лежалой шерстью, деревом, маслом и мылом, и действовал лучше колыбельной. Так, незаметно для Офелии, из бесформенных отрезов ткани получались платья – то, что мама оставила после себя в доказательство, что она была: пела, шила, любила, жила. И платья, скроенные с ее заботой, тоже жили. А теперь превратились в груду изрезанных лоскутов, похороненных в платяном гробу.
Рассказав обо всем Дарту, Офелия не смогла сдержать слез. Она плакала о маме, которая никогда не подарит ей новые платья, о вещах, хранивших теплые воспоминания, обо всем утраченном. И вдруг в этой беспросветной пелене вспыхнул огонек – вопрос, заставивший Офелию отвлечься и отнять руки от лица.
– А ты думала, что будет, когда вырастешь из своих платьев?
Дарт смотрел на нее внимательно, испытующе. В ответ Офелия растерянно пожала плечами.
– Мне кажется, – продолжил он, понизив голос до заговорщицкого шепота, – память не зависит от вещей, из нее не вырастают. Она всегда хранится здесь. – Дарт приложил ладонь к своей груди, где сердце. – И готов поспорить, что вы с сестрой более важные творения четы Гордер, нежели мамины платья и отцовские чертежи. Что скажешь?
– Так и есть, – промямлила она, чувствуя, как душевная боль медленно затухает под действием теплого чувства. Он говорил так, будто давно знал их семью, будто сам был ее частью.
– Но оставлять подлость безнаказанной нельзя, – снова помрачнев, заявил Дарт. – Надо рассказать директрисе.
– Ты не мой опекун. Тебя не станут слушать.
– Тогда подключим Рина.
– Нет уж, – фыркнула Офелия. – Меня и так дразнят, что я тут «по знакомству». Не нужно мне его заступничество. Лучше расскажи, как сам справлялся в приюте с такими дураками. Они ведь были, да?
– Они есть повсюду. И лучше сразу давать им отпор.
– Я подумаю над этим, спасибо.
– Тогда чем тебе помочь сейчас?
Офелия попросила принести ей пару платьев из дома. Из гардероба уцелел только полосатый костюм, а идти в нем на отчетный концерт, выставляя себя посмешищем, ей не хотелось.
– Начало в девять. Успеешь? – с надеждой спросила она.
– Обижаешь. Я уже одной ногой стою у вас на пороге.
– Заодно цветы полей.
– Похоже на коварный сговор с сестрой, – хмыкнул Дарт.
– Вовсе нет, но Флори будет приятно узнать, что ты внимателен к тому, что ей дорого.
– Это тебе Дес подсказал способ, как мной манипулировать?
Тут Офелия уже не сдержалась и хихикнула. Обычно Дарт не говорил о своих чувствах, запечатав сердце сургучом, а рот – выдержкой из Протокола лютенов. Но сегодня как-то разоткровенничался. Может, нарочно, или ляпнул не подумавши. Впрочем, растерянным он не выглядел, скорее печальным, беспокойным и уставшим. Офелия постеснялась спросить, что его тревожит. У ворот они попрощались обнадеживающим «до вечера» – и Дарт ушел, оставив ее в крепости Хоттона.
Она вернулась к обеду, когда главные часы в холле отбили два гулких удара, и отправилась на поиски Нила.
Ее путь лежал через галерею с портретами почетных учеников Хоттона. Стены заполонили лица: бледные и остроскулые, – точно мраморные; румяные и щекастые, – словно слепленные из теста; смуглые, надменные и благородные, – похожие на высеченные из бронзы барельефы… Минуя картины, подписанные длинными, трудночитаемыми именами, Офелия думала о тех, кто появится здесь позже. Будет ли красоваться в золотом обрамлении ледяное лицо Джинджер? Или следующее поколение хоттонцев будет любоваться розовощекой Беатрис?
Среди множества незнакомцев Офелия легко отыскала портреты Рэйлин и Рина. Расположенные рядом и обращенные друг к другу, будто вот-вот заговорят, они даже здесь выглядели парой. Зная позерство и зазнайство Рэйлин, с трудом верилось, что это вышло случайно. Удивительно еще, что их изображения шли вровень с остальными, а не занимали всю стену, невзначай намекая, кто тут самый почетный и прекрасный.
Из галереи Офелия попала в столовую и сразу нашла взглядом троицу крыс-вредительниц. Они сидели среди кучки смеющихся девчонок и о чем-то сплетничали. Глядя на их пеструю компанию, Офелия почувствовала себя неловко в своей школьной форме, ставшей вдруг тяжелой и неудобной, и, подхватив стакан медового молока, поспешила найти свободное место где-нибудь в уголке.
– Эй, Фиф, ты потерялась во времени? – вдогонку крикнул ей мальчишка из школьного театра. – Сегодня выходной, а не День послушания.
Фифом звали героя «Жабьего балета» – комедии про тупоголового лягушонка, который вечно все путал. Очень остроумно. Сидящие рядом с ним дружно разразились хохотом, а Офелия едва удержалась, чтобы не опрокинуть стакан молока кому-нибудь на голову.
– Не слушай тупиц, – сказал Нил, нагнав ее у свободного стола.
– Надеюсь, у тебя в кармане затычки для ушей?
Друг виновато развел руками и переключил внимание на еду. Быстро расправившись с обедом, он увел Офелию из галдящей столовой прежде, чем ее стакан с медовым молоком опустел. Но даже на улице не удалось скрыться от насмешливых взглядов и шушуканья.
Они устроились в тени главного корпуса и разложили на траве игровое поле для «камешков» – мальчишеской забавы с подкидываниями и ловлей мелких камней, раскрашенных в разные цвета. Правила придумывали и меняли на ходу, поэтому развлечение не надоедало.
Сбросив пиджак и закатав рукава рубашки, Офелия увлеченно бросала камни, ведя в счете до тех пор, пока не стала отвлекаться. Чем ближе время подходило к вечеру, тем чаще она посматривала на ворота школы, дожидаясь Дарта. От беспокойства Офелия стала совсем рассеянной, и Нил, потеряв интерес к игре, ушел по каким-то важным делам. Она осталась в одиночестве, продолжив пялиться на школьные ворота, но, кроме зевающего сторожа, там никто не появился.
Дарт не пришел ни в назначенное время, ни намного позже, когда сумерки стали медленно наползать, точно туман. Ей пришлось покинуть наблюдательный пункт, чтобы не опоздать к началу концерта.
В школьном коридоре Офелия смешалась с толпой хоттонцев, которая перетекала на цокольный этаж, прямиком в музыкальный зал. Никто не обратил на нее внимания, найдя новый повод для обсуждения. Невольно прислушиваясь к разговорам, Офелия узнала о забавном инциденте за ужином, когда Беатрис, Джинджер и Алисия обнаружили в своих сумках рыбьи головы. Оглушительный визг слышали даже на втором этаже, и кто-то шутил, что теперь, с заложенными ушами, высидеть вечерний концерт будет намного проще. Ребята смеялись, злорадствовали и подбрасывали новые остроты, их тут же подхватывали другие и разносили дальше. Заслушавшись и растерявшись в толпе, Офелия не заметила рядом идущего человека и столкнулась с ним в дверях. Она повернулась, чтобы извиниться, да так и замерла с открытым от удивления ртом. Перед ней стоял ее «брат-близнец» в сером полосатом костюме и тоже без галстука.
– Ты зачем так вырядился? – шикнула она. Только обрадовалась, что про нее все забыли, а тут появился Нил, чтобы напомнить остальным,
