Что-то стряслось. Интуиция настойчиво подсказывала ей это.
Но что? Софи не верилось, что Зак террорист или участник террористического заговора. В таком случае почему не позвонить в полицию, не сказать о своих подозрениях? Пусть очистят его от этих подозрений. У нее в кармане джинсов была карточка, оставленная Заку женщиной-детективом.
Однако это было бы вероломно, вот почему следует воздержаться от подобного порыва. После этого она не сможет смотреть Заку в глаза.
Джош сидел в первом ряду, перебирал пальцами клавиши ноутбука: видимо, записывал лекцию, на любителя компьютерных игр он не походил.
Джош был умным парнем, правда, слишком уж увлекающимся. Софи его почти не знала, помнила лишь интересные вопросы, которые он задавал по этой теме, иногда, правда, слегка отклоняясь от нее.
И тут ее осенило.
Когда лекция наконец закончилась, Софи вышла из аудитории одной из первых, но задержалась у выхода. Джош вышел последним.
— Джош!
— О, привет. Софи, так ведь?
— Можно с тобой немного поговорить?
— Если о том, что я говорил вчера про твоего парня, то извиняюсь. Я не знал. И наверняка был не прав.
— О нем. И, честно говоря, я не знаю, прав ты или нет. Но если Зак в самом деле спрашивал тебя о Листере, думаю, тебе следует сообщить в полицию.
— Я уверен: он не имел в виду ничего дурного.
— Послушай меня, Джош, — заговорила Софи, глядя ему в глаза. — Я совершенно в этом не уверена. Понимаешь? Возможно, ты прав. Вот телефон женщины-детектива, опрашивавшей Зака несколько дней назад. Если у тебя все еще есть подозрения, позвони ей. Ладно?
— Ладно, — ответил Джош, глядя на карточку, которую дала ему Софи.
Он позволил ей уйти, потом не спеша вышел на рынок «Клер» в центре плотно застроенного квартала, примыкающего к Лондонской школе экономики, достал мобильный телефон и набрал номер. Детектив Пайпер не ответила, но он оставил ей сообщение.
У Джоша вечно бывали оригинальные теории, но ни одна из них не оправдалась. Может, на этот раз все изменится?
Магнус прошел пешком небольшое расстояние до галереи Ингилейф, находившейся на Сколавёрдюстигюр, короткой улице, идущей вверх по склону холма от Лейгавегюр до Халлгримскрикьи с ее шпилем, возвышающимся над строительными лесами. Вдоль улицы тянулись галереи и магазины, торгующие произведениями искусства, но с наступлением креппы многие закрылись. Галерея Ингилейф едва уцелела. Она владела ею с пятью партнерами. Они продавали картины, ювелирные изделия, антикварную мебель, сумки из рыбьей кожи, сшитые самой Ингилейф, подсвечники из лавы. Все стоило очень дорого.
Проходя мимо витрины, Магнус увидел ее. Хотя Ингилейф смотрела прямо на него, она как будто его не узнавала. Заметила, лишь когда он вошел.
На лице Ингилейф появилась улыбка и тут же исчезла. Магнус обнял ее. Через несколько секунд они отошли друг от друга. Она отвернулась и пошла в глубь галереи, сохраняя между ними небольшую дистанцию.
— Извини, что я так ушла от тебя вчера вечером. Я была очень пьяна.
— Я видел.
— Магнус, а почему ты не доверяешь мне?
— Я доверяю.
— Нет, не доверяешь, — не унималась Ингилейф. На ее бледных щеках выступили розовые пятна — верный признак того, что она либо сердита, либо смущена. Магнус счел, что сердита. — Признайся, что не доверяешь.
— Доверяю. Вчера вечером не доверял, но теперь доверяю.
— Почему теперь? Что изменилось? Магнус, я все делала ради тебя, неужели ты не понимаешь этого? Думаешь, мне нравилось слушать, как этот толстый старик бубнит час за часом? Думаешь, я вправду хотела спать с ним? Я старалась помочь тебе. Думала, ты будешь доволен мной, но ты расстроен из-за того, что я действовала не по правилам, и думаешь, что мне нравится соблазнять стариков. Извини, но, если ты так считаешь, у нас нет будущего.
Магнус вздохнул.
— Ингилейф, я так не считаю. Ты права, я был не прав. Не понимал, что ты делаешь. И, честно говоря, не совсем тебя понимаю. Это одна из причин, почему я тебя люблю.
Ингилейф вгляделась в Магнуса.
— Магнус, я, наверное, уеду в Германию.
Он хотел сказать «не надо», но промолчал. Он не мог удержать ее: она могла делать что хочет.
— Будет жаль, если уедешь.
— Ты сказал, есть большая вероятность, что вернешься обратно в Америку. С какой стати мне оставаться ради тебя, если ты не остаешься ради меня?
Магнус кивнул:
— Это так.
