Конечно, это была шутка, но все, включая и саму Шейлу, понимали: для нее нет недостижимых высот, достаточно только захотеть.
Помнится, на их с Гербом свадьбе я спросил Шейлу:
— И что теперь будет с индустрией пожарных машин?
Она рассмеялась в ответ:
— Придется ей как–то справляться без меня. У меня теперь есть работа в тысячу раз важнее — заботиться о здоровье и счастье мужа и воспитывать наших детей.
— А как насчет должности в Верховном суде?
— Самая почетная для меня должность… и для любой другой женщины… это уютная кухня с детишками, копошащимися у ног.
— Шейла, и ты спокойно позволишь, чтобы кто–то другой открыл ту планету?
— Планеты — лишь камни, мертвые камни. Я хочу открыть своего мужа и через него — самое себя. А кто–то другой пусть занимается камнями.
Когда Шейла ушла, я подошел к книжным полкам и посмотрел, что за книгу она читала. «Женщина: Пустая трата прекрасного пола, или Обманчивые ценности домохозяйства».
Я заглянул в оглавление — книга состояла из пяти частей:
I. 5 000 000 до н.э. — 1865 г.н.э. Принудительное рабство.
II. 1866—1919. Рабство на пьедестале.
III. 1920—1945. Фиктивное равенство — от кисейной барышни до Клепальщицы Рози.
IV. 1946—1963. Добровольное рабство — от подгузников до космических спутников.
V. Взрыв и Утопия.
Рива Оули, продавщица из отдела косметики и по совместительству библиотекарь, спросила, может ли она мне чем–то помочь.
— Конечно, можете, — отозвался я. — Вы мне очень поможете, если выкинете эту дрянь в ближайшую канаву.
— Это очень популярная книга, — сказала она.
— Возможно. Виски и многозарядные карабины тоже были очень популярны у краснокожих. А если хотите, чтобы в вашу аптеку народ валил валом, установите прилавок с гашишем и героином для подростков.
— А вы сами ее читали?
— Мне хватило оглавления.
— Значит, вы хотя бы ее открыли, — вздохнула Рива. — Никто из остальных «Анонимных воздыхателей» даже на это не сподобился за последние десять лет.
— К вашему сведению, я очень много читаю, — возмутился я.
— Я и не знала, что о стеклопакетах пишут так много книг. — Рива была очень неглупой вдовой.
— А вы, оказывается, умеете язвить…
— Такое бывает, когда узнаешь, во что мужчины превратили наш мир, — сказала она.
Выбора у меня не оставалось — я прочел эту книгу.
О, это была та еще книжица ! Я одолел ее за полторы недели, и чем больше я читал, тем сильнее мне казалось, что под одеждой у меня колючая власяница.
Как–то ко мне в офис зашел Герб Уайт. Он заметил, что я читаю.
— Просвещаешься? — спросил он.
— Может быть, но уж точно не благодаря этой гадости. Сам–то читал?
— Да уж, имел удовольствие. Ты на чем сейчас остановился?
— Я только что пролистал худшие пять миллионов лет, какие только можно представить. И отдельные мужчины наконец заметили, что жизнь у женщин не самая приятная.
— Теодор Паркер?
— Ага.
Паркер был проповедником в Бостоне во время Гражданской войны.
— Напомни, — попросил Герб.
Я прочел вслух:
— «Возможности женщины не ограничиваются домашним трудом. Заставлять половину человечества тратить свою энергию на обязанности домохозяйки, жены и матери — чудовищно расточительная потеря самого драгоценного материала, который только создавал Господь».
Пока я цитировал преподобного, Герб закрыл глаза. Не открывая их, он произнес:
— Ты представляешь, каким ударом были для меня эти слова — при моей–то жене?
— Мы все уже поняли, что тебя чем–то стукнуло. Но никто пока не догадался, чем конкретно.
— Эта книга валялась у нас дома несколько недель, — начал он. — Ее читала Шейла, я поначалу не обращал внимания. Как–то вечером мы смотрели «Второй канал». Это бостонский научно–популярный телеканал, если ты не в курсе. Там в передаче два каких–то профессора спорили о разных теориях происхождения Солнечной системы. И тут, ни с того ни с сего, Шейла вдруг разрыдалась, сказала, что ее мозги превратились в жижу, и что она уже ничего не знает и не понимает.
Герб открыл глаза.
— Что я мог ей сказать? Как успокоить? Она пошла спать. На столе лежала эта книга. Я открыл ее и попал на ту самую цитату, которую ты сейчас мне прочел.
— Герб, — сказал я. — Это, конечно, не мое дело, но…
— Это твое дело, — перебил он. — Ты же у нас президент «АВ»?
