В этом письме к Матрене Мазепа говорит:
«Мое сердечне коханье! Прошу, и велце прошу, рачь зо мной обачитися для устной розмови. Коли мене любишь, це забувай же; воли не любишь, не споминай же! Спомни свои слова, же любить обещала, на що-ж мине и рученку беленкую дала.
«И повторе и постокротне прошу, назначи хоч на одну минуту, коли маемо з собой видетися для общего добра нашего, на которое сама-ж преже сего соизволила есь была; а нем тое будет, пришли намного (кораловое ожерелье) з шии своей, прошу».
Девушка обещает ему свиданье, и вот старый гетман шлет к ней доверенную женщину, Мелашку, и просит свою «Мотреньку», «обнимая с ножки», скорей исполнить свое обещание, говоря, что она иссушила его «красным личиком своим».
«Мое сердечко! Уже ти мене иссушила красным своим личком и своими обетнищами (обещаниями).
«Посилаю теперь до вашей милости Мелашку, щоб обо всех розмовилася з вашей милостью. Не стережися ей не в чем, бо есть верная вашей милости и мине во всем».
«Прошу и велце, за нужки вашу милость, мое серденко, облапивши, прошу, не одкладай своей обетници»!
В следующий раз, отъезжая по делам, Мазепа шлет к девушке подарок от себя на память и пишет:
«Мое серденко!.Не маючи ведомости о повоженью вашей милости, чи вже перестали вашу милость мучити и катовати, теперь теды одъежаючи на тыждень на певние местца, посилаю вашей милости одъездного через Карла, которой прошу завдячне принята, а мене в неотменной любве своей ховати».
Но тяжела жизнь Матрене дома: ее «мучат и катуют» как палачи («катовать» – наказывать через палача, «ката»); мать преследует ее, корить ее поведение, не дает ей покоя, и Мазепа, соболезнуя ей и не имея возможности оградить девушку от страданий, советует ей, наконец, идти в монастырь, и «тогда – говорит – я буду знать, что мне делать»:
«Мое серденко! Тяжко болею на тое, що сам не могу з вашею милостью обширне поговорите, що за одраду ваша милость в теперешнем фрасунку (печали) учините. Чого ваша милость по мне потребуешь, скажи все сий девце. В остатку, коли они, проклятии твои, тебе цураются (чуждаются), иди в монастир, а я знатиму, що на той час з вашею милостью чиныти. Чого потреба, и повторе пишу, ознайми мине ваша милость»!
Кочубей в донесении Петру, между прочим, говорит, что письма Мазепы и его чары поддерживали Матрену в постоянном возбуждении нравственном, и она «возбесилася»: «на отца и на мать плевала».
«Прельщая своими рокописанными грамотками дщерь мой непрестанно к моему зломыслию, посылая ей дары различные, яко единой от наложниц, да бых аз от печали живот погубил, но егда не возмог лестию, преклонися ко обаянию и чародеянию, и сотвори действом и обаянием, еще дщери моей возбеситися и бегати, на отца и матерь плевати» – это слова Кочубее Петру.
Со своей стороны, мать Матрены, скорбя о своем несчастии, позволят себе бить бедную девушку, и Мазепа знает это, но оградить любимой женщины не может. И вот какое страстное и грозное послание шлет он к девушке, говоря, что, на зло ее и своим ворогам, не перестанет любить ее, пока жив.
«Моя сердечне коханая! Тяжко зафрасовалемся (запечалился), почувши, же тая катувка (палачка) не перестает вашу милость мучити, яко и вчора тое учинила. Я сам не знаю, що з нею, гадиной, чинити. То моя беда, що з вашею милостью слушного не мам часу о всем переговорит Болш од жалю не могу писати, тилво тое яко-ж колвек станеться, я, поки жив буду, тебе сердечне любити и зичити (желать) всего добра не перестану, и повторе пишу – не перестану, на злость моим и твоим ворогам».
Затем он вновь посылает ей гостинец – книжку и брильянтовый «обручик» при таком нежном письмеце:
«Моя сердечне коханая Мотренько! Поклон мой отдаю вашей милости, мое серденко, а при поклоне посплаю вашей милости гостинца, книжечку и обручик диаментовий, прошу тое завдячне приняти, а мене в любве своей неотменно ховати, нем даст Бог с лепшим привитаю. Затим целую уста коралевии, ручки беленкие и все члонки телця твоего беленкого, моя любенко коханая»!
Но мать, как видно, не даром мучит девушку: она, наконец, побеждает ее упрямую волю, и Матрену решаются выдать замуж за другого.
