Да, хоть ужасны были последние часы его жизни, все же много в нем было такого, что не смог бы совершить простой смертный. Бывало, когда в сопровождении множества вельмож из дома Тайра и других знатных семейств выезжал он на богомолье в храмы Хиёси, его поезд выглядел так роскошно, что сам канцлер или регент и то не могли бы соперничать с Киёмори. Но примечательнее всего был созданный его повелением рукотворный остров Сутры близ Фукухары[472]. Остров сей и поныне облегчает путь кораблям, плывущим из столицы или в столицу, и поистине это благое дело! Его начали строить в минувшие годы Охо, в начале второй луны, но в восьмую луну того же 1-го года Охо внезапно налетевший тайфун взметнул огромные волны и все разрушил. В конце третьей луны 3-го года Охо велено было начать постройку сызнова. Возглавить работы назначили Сигэёси из Авы, ведавшего землеустройством в тамошних землях. Совет вельмож предложил было установить в основании «живую сваю»[473], но князь Киёмори сказал, что это греховно. Тогда высекли на камне текст святой сутры и установили тот камень, как сваю. Отсюда и пошло название — остров Сутры.
9. Госпожа Гион
А еще сказал некто, будто князь Киёмори не сын Тадамори, а в действительности принц крови, родной сын прежнего императора Сиракавы. Вот как это случилось.
В минувшие годы Эйкю жила на свете некая госпожа Гион, возлюбленная императора Сиракавы. Жилище этой дамы находилось у подножья Восточной горы Хигасиямы, в окрестностях храма Гион. Государь Сиракава часто туда наведывался. Как-то раз отправился он на тайное свидание в сопровождении всего лишь одного-двух придворных и немногочисленной стражи. Было это в конце пятой луны, под вечер; кругом нависла густая тьма. Вдобавок, как обычно весной, лил дождь, и от этого мрак казался еще непрогляднее, не видно было ни зги. Неподалеку от жилища дамы имелась кумирня. Внезапно возле нее возникло какое-то сверкающее видение. Вокруг головы сиял ореол из серебристых лучей-иголок, по сторонам виднелись как будто руки; в одной руке привидение держало нечто наподобие молотка, в другой — что-то блестящее. «О ужас, это, кажется, настоящий демон! — затрепетали от страха и государь, и вассалы. — В руке у него пресловутая волшебная колотушка...[474] Что делать?!» Тогда государь призвал Тадамори (в то время он был младшим стражником в дворцовой охране) и повелел: «Застрели оборотня из лука или заруби мечом! Из всей свиты тебе одному под силу справиться с таким делом!» И Тадамори, повинуясь приказу, направил стопы к часовне.
«Это чудище, кажется, не слишком свирепо, — решил в душе Тадамори. — Наверное, это всего-навсего барсук или, может быть, лис...[475] Застрелить или зарубить его было бы, пожалуй, чересчур уж грешно!» И, решив взять оборотня живьем, он потихоньку подошел ближе, глядит — свет то вспыхивает, то снова гаснет. Тадамори бросился вперед и что было сил сгреб оборотня в охапку. «Ай-ай-ай! Что такое?! Кто тут?»« — завопил тот. Оказалось, то был вовсе не оборотень, а самый обычный человек. Тут подбежали остальные люди из святы, зажгли факелы, глянули — перед ними монах, шестидесятилетний старик. Этот монах, служитель храма, шел в кумирню зажечь светильник на алтаре. В одной руке он нес кувшин с маслом, в другой держал горшок с горящими углями. Дождь лил как из ведра, и, чтобы не намокнуть, он вместо зонтика накрыл голову капюшоном из связанной в пук соломы. Озаренные горящими углями, соломинки сверкали, как серебряные иголки. Так рассеялись все страхи. „Зарубить или застрелить его — какой бы это был грех! Тадамори поступил поистине великодушно и мудро. Таким и должен быть истинный самурай!“ — сказал государь и в награду пожаловал Тадамори госпожу Гион, хотя, говорят, очень ее любил.
А госпожа эта была в ту пору в тягости, и государь сказал: «Если родится девочка — будет мне дочерью, а если мальчик — пусть Тадамори усыновит его и вырастит самураем!» Родился мальчик. Тадамори хотел было доложить об этом государю, да все не выдавалось удобного случая. Но вот однажды государь отправился в Кумано на богомолье. У холма Итока, что в краю Кии, он приказал остановить паланкин для короткого отдыха. В окрестной чаще росло много горного батата. Тадамори собрал клубни батата, положил полную пригоршню на рукав своей одежды, предстал перед государем и произнес:
Сладостный плод[476] налился,окреп, и побеги уж поползли...
Государь тотчас же понял скрытый смысл этих слов и закончил стихотворение:
...далее верному стражуплод сей растить поручаем!