— Ну и что тогда? — Выражение лица Ингилейф стало мягче. — Дело не только в тебе, Магнус. Мне нужно уехать. Это откроет передо мной широкие возможности. Я хочу пожить немного в другой стране. Историю с убийством Агнара и все, что я узнала об отце и брате, нужно оставить позади.
— Я думал, что помогал тебе.
— Я тоже так думала. Но отчасти я считаю тебя виновным в этом. Несправедливо, но это так. Магнус, мне нужно уехать.
Он посмотрел на Ингилейф. Знакомые серые глаза, шрамик над левой бровью, другой, поменьше, на щеке. Ему повезло, что он знал ее, даже любил. Но контролировать ее не мог. Не мог, не должен был ее удерживать. Зачем такой, как она, оставаться только ради него?
— Делай то, что считаешь нужным.
Повернувшись, он вышел из галереи.
Исак вышел из магазина с пластиковой сумкой, заполненной принадлежностями для рыболовства. В ней же лежал и острый нож, который можно использовать для потрошения рыбы.
И не только.
Прочие вещи служили просто прикрытием: будет меньше вероятности, что продавец обратит внимание на незнакомца, приехавшего в городок ради покупки одного лишь ножа.
Заверещал телефон. Исак достал его. Текстовое сообщение от Софи, интересующейся, где он. Отвечать Исак не собирался. Расставаться с Софи жаль. Она хорошенькая, но у этой связи нет будущего. Она в конце концов поймет, что у него на уме.
Заднее сиденье взятой у матери «хонды» было завалено родительским туристским снаряжением. Исак поставил машину под выступ скалы, на которой стояла церковь Боргарнеса. Городок находился примерно на полпути между Рейкьявиком и Грюндарфьордюром. Исак достал карту и стал ее изучать.
Бьёрн говорил о хижине в горной долине за Грюндарфьордюром, находившейся на северном побережье полуострова Снейфеллс, пересекаемого горной цепью. Чуть южнее Грюндарфьордюра проходили два ущелья. Исак решил первым делом осмотреть их.
Он ощущал напряжение и возбуждение. Смерть Габриэля Орна сильно потрясла его. Но со временем он свыкся с этой мыслью, и гнев его на исландскую господствующую верхушку, в том числе и на отца, усилился. Когда он, Бьёрн и Синдри встретились летом для разговора о том, чтобы пойти дальше, мысленно он был всецело за. Но, как и двое других, не был готов к этому. Требовалось найти кого-то еще.
Однако теперь, после Оскара и Листера, Исак был готов убивать сам.
И у него не оставалось никакого сомнения в том, что Харпу нужно убить.
Он провел много времени, читая и споря о таких идеях, как «цель оправдывает средства» и «авангард народа». Сознание того, что он живет по этим канонам, возбуждало. Ленин, Троцкий, Кастро, Че Гевара начинали так же, как он, с идеями и энтузиазмом, но не имеющими опыта насилия. А потом через какое-то время идеи воплощались в действие. Это время для него настало.
Исак знал, что Бьёрн оставил надежду избежать ответственности, и подозревал, что Синдри тоже, но сам по-прежнему считал, что есть значительная вероятность уйти от уголовного преследования. Никто из них троих собственноручно никого не убивал, и никаких причин обвинить их в убийстве не существует. Доказать заговор будет гораздо труднее, тем более что полицейские не имеют представления о том, кто нажимал на курок. Исак был уверен, что они этого не узнают.
Синдри наивно надеялся, что пришло время революции. Оно придет, на это могут потребоваться годы, но гражданское общество в конце концов распадется под бременем противоречий, разъедающих капитализм. И когда это произойдет, Исак будет готов к революции. Он будет в ближайшие годы создавать элитные кадры революционеров, подлинный авангард пролетариата, способный повести таких людей, как Бьёрн, к лучшей жизни.
Это время придет. Он молод. Он может потерпеть.
Все будет хорошо, пока они хранят молчание. Он думал, что в этом положиться на Бьёрна и Синдри можно. Но на Харпу нет. У этой бабы развяжется язык.
Он должен быть архиосторожным. Убийство Харпы, разумеется, приведет к отдельному расследованию, и он будет главным подозреваемым. В «хонде» ни в коем случае нельзя оставлять никаких улик. Тело нужно будет непременно выбросить за километры от Грюндарфьордюра или других мест, где его видели.
Создать себе безупречное алиби ему не удастся, но он провел предыдущую ночь в небольшой гостинице для туристов совсем рядом с Рейкьявиком, у ведущей на юг дороги, и не преминул назвать владельцу свое имя. Утром он встал чуть свет и поехал на север. Когда Харпы не станет, он проедет через всю Исландию, потратив на это, если понадобится, всю ночь. Когда его увидят в Торсмёрке, лагере значительно восточнее Рейкьявика, наутро после смерти Харпы, полицейские должны будут поверить, что он провел там всю ночь.
