Выглянули все вместе. Пустая стойка. На ней пустой пластиковый стаканчик. Ни журнала, ни дяди Сида.
Игнорируя Пенни, мы с Билли пожали друг другу руки.
— Классно придумано, чувак!
— Прекрасно сработало, чувак!
— А где ты берешь такие журналы, Билли? — спросила Пенни, заложив ручки за спину.
— Э-э… — сказал Билли.
— Пойдем уже, — сказал я.
Говорят, в шестидесятых, когда наш фармакологический центр был только-только основан (со дня основания он был серьезным, сверхсекретным и тщательно охраняемым), в комнате отдыха стоял единственный стол для пинг-понга. Некрасивые леди и встрепанные джентльмены в белых халатах уныло стучали по мячику. Сейчас там стояли такие игровые автоматы, какие не то что в фойе кинотеатров — в японских аркадах нечасто встретишь.
Перед автоматами Билли надолго завис. Вызвал меня на дуэль.
— А не боишься? — спросил я.
— Нисколечко! Ли Вулонг всегда готов к реваншу.
— Прекратите, олигофрены, — сказала Пенни. — Майки, звони маме.
Я подошел к интеркому, спросил миссис Пушински.
— Мама? Подымись, пожалуйста. Мы хотим Билли акулу показать.
— Акулу? — переспросил Билли. Даже «чувак» не добавил.
Мама приехала за нами на лифте. На шее у нее висел стальной ключ на цепочке. Мама вставила ключ в скважину под кнопочной панелью, повернула, нажала кнопку. Сталь — проводник. Замок распознает химический состав человеческого пота.
Мы стали спускаться. Лифт в фармакологическом центре был необычный. Он двигался не прямо вниз, а вниз по диагонали.
Между серым одноэтажным зданием с вывеской ФАРМАКОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕНТР ТОМОРРОУ и собственно фармакологическим центром Томорроу, подземным, пролегло изрядное расстояние. В основном по вертикали. Но не только.
— Как у тебя дела, Билли? — спросила мама.
— Спасибо, хорошо, миссис Пушински.
— Как твои весенние каникулы, Пенни?
— Нормально, миссис Пушински.
— Почему ты так редко к нам заходишь?
— Теперь я буду заходить к вам часто! Мы с Майки будем все уроки вместе делать.
Я сглотнул.
Двери лифта открылись. Мы увидели табличку ПЕРВЫЙ УРОВЕНЬ. И ниже — ОТДЕЛЕНИЕ ФАРМАКОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕНЕТИКИ.
— Найдешь дорогу, Misha? — спросила мама. — А то у меня через пять минут производственное совещание. И папа на вскрытии.
— На собственном?
— Очень смешно. Очень красиво.
— Найду, мам.
Мама ушла.
— Так вот, типа, про акулу…
— Да зачем тебе акула, Билли, — сказал я. — Она спокойная.
— Чувак, а крокодила у вас тут нету?
— Умер крокодильчик, — ответила Пенни со слезами в голосе. — Такой был хорошенький…
Пошли по коридору. Одна стена вогнутая. Другая выпуклая. Это потому, что подземная часть фармакологического центра (надземной-то у него, собственно, и нет) — цилиндрическая. В той, что выпуклая, — раздвижные двери. В той, что вогнута, дверей нет.
Билли изнывал от любопытства. Рядом с каждой дверью светился фотоэлемент. Билли закрыл один рукой. Створки разъехались.
Четверо ассистентов в белых халатах держали за лапки обезьяну-ревуна. Ревун, распластанный на лабораторном столе, издавал жалобные гортанные звуки. Кто-то еще (кажется, мистер Спенсер; никогда не видел его без белого халата и темных очков) подкрадывался к ревуну со шприцом в руке.
Ревун стонал и извивался. Мистер Спенсер примерился…
Ревун хвостом вырвал у него шприц и запустил через всю комнату. Шприц вонзился в дверной косяк и задрожал там.
— Он укусил меня! — заорал Спенсер. — Вакцину мне! Срочно вакцину!
Пенни махнула рукой, створки закрылись. Потрясенный Билли некоторое время тупо таращился на дверь.
— Видишь, против чего мы боремся, — мрачно сказала Пенни.
Ушла вперед. Когда мы с Билли подошли к нужной двери, Пенни уже сидела на пороге, обхватив руками коленки.
— Не обращай внимания, — сказал я Билли. — С ней здесь всегда так.
Мы перешагнули через Пенни (та угрожающе заворчала) и оказались в комнате с аквариумом. Аквариум был размером с дом. В нем кружилась акула.
— Ни фига себе фармакологический центр, — сказал Билли.
— Атлантическая серо-голубая, — пробурчала Пенни. Она сидела на прежнем месте в прежней позе. — Она же мако. Девять тысяч фунтов живого веса.
— Нам направо, — сказал я.
Через маленькую дверцу мы вошли в питомник.
