ДВА «ЗА»!
В 1924 году, выступая на заседании Лондонского королевского общества, его президент химик П. Уинни призвал изучать русский язык.
— Я советую сделать это по двум причинам, — говорил он. — Прежде всего для того, чтобы получить доступ к той сокровищнице знаний, которая называется «Журналом Русского физико-химического общества». Но есть и причина более сентиментального свойства: первую научную грамматику русского языка составил наш коллега-химик Михаил Ломоносов!
ТОЛЬКО ЗДЕСЬ!
Когда в 1882 году вышел в свет знаменитый «Бейльштейн» — двухтомный справочник по органическим веществам суммарным объемом 2201 страница, составленный профессором Петербургского технологического института Ф. Ф. Бейльштейном (1838–1906), химический мир был ошеломлен: как мог один человек проделать такую титаническую работу?
— Этот справочник мог быть написан только в России, — охотно объяснял Федор Федорович, сменивший в 1867 году германское подданство на российское. — Здесь профессор не обязан вести собственные исследования, а там, где я родился, на меня года через два уже начали бы коситься.
МЕНЬШЕ, ЧЕМ НИЧТО
Учрежденная в 1635 году кардиналом Ришелье Французская академия, опасаясь, как бы кто-нибудь не оскорбил ее репутации отказом от предлагаемого сочленства, постановила рассматривать кандидатуры в число своих «40 бессмертных» только тех, кто сам предложит себя. В результате многие видные специалисты оказались вне стен академии, а квалификация ее членов оставляла желать много лучшего. Это дало основания злейшему неприятелю академии известному в свое время поэту А. Пирону (1689–1773) говорить об академиках: «Ума этих сорока господ хватает только на четверых». Но еще более язвительной была сочиненная им эпитафия:
«Здесь погребен Пирон: он был ничем, он не был даже академиком».
СЕКРЕТ ПРОСТ!
Когда известный русский химик Ф. Ф. Бейльштейн (1838–1906) завершил публикацию своего уникального справочника по органической химии (о котором мы уже упоминали в предыдущем номере), многие коллеги допытывались у него, как такую громадную работу удалось напечатать меньше чем за два года, в чем секрет столь необычайной быстроты.
— Он очень прост, — отвечал Федор Федорович. — Надо не сдавать в набор ни одной страницы, пока не готова рукопись.
— Но ведь это же очевидно! — изумлялись собеседники.
— Конечно, конечно, — соглашался Федор Федорович. — Но если бы мои предшественники Эрленмейер и Кекуле следовали этому очевидному правилу, мне не пришлось бы браться за свой труд.
Как известно, эти немецкие химики-энциклопедисты, затеяв составление справочников, рассчитывали сделать работу в ходе издания, но, увы, затянули ее, и их усилия завершились только первыми выпусками.
ДЕКАРТОВЫ КООРДИНАТЫ МЕСТ
Занимая в театре места «согласно купленным билетам», мы даже не подозреваем, кто и когда предложил ставший обычным в нашей жизни метод нумерации кресел по рядам и местам. Оказывается, эта идея осенила знаменитого философа, математика и естествоиспытателя Рене Декарта (1596–1650) — того самого, чьим именем названы прямоугольные координаты. Посещая парижские театры, он не уставал дивиться путанице, перебранкам, а подчас и вызовам на дуэль, вызываемыми отсутствием элементарного порядка распределения публики в зрительном зале. Предложенная им система нумерации, в которой каждое место получило номер ряда и порядковый номер от края, сразу сняла все поводы для раздоров и произвела настоящий фурор в парижском высшем обществе. Аристократы-театралы не переставали осаждать короля просьбами наградить ученого за столь замечательное изобретение. Однако тот упорствовал, и вот по какой причине.
— Вы говорите, что даже у англичан нет ничего подобного? — переспрашивал он. — Да, это замечательно, да, это достойно ордена! Но философу? Нет, это уж слишком.
«ЗЕМЛЯ НЕ РОЖАЕТ ПОГАНОГО…»
— Как-то раз, отдыхая в своем имении под Москвой, Д. И. Менделеев зашел на кухню, где местные крестьянки перебирали собранные в лесу грибы.
— Поганый гриб! Поганый гриб! — закричала вдруг маленькая девочка, указывая на мухомор.