— Не думаю, что существует такая организация.
— Насколько я знаю, «Анонимные воздыхатели» также реальны, как «Ветераны заграничных войн». Как бы тебе самому понравился клуб, который ставит единственной целью следить, чтобы ты хорошо обращался со своей женой?
— Герб, клянусь честью…
Он не дал мне закончить.
— Теперь я понимаю… только теперь, с десятилетним опозданием… что я разрушил жизнь этой прекрасной женщины, что я заставил ее потратить весь ее ум, весь талант… И на что? — Герб пожал плечами. — На уборку дома провинциального бухгалтера, который даже не удосужился окончить школу, который за десять лет, что прошли после свадьбы, ничего не добился и не достиг.
Герб хлопнул себя по лбу — не знаю, то ли хотел наказать себя, то ли вправить себе мозги.
— Так вот, — сказал он. — Я прошу всех анонимных воздыхателей мне помочь. Помочь все исправить. Конечно, вернуть ей десять потерянных лет я не смогу. Но когда мы приведем в порядок сарай, я хотя бы не буду болтаться у нее под ногами, избавлю от необходимости готовить мне, обшивать и делать тысячи других мелких глупостей, которыми мужья озадачивают своих жен. У меня будет собственный домик, я сам себе буду домохозяйка. Если Шейла захочет, она всегда сможет постучать в мою дверь и узнать, что я все еще люблю ее. Она сможет взяться за книги и стать океанографом или кем–то еще. Всю мужскую работу в ее большом доме будет делать умелец–сосед, то есть я.
С очень тяжелым сердцем я отправился к дому Герба, чтобы замерить окна сарая. Герб был на работе, девочки–двойняшки еще в школе. Шейлы тоже не было видно. Я постучал в дверь кухни, но откликнулась только стиральная машина.
Хлюп, гррр, бам, пшш…
Тогда я, раз уж пришел, решил посмотреть, как себя «чувствуют» уже установленные «Флитвуды». Волей–неволей пришлось заглянуть в окно гостиной. Шейла лежала на диване, вокруг нее на полу были разбросаны книги. Она плакала.
Добравшись до сарая, я убедился, что Герб устроил там импровизированное жилище. На поленице, рядом с батареей кухонной посуды и консервов, стоял примус.
Посреди сарая стояло кресло, над ним Герб подвесил бензиновый фонарь, а рядом с креслом — на большой плахе для рубки дров — разложил свои трубки, табак и журналы. Матрас лежал прямо на полу, но постель была аккуратно застелена. С простыней, одеялом — все как полагается. Стены были увешаны фотографиями: Герб в армии, Герб в школьной баскетбольной команде. И еще там висела большая репродукция «Битвы с индейцами».
Дверь между сараем и домом была закрыта, и я решил, что если влезу через окно, это не будет считаться незаконным вторжением. Меня интересовало состояние старых рам и особенно — коробки окна. Усевшись в кресло, я принялся записывать размеры.
Потом откинулся на спинку и закурил сигарету. Кресло очень… располагало. В результате я не услышал, как вошла Шейла.
— Удобно, правда? — спросила она. — По–моему, все люди твоего возраста просто обязаны обзавестись вот таким вот убежищем. Герб заказал новые окна для своей Шангри–Ла?
— «Флитвуды», — кивнул я.
— Хорошо, — сказала Шейла. — «Флитвуды», разумеется, самые лучшие. — Она подняла взгляд. Прогнившую крышу пронзали тонкие солнечные лучики. — Как я понимаю, происходящее между мной и Гербом уже перестало быть тайной.
Я не знал, что ответить.
— Ты, пожалуйста, передай «Анонимным воздыхателям» и их языкастым женушками, что мы с Гербом еще никогда не были так счастливы.
Мне опять нечего было сказать. По–моему, переезд Герба в сарай был как раз настоящей трагедией.
— И скажи им, — продолжала она, — что Герб осознал это первым. У нас случилась дурацкая перепалка насчет состояния моих мозгов. Я поднялась в спальню и ждала Герба, но он не пришел. Утром я увидела, что он притащил сюда матрас и спит как младенец. Я увидела его безмятежное лицо, увидела, какой он спокойный и счастливый… и расплакалась. Я поняла, что всю жизнь он был рабом. Занимался ненавистной ему работой — ради матери, ради меня, потом ради детей. В ту ночь в сарае он, может быть, в первый раз в жизни засыпал с мыслями о том, кем мог бы стать… кем он может стать, если захочет.
— Я думаю, многие несовершенства нашего мира объясняются тем, что все вполне искренне полагают, будто они стараются для других, — сказал я. — Герб уверен, что эта затея с сараем необходима тебе.