Там плохо пахло. Все вокруг было загромождено клетками. В клетках стрекотало, пищало, шуршало, шипело и даже чирикало.
— Хорошие мышки, — сказал Билли.
— Это крыски, — сказала всезнайка Пенни. — Черные норвежские.
— Черные крысы? Они белые и мелкие!
— Билли, последние семьдесят лет они размножались исключительно в лабораториях. Ты бы от такой жизни тоже усох и обесцветился.
Мы миновали клетки с пауками, кузнечиками, змеями, обезьянами, кроликами и морскими свинками.
— Почему наука, предоставленная самой себе, немедленно принимается мучить беззащитных животных? — вздохнув, спросила Пенни. — Надо у Квина поинтересоваться. А вот и они, маленькие!
Отдельно стояли четыре стеклянных ящика. К каждому шла труба вентиляции. За стеклом, понурившись, сидели четыре маленьких и мохнатых существа, весьма похожих на Терри. У одного был длинный раздвоенный пушистый хвост. У другого — удивительные уши, похожие на фейерверк. У третьего через левый глаз шла черная полоса, как повязка у пирата. На четвертом вся шерсть стояла дыбом.
— Покемоны, чувак! — уверенно сказал Билли. — Я знаю, я видел.
Но глазки у всех, как у плюшевых мишек. Пуговички.
На каждый ящик спереди был наклеен клочок желтой бумаги.
Я оторвал один. ШТАММ KG/OD2, 05/11/05, 2:32 РМ.
— Давай, Билли, — сказала Пенни. — Выпускай.
Билли задумался. Вы думаете, такие ящики открываются просто? Как бы не так! Но Билли все-таки разобрался. Открыл ящик. Немедленно взвыла сирена.
— Черт, — сказала Пенни. — Черт, черт, черт…
Ну, не «черт»… А с виду приличная девочка.
— Лифт, типа, единственный путь на поверхность? — спросил Билли, запихивая вяло отбивающегося пушистика в рюкзак.
— Еще служебная шахта, — ответил я. — Лиззи рассказывал.
Из рюкзака остались торчать большие уши.
— Tcheburashka!
Билли совал в рюкзак третьего пушистика. Рюкзак жертву принимать не хотел. Пушистик протестующе попискивал.
Четвертого Пенни, сжалившись, сунула в откинутый капюшон ветровки.
— Быстро, — сказал я. Отвел их к ближайшей вентиляционной решетке.
Решетка крепилась к стальной раме четырьмя болтами. Запасливый Билли достал из рюкзака пару Гаечных ключей. Мы с Пенни подтащили к вентиляции столик на тонких хромированных ножках и опасливо на него вскарабкались. Через минуту мы аккуратно прислонили решетку к стене. Решетка упала с громким звоном. Подняли. Поставили. Сняли мелкую сетку, очень пыльную.
Сирена печально выла. Но на ее зов никто не спешил.
Билли запихал в отверстие рюкзак, придерживая за ремешок. Рюкзак бодро пополз вперед. Забуксовал.
— На, держи, — Билли сунул ремешок Пенни.
Задрал футболку, вытащил «беретту», отдал ее мне.
— Держи, чувак. Я попробую выбраться на лифте.
— Это еще почему?
— Не пролезу. Не спорь, не пролезу. И вообще, у меня боязнь тесных, замкнутых пространств. Я серфер. И кто потом решетку на место поставит?
— Давай, Майки! — прошипела Пенни. — Вперед!
Я ухватил зубами поводок рюкзака, подтянулся (у вентиляционной шахты, между прочим, очень узкие и острые края) и заполз внутрь. Чуть не раздавил рюкзак с пушистиками. Встал на четвереньки, пополз, толкая перед собой рюкзак. Темно и тесно. Сзади вскарабкалась Пенни.
Билли с лязгом поставил на место решетку. Прошипел что-то неразборчивое, снял решетку — она опять с лязгом упала — поставил сетку, затем решетку и начал завинчивать. Винты мерзко заскрежетали. Хорошая у них в трубе акустика. Уши закладывает.
— А у меня фонарик есть, — сказала Пенни.
— И так видно.
Сбоку из решеток в трубу сочился слабенький свет.
Впереди самостоятельно уползал по трубе рюкзак. Я бросился за ним, больно ударившись головой о потолок. Сзади пыхтела Пенни.
— Стой, Майки.
— Чего тебе?
— Устала я!
— Поймают — будет плохо.
— Сама знаю. Мне страшно.
— Ну включи фонарик.
Включила.
— Хм-м, знаешь Пенни, а ты ведь… красивая.
— Ох. Самое время. Самое место.
— Правду говорю.
— А глаз?
— А что глаз? Тоже красивый. Серенький.
— Ох, Майки… Ты мне очень нравишься, но… Не в вентиляции же!
— А почему нет, Пенни?
— Да потому, что это хуже, чем на заднем сиденье «фольксвагена»!
— Не знаю, не пробовал.
— Но кто целуется в вентиляции, Майки? Русские?