Вероятно, узнав об этом и думая, что девушка выходит за другого своей волей, а не от «катованья», Мазепа шлет ей упреки, плачется, что она изменилась, забыла данное ему слово, забыла свои клятвы:
«Моя сердечне коханая! Вижу, же ваша милость во всем одмевилася своею любовию прежнию ку мине. Як собе знаешь: воля твоя – чини що хочешь! Будешь на потум того жаловати. Припомни тилко слова своп, под клятвой мне дание на тот час, коли выходила есь з покой мурованого (каменного) од мене, коли далем тобе перстень диаментовий, над которий найлепшого, найдорогшого у себе не маю, же хочь сяк, хочь так будет, а любовь межи нами не одменится».
Но чувство еще «не отменилось»: девушка колеблется между страстью к Мазепе и покорностью к родителям, – она еще не дала окончательно слова на замужество с другим, она только страдает от домашних преследований, – и гетман опять грозить местью ее притеснителям, сожалея о том, что и мстить он не может: связала ему руки она, которую он любит, потому что месть его должна обратиться на мать той, которую он любит:
«Мое серденко! Бодай того Бог з душею розлучив, хто нас розлучает!
«Знав бы я, як над ворогами помститися, тилко ти мне руки звязала. И з великой сердечной тескницею (тоской) жду от вашей милости ведомости, а в яком деле – сама добре знаешь; прошу теды велце учини мне сворий ответ на сее мое писанье, мое серденко»!
Наконец, последнее письмо Мазепы, – письмо, в котором, по-видимому, разыгрывается и последний акт их личной драмы и сквозит последняя, беспощадная решимость гетмана отмстить своим лиходеем, – как бы на прощанье напоминает девушке об их прежних свиданиях, о ее клятвах любить его до смерти, даже и в таком случае, когда бы он ее разлюбил:
«Моя сердечне коханая, наймильшая, найлюбезнейшая Мотроненько! Вперед смерти на себе сподевався, неж такой в серцу вашом одмени. Спомни тилко на свои слова, спомни на свой присягу, спомни на свои рученки, которие мине ее поеднокрот давала, же мене, хочь будешь за мной, хочь ве будешь, до смерти любнти обецала».
«Спомни на остаток любезную нашу беседу, коли есь бувала у мене на покой: «Нехай Бог неправдивого карает, а я, хочь любишь, хочь не любишь мене, до смерти тебе, подлуг слова свого, любити и сердечне кохати не перестану, на злость моим ворогам: прошу, и велце, мое серденко, яким-колвек способом обачься зо мной, що маю з вашею милостью далей чинити, бо юж болж не буду ворогам своим терпети, конечне одомщение, учиню, а якое – сама обачиш.
«Щасливший мои писма, що в рученках твоих бувают, нежели мои бедние очи, изо тебя не оглядают»!
Но драма разыгралась не так, как предполагали Мазепа, Матрена и ее родители: она имела более страшный последний акт для всех – и для Мазепы, и для Кочубеев, и для всей Малороссии.
Матрену помолвили замуж за Чуйкевича. Волей она шла за него от человека, которого клялась любить до могилы, – от человека, обаяние которого было так неотразимо не только для нее, молоденькой девушки, но и для всей Украины, для таких лиц, как царь Петр, его сотрудники: Меншиков, Головкин, Шафиров, как, наконец, Карл XII: – волей ли она отверглась от него, или ее неволей отворотили от страшного гетмана – неизвестно. Но известно только то, что Матрена продолжала поддерживать известную близость дружеских отношений к Мазепе, равно как и Мазепа был вхож по прежнему в дом Кочубеев.
Гетман, как показывал после Кочубей, отговаривал его от намерения отдать Матрену за Чуйкевича. Вот что объяснял он царю, обнаруживая измену Мазепы:
– Когда я пришел к гетману просить позволения сделать торжественное обручение дочери моей с Чуйкевичем, гетман сказал мне, чтобы я пышного обручения не делал и людей немного сбирал и свадьбой не спешил: «Як будем з ляхами в едности – тогда знайдется твоей дочце жених тоей стороны лядское, знатний який шляхтич, которий твоей фортуне доброй будет подпорой, ибо хотя бы мы ляхам по доброй воле и не поддались, то они нас завоюют и непременно будем под ними». Я пришел в ужас от этих слов, сказал об них свату Чуйкевичу, и мы положили обвенчать детей наших без откладывания, что и сделали.
После уже, когда Матрена была замужем, Мазепа, 29 мая 1707 года, приглашал ее крестить с собой одну еврейку, и за обедом сказал бывшей своей возлюбленной:
– Москва мает у крепкой роботу взяти всю малороссийскую Украину. Кроме того, в июле 1707 года, когда уже чуть ли не ждали вглубь России Карла XII-го со шведами и поляками и когда Кочубей уже решился донести на измену Гетмана, чтобы вместе отомстить и за свою дочь, мать Матрены говорила монаху Никонору (первому доносителю) о гетмане:
– Бездельник он, б…… сын и беззаконник!
Когда монах спросил, почему она так бранит гетмана, Любовь Кочубей сказала:
