– Проще пареной репы, – делая глубокую затяжку, ответил Гога.
– Все, грузитесь, если все понятно. Время надо экономить.
На полу «Чероки» даже на ватном матрасе было не очень удобно лежать, но выбирать не приходилось.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо сидеть, – философски заметил Ковалев, укладывая автомат под правую руку. Александр Сермяжный молча устроился с противоположной стороны, расстелив возле багажника брезент, так, чтобы в случае необходимости тут же набросить его на себя.
Наконец из своей сакли вышел Турпал Нуербеков, поверх камуфляжной куртки он надел импортный разгрузочный жилет, подсумки которого были под завязку забиты всем необходимым для экстремального путешествия. На поясе чеченца висела открытая кобура, из которой выглядывала рукоятка тринадцатизарядного «браунинга», трофей, взятый из остывающей руки афганского борца за веру, которому не понравилась его награда.
В правой руке Турпал держал «АК-74» со сложенным контурным прикладом, а пальцы левой сжимали самодельную седельную сумку, сшитую из толстой бычьей кожи. Открыв дверцу, чеченец положил рядом с водительским сиденьем автомат и небрежно швырнул сумку, из которой донесся металлический скрежет от трения снаряженных магазинов и ручных гранат.
– Ну, мужики, вы уже сегодня будете среди своих, – вставляя ключ в замок зажигания, проговорил Турпал. Непонятно от чего, но настроение у него было, что называется, игривым.
– Не кажи гоп, пока не перескочишь, – недовольно буркнул Игорь Ковалев. Еще с тех пор, когда во время гражданской войны в Таджикистане он попал в отряд спецназа, не любил преждевременных высказываний. Боевая обстановка часто надежду на благополучный исход швыряла тыльной стороной. А тот, кто предрекал себе счастливую и долгую жизнь, потом с мутными от боли глазами захлебывался собственной кровью. И это действительно были счастливчики, от других после взрыва снаряда или мины оставались лишь кровавые ошметки…
Джип выкатился с территории усадьбы. Турпал не стал закрывать ни деревянные ворота, сбитые из кривых длинных жердей, ни дверь своей сакли. Свои без хозяина не войдут, а чужого запоры не остановят.
Американский внедорожник мягко покатил по грунтовке, то и дело подпрыгивая на ухабах, но мощные подвески гасили колебания, и в салоне это неудобство почти не ощущалось.
– Турпал, а помнишь, в учебке рассказывал, как в детстве тебя побили уличные мальчишки. Ты прибежал жаловаться к отцу, а он вместо того, чтобы пожалеть, дал нож и приказал самому разбираться с обидчиками, – со своего места спросил Шурик.
– Помню, – не повернул головы чеченец. – Только дал он мне не нож, а родовой кинжал и влепил хорошую затрещину, чтобы не забывал, что я джигит…
Ему в то время было неполных пять лет, когда отец приехал из командировки из самой Москвы и привез сыну автомат на батарейках. Такой игрушки в их ауле не было ни у кого, поэтому Турпал тут же схватил подарок и помчался на улицу похвастаться друзьям. Но там его поймали заклятые враги братья Габаевы, Рамзану, старшему, было семь лет, а Аюбу шесть. Это были представители начинающей шпаны, их отец отбывал срок за разбой, да и остальные родственники по мужской линии из тюрем не вылезали. Поэтому жили братья на материнскую нищенскую зарплату и были постоянно голодными и злыми. Автомат они отобрали, сперва дразнили Турпала, потом разбили игрушку о каменный забор, а ее хозяина толкнули в грязную лужу. Мальчик пришел домой весь в слезах, он хотел, чтобы его отец, такой большой и сильный, наказал обидчиков, сильно наказал. Отец внимательно выслушал заикающегося от обиды мальчика, потом снял с ковра кинжал. Вытащив из отделанных серебром ножен остро отточенный клинок, протянул сыну со словами: «В роду Нуербековых трусов и плакс не было. Если ты джигит – иди и сам накажи своих обидчиков». А чтобы смысл сказанного дошел до ребенка, отвесил хорошую оплеуху.
Выскочив на улицу, Турпал тут же наткнулся на братьев Габаевых, те швыряли в лужу комья земли, пытаясь утопить деревяшку, плавающую в мутной воде. Мальчик уже не чувствовал ни страха, ни боли, он был полон желания мстить. Вскинув вверх родовой кинжал на манер меча, со страшным криком (как ему тогда казалось) он бросился на обидчиков. И Рамзан с Аюбом, такие бесстрашные и непобедимые, бросились наутек. Турпал их гнал аж до соседней улицы, но догнать так и не смог. С тех пор он напрочь забыл, что такое страх, обида, а помнил только одно – он из тейпа Нуербековых…
Горы сменила равнина с выгоревшей за лето травой. То и дело на глаза попадались лежащие вдоль обочины искореженные остовы подорванных грузовиков и БТРов. Металл боевых машин сильно выгорел, его покрывал толстый слой рыжей окалины. Война была жестокой, и следы ее можно было видеть на каждом километре. Выдавленные в горы боевики оставили на равнине диверсионное подполье, которое минировало дороги, стараясь нанести федералам максимальный вред. Теперь, когда войска вышли за пределы Ичкерии, дороги минировать прекратили: кто же убивает курицу, несущую золотые яйца.
До границы оставалось около двадцати километров, когда впереди замаячили развалины блокпоста. Еще летом здесь стояли «Рексы» из Внутренних войск. Теперь он пустовал, жители близлежащих сел растащили все подходящее для хозяйственных нужд, но кое-что все равно осталось.
Еще издалека Турпал заметил группу боевиков, облюбовавших развалины блокпоста. Скорость снижать не стал, не поворачивая головы, сказал:
– Накройтесь брезентом и затаитесь. Если что, действуйте по обстановке. – Опустив правую руку, чеченец вытащил из кобуры «браунинг», взвел курок и сунул пистолет за пояс.
Подъезжая к блокпосту, он насчитал одиннадцать вооруженных до зубов абреков, и самым неприятным в этой встрече было то, что среди боевиков стоял враг детства – младший Габаев, Аюб.
Судя по тому как он уверенно раздавал указания остальным нохчи, в этом отряде Аюб был старшим. Он был в натовском теплом камуфляже, на ногах высокие берцы на толстой каучуковой подошве. Голову прикрывала кожаная феска – небольшая шапочка конической формы, через грудь тянулась тонкая шлея, на которой болталась деревянная кобура автоматического пистолета Стечкина. Поправив кобуру, Аюб направился навстречу приближающемуся внедорожнику, задрав вверх левую руку. Следом за ним следовали двое боевиков, держа руки на автоматах, свисающих с плеч. Еще трое стояли в вольных позах возле раскуроченного бункера. Пятеро остальных расположились на развалинах ограды, что-то бурно обсуждая.
Нуербеков, заехав на территорию блокпоста, надавил педаль тормоза и нажал кнопку стеклоподъемника, потом, старательно придав доброжелательное выражение лицу, поздоровался:
– Салам алейкум, Аюб.
Младший Габаев узнал его сразу.
– Здравствуй, Рысь, здравствуй, дорогой, – оскалился абрек, демонстрируя свое уважение, назвав старинного знакомца позывным его диверсионной группы. На прошедшей войне Нуербеков был отчаянным бойцом, за что заслужил уважение соотечественников.
– А ты, Аюб, что, в муллы готовишься? – с усмешкой спросил Турпал, указывая на редкую рыжую растительность на лице Габаева.
– Настоящий правоверный не должен скоблить лицо, – с вызовом ответил боевик.
– Ну да, конечно, – соглашаясь, кивнул Рысь и провел ладонью по черной жестокой щетине, покрывавшей щеки. Потом спросил: – А вы что, решили эту дорогу сделать платной? – подмигнув, добавил: – Мзду с купцов?
– Нет, горе у нас. С горной базы сбежали двое пленных. Убили охрану, саму базу заминировали. Когда туда приехал дядя Исмаил со своими людьми, они попали в огненную ловушку. В живых остались лишь двое, да и те израненные. Они-то и рассказали о побеге. Мы почти неделю искали их по горам, но они как в воду канули. Хитрые собаки.
– За неделю они могли добраться до своих? – бросил «пробный» камень Турпал.
– Если бы перешли границу, мы бы знали. Рамзан считает, что они все еще в Ичкерии. В горах скоро выпадет снег, и им не выжить, значит, пойдут вниз, на равнину. Вот он и приказал нам идти и проверять все машины, идущие к границе.
«Вон какие жизнь крутит спирали, мои враги стали Сашкиными врагами», – подумал Турпал, и с горестным видом сказал: – Пусть вам в вашем скорбном деле помогает Аллах.
– Спасибо за добрые слова, Рысь. – Аюб приложил руку к груди и слегка наклонился, при этом его глаза хищно стрельнули в салон, заметив брезент, быстро спросил: – Что везешь в сторону федералов?
– Каждый зарабатывает свой хлеб как умеет. Вы рабами торгуете и наркотиками, а у меня свой бизнес. Так что наши интересы никаким образом не пересекаются. – Диверсант говорил вполне миролюбивым тоном, так, чтобы у абреков не вызвать подозрений, при этом пальцы правой руки незаметно легли на рукоятку «браунинга».
– Брат сказал все машины проверять, – насупился младший Габаев, хотя агрессии не проявлял.