Дмитрий Иванович наклонился к ней и негромко, но веско сказал:
— Запомни: земля не рожает ничего поганого. Только несъедобное, да и то не для всех…
ДЬЯВОЛ НА НЕБЕ
Массовое переименовывание наших городов в 1930-х годах, оказывается, имело куда более глобальный прецедент, правда, так и оставшийся в проекте. В начале XVII века инквизиция святого престола вплотную заинтересовалась деятельностью астрономов. Придя на доклад к папе Иннокентию XII, главный инквизитор доложил:
— Ваше Святейшество, проведенная проверка показала: на картах ночного неба много неправедных, нечестивых и языческих созвездий — Гончие Псы, Дракон, Овен, Большая Медведица…
— Но позвольте, а при чем здесь, скажем, Большая Медведица?
— Все звезды этого нечестивого созвездия имеют неправедные названия: Дубге, Мерак, Фегда, Мегрец, Алиот, Мицар, Бенетнаш. Кроме того, и в других созвездиях есть нечестивые звезды — Арктур, Алькор, Алголь…
— Ну хорошо, что такое, например, Алголь?
— Алголь по-арабски означает — дьявол.
— Как, дьявол на небе? — не поверил своим ушам папа. — Нужно исправить!
Был вызван придворный астролог, которому и поручили это дело. Он исправил все языческие названия созвездий и звезд, а кроме того, в порыве рвения, предложил Солнце назвать Иисусом Христом, Луну — девой Марией, а Венеру — Иоанном Крестителем. Проект для одобрения и исполнения разослали всем известным астрономам того времени. Но те категорически отказались что-либо менять на древних картах ночного неба. Посовещавшись между собой, они дали такой ответ:
— Ваше Святейшество, у нас не повернется язык говорить столь богохульные фразы: «Иисус Христос закатился за горизонт», а то и почище того: «На Иисуса Христа нашло затмение, его покрыла дева Мария».
Донос инквизитора не сработал, папе хватило здравого смысла согласиться с этим доводом.
НЕ ИЗБЕГАЙ КОМФОРТА!
Американский автомобильный магнат Генри Форд прожил хотя и хлопотную, но долгую жизнь (1863–1947). И не раз газетные репортеры допытывались у него, в чем секрет такого долголетия.
— Всю свою жизнь я следовал простому правилу, — отвечал Форд. — Если обстановка складывалась так, что можно было стоять или сидеть, я старался сидеть. Если же можно было сидеть или лежать, я предпочитал лежать…
ЭТО ПОДОЗРИТЕЛЬНОЕ «ИН»
Как-то раз, экзаменуя в Медико-хирургической академии, знаменитый химик-органик Н. Н. Зинин (1812–1880) спросил студента:
— А скажите-ка мне, что такое алкалоиды?
— Алкалоиды — это те одурманивающие, у которых названия оканчиваются на «ин» — хинин, кофеин, стрихнин, никотин… — бойко начал перечислять экзаменуемый.
— Стой, стой! — воскликнул Николай Николаевич. — Хоть у меня с Бородиным фамилии тоже оканчиваются на «ин», но мы не алкалоиды!
ОДНА ДАМА СКАЗАЛА…
Известный немецкий химик-органик Август Гофман (1818–1892) во время чтения лекций любил поразить слушателей каким-нибудь экстравагантным сравнением. Так, говоря о специфическом запахе бензола, он небрежно бросал:
— Одна дама как-то сказала мне по-свойски, что он пахнет стиранными перчатками…
Но профессор столь часто повторял эту фразу в аудитории, что некий студент дерзнул разыграть его и, когда тот начал было произносить привычные слова, крикнул с места:
— Одна дама сказала мне, что бензол пахнет стиранными перчатками!
— Как? — не на шутку встревожился Гофман. — Вы тоже знаете ее? А что еще она сказала?
И В ИХНЕЙ ТРАДИЦИИ…
В середине 1960-х годов в Бирмингеме — центре британской автомобильной промышленности — разразилась грандиозная забастовка. Во время приезда в город тогдашнего премьер-министра Гарольда Вильсона около отеля, где он остановился, собралась толпа бастовавших рабочих. Выйдя к ним, премьер попросил их выбрать шесть уполномоченных для ведения переговоров. Однако вместо шести забастовщики выделили двенадцать.
— Ну что ж! — вздохнул Вильсон. — Пусть будет двенадцать. Это уж, видно, традиция нашей автопромышленности: двенадцать человек работают там, где достаточно шести!
А ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ…
Роль личности в истории — как только нам не морочили головы в школе, институте, средствах массовой информации, какие только мытарства нам не пришлось претерпеть на экзаменах: ведь она, эта роль, неузнаваемо менялась в зависимости от конъюнктурных соображений. А потом, набравшись житейской мудрости, мы с изумлением убеждались, что порой метко брошенное, пусть и язвительное, слово куда яснее раскрывает суть, чем иная пухлая диссертация.
