Он оборвал себя и резко тряхнул головой.
– Но это ведь ещё не так?
– Нет, сир, – тихо сказала Амара. – Пока нет. Но мы доставим вас туда.
Гай молчал долго. Когда он заговорил, его голос был усталым.
– Да. Я надеюсь, что ты сможешь.
Амара, нахмурившись, посмотрела на него.
– Сир?
Он покачал головой.
– В любом случае, сейчас не то время.
Что-то в его голосе встревожило ее, и она почувствовала, что нахмурилась сильнее.
– Я не понимаю.
– Вот что важнее сейчас, – сказал он, опершись затылком о стенку оврага. – Немного отдохнуть. Мы должны в скором времени попытаться разбудить графа Кальдерона. Нам надо покрыть как можно большее расстояние, прежде чем стемнеет.
– Вы уверены, что готовы к этому, сир?
– Лучше бы мне быть, графиня, – пробормотал Первый Лорд, и закрыл глаза. – Лучше бы мне быть.
Глава 23
Тави провел целую вечность в мучениях, страстно желая смерти, которая принесла бы сладостное освобождение от невыносимых страданий. Остальные собрались возле его койки на борту судна, тихонько наблюдая за ним.
– Я не вижу в этом никакой драмы, – сказал Демос, его тихий голос был полон привычного равнодушия. – Его мутит. Это пройдёт.
Тави застонал, перевернулся на бок и согнулся в конвульсиях. В его желудке не было ничего, кроме тепловатой воды, но он старался, чтобы большая её часть попала в ведро. Китаи поддерживала его, пока рвота не прекратилась, и смотрела на Демоса, Тави и ведро с более или менее одинаковой неприязнью.
Демос, нахмурившись, посмотрел на ведро и на Тави.
– Хотя я беспокоюсь о запасах воды, которые он так растрачивает. – Он наклонился, чтобы обратиться непосредственно к Тави. – Я не думаю, что это будет возможно снова использовать для питья. Это сохранило бы наши…
Тави вырвало снова.
Демос вздохнул, покачал головой, и сказал:
– Это пройдёт. В конце концов.
– А что, если нет? – услышал Тави голос матери.
– Я бы не стал так волноваться, – ответил Демос. – От такого вряд ли кто-нибудь умирал.
Капитан вежливо кивнул им и вышел из каюты.
– Леди Исана? – спросила Китаи. Тави показалось, что её голос звучал напряжённо. – А ваша водная магия ничем не может помочь?
– Не без вмешательства в работу заклинателей Слайва, – тихо сказал Арарис.
– Я не понимаю, – сказала Китаи.
– Они заклинатели фурий воды, Китаи, – пояснил Эрен, с койки над Тави. Тави услышал шелест бумаги, когда молодой курсор перевернул страницу в своей книге. – Они необходимы на любом морском корабле, чтобы помешать левиафанам ощутить нас.
– Левиафаны, – сказала Китаи. – Как те, что пожирали отходы и канимов в Элинархе?
– Те были только сорок или пятьдесят футов в длину, – сказал Эрен. – Детёныши, так сказать. Взрослый левиафан, даже довольно маленький, разбил бы этот корабль в щепки.
– Зачем ему делать такое? – спросила Китаи.
– Они защищают территорию, – ответил курсор. – Они нападут на любое судно, вошедшее в воды, которые они считают собственностью.
– И эти заклинатели могут помешать этому?
– Они мешают левиафанам заметить судно, – сказал Эрен.- Конечно, если разыграется хороший шторм, иногда левиафаны находят корабль.
После задумчивой паузы, он добавил:
– Мореходство – это опасное занятие.
Китаи зарычала.
– Тогда почему бы нам не пристать к берегу, где вода слишком мелкая для приближения этих зверей, чтобы позволить леди попытаться его исцелить?
– Нет, – Тави удалось рявкнуть. – Нет времени… чтобы тратить его… из-за моего изнеженного желу…- Он замолчал, прежде чем успел закончить слово, и снова согнулся.
Китаи поддерживала его, пока его рвало, потом приложила фляжку с водой к его губам. Тави пил, хотя это казалось бессмысленным.
Вода едва успевала попасть в желудок, прежде чем его покинуть. Мышцы на его животе горели от постоянного напряжения и ныли от боли.
Тави взглянул вверх, чтобы найти мать, смотрящую на него, с нежностью и озабоченным выражением на лице.
– Возможно, ты не должен говорить здесь таких вещей, – сказала она.
– Пока мы не повышаем голоса, это не должно быть проблемой, стедгольдер, – сказал Эрен. – Мы уже в открытом море. Солёные брызги делают невозможным призывание фурий воздуха. Всем, кто хочет подслушивать, придётся это сделать физически.
– Он прав, – тихим голосом сказал Арарис. – И не обращай внимания на чувство юмора Демоса, Исана. До тех пор, пока у нас есть немного воды, чтобы поить капитана, с ним всё будет хорошо. Он в конце концов привыкнет к морю.
Китаи издала неодобрительный звук, но не очень агрессивный. Ее манеры стали более изысканны за время ее прибывания в Алере, подумалось Тави, но ее длительная усталость, вызванная излечением ее руки с помощью фурий, плюс ее забота о нем, давили на нее все больше и больше.
– Когда? – Так же тихо спросила Исана. – Мы в море уже четыре дня. Сколько еще нужно времени?
– Столько, сколько будет нужно, – произнес Арарис терпеливо.
Тави слышал, как сингуляр поднялся и направился к двери каюты. Он остановился, чтобы обнадеживающе сжать плечо Китаи. Когда Тави открыл глаза, чтобы взглянуть на него, Арарис ответил ему одной из своих редких улыбок.
– Как бы то ни было, я знал еще одного человека, который был настолько же плохим моряком.
Тави почувствовал, как его рот дернулся, пытаясь изобразить, что-то вроде улыбки.
– Я пойду посплю, – проговорил Арарис, – Побуду около него ночью.
Китаи сердито подняла взгляд на сингуляра, как будто бы хотела возразить, но не стала. Тави предположил, что, после четырех бессонных ночей, мешки под глазами наконец-то перевесили ее гордость.
Тави провел остаток дня, борясь со своим бунтующим желудком и размышляя о прелестях скоротечного суицида. Он дрейфовал между сном и приступами острой тошноты. К тому времени, как лучи дневного света стали исчезать, Китаи лежала, свернувшись калачиком в нижней части своей койки, и крепко спала.
Как только наступила ночь, Тави, с помощью Арариса, шатаясь вышел на палубу. Большая часть экипажа после захода солнца разошлась по своим койкам и гамакам, и лишь немногие остались на палубе.
Тави растянулся у основания грот-мачты, где, как он надеялся, качка будет меньше чувствоваться. Он смотрел, как звезды начали появляться на чистом, ясном ночном небе, и в первый раз за много дней по-настоящему заснул.
Когда он проснулся, первое, что он заметил, была небольшая, но постоянно растущая боль в желудке от голода.
Ночь стала приятно прохладной, хотя и не менее ясной, и, когда он сел, он был почти ошеломлён поразительным отсутствием дезориентации. От прежней тошноты осталось лишь слабое эхо. Он медленно встал и потянулся.