С той поры Тадамори пестовал дитятю, точно родного сына. Младенец часто плакал по ночам; слух об этом дошел до госуда-ря, и он соизволил прислать Тадамори стихотворение:
Плачет младенец,спать не дает по ночам —будь же усерден,ибо чаду мы предвещаембеспримерное процветанье!
Оттого и нарекли мальчика Киёмори — Чистое Процветание. Двенадцати лет он уже получил первое воинское звание. Восемнадцати лет удостоился четвертого придворного ранга и военного чина. Люди, не знавшие его подлинного происхождения, говорили:
— Столь быстрое продвижение в званиях больше пристало бы сыну вельможи!
Император Тоба, знавший об истинном происхождении юноши, прослышал об этих толках.
— Благородством Киёмори никому не уступит! — сказал он.
В древние времена тоже был случай, когда император Тэнти пожаловал придворную даму канцлеру Каматари, а дама та была в тягости.
— Если родится девочка — будет мне дочерью, а если мальчик — пусть станет сыном вассала! — сказал император.
Родился мальчик, впоследствии — преподобный Дзёэ, основатель храма на вершине Тафу. Если даже в древности случалось нечто подобное, так уж в наше гиблое время и подавно удивляться тут нечему. Именно потому что Правитель-инок был сыном императора, а не рядового вассала, сумел он задумать и осуществить такие важные для государства деяния, как перенос столицы и другие многотрудные начинания!
10. Битва при Суномате
В ту же луну, двадцать второго дня, государь-инок Го-Сиракава возвратился в свой дворец Обитель Веры, Ходзюдзи, постоянную резиденцию после отречения от трона. Дворец, постройка коего завершилась в пятнадцатый день четвертой луны 3-го года минувших лет Охо, находился неподалеку от храмов Новый Хиэ и Новый Кумано; все, вплоть до расположения водоемов, искусственной горки, кустов и деревьев, было устроено там по вкусу Го-Сиракавы; но в эти последние годы злодеяния Тайра вынудили его против воли покинуть свое жилище. Князь Мунэмори предложил было государю возвратиться туда лишь после того, как исправят все разрушения, но тот ответил: «Не надо ничего исправлять, только бы поскорее вернуться!» — и проследовал во дворец.
Прежде всего он бросил взгляд на покои, где обитала когда-то покойная государыня Кэнсюнмонъин. Сосны по берегам пруда, ивы у кромки воды разрослись — видно было, что с той поры миновали долгие годы. «Вид озер и садов все такой же, как в прежние дни, и озерный фужун, как всегда на Тайи, те же ивы в Вэй-янском дворце... Так достанет ли сил видеть это и слезы не лить?»[477] — вспомнил Го-Сиракава. Вот когда в полной мере прочувствовал он смысл прославленных строчек: «...государевы Южный и Западный двор зарастали осенней травой...»[478]
В первый день третьей луны всем священнослужителям Нары вернули прежний духовный сан; высочайшим указом были возвращены им все прежние монастыри и угодья. В третий день той же луны началось восстановление Великого Восточного храма. Ведать работами назначили курандо Юкитаку. Этот Юкитака ездил в минувшем году на богомолье в храм бога Хатимана, в Яхату, и молился там всю ночь напролет. Во время ночного бдения привиделось ему, будто из глубины храма вышел юноша с разделенными на прямой ряд, завязанными у висков волосами, как рисуют на священных изображениях, и возгласил: «Я — посланец великого бодхисатвы. Ты будешь ведать постройкой Великого Восточного храма Будды. Вот, держи!» — и с этими словами юноша протянул ему жезл. Очнувшись, Юкитака увидел, что то был не сон, а явь. «О чудеса! Зачем бы понадобилось в наше время заново строить Великий Восточный храм? С чего бы поручать мне ведать такой постройкой?» — подивился он, положил жезл за пазуху и, вернувшись домой, бережно его спрятал. Когда же из-за злодейства Тайра погибли в огне все храмы в Наре, то из всех чиновников Ведомства построек выбор пал именно на Юкитаку, ему-то и поручили ведать восстановительными работами. Чудесный и благостный жребий!
В ту же луну, в десятый день, наместник правителя земли Мино прислал в столицу верхового гонца с известием: «Приспешники Минамото из восточных земель уже подступили с боями к земле Овари, перерезали все дороги, не пропускают ни единого человека». Решено было немедленно выслать против них войско, более тридцати тысяч всадников во главе с князьями Томомори, Киёцу-нэ и Аримори. Еще и двух лун не прошло после кончины Правителя-инока, и хоть давно уже неспокойно было в стране, эти новые грозные вести заставляли сердца еще сильнее сжиматься от страха! А во главе воинства Минамото, приближавшегося к столице, стояли Юкииэ, дядя князя Еритомо, и Гиэн, младший брат князя, воинов у них было не более шести тысяч. Оба боевых стана — Тайра и Минамото — встали друг против друга по берегам речки Овари.
