящевых тканей, и то, ради чего Сергей Марковцев подвергал себя тошнотворному занятию.
