В исследованиях Земенкова вполне отразился тот факт, что столичному краеведу совершенно невозможно игнорировать и загородные сюжеты истории. Жизнь московского дворянства — это, на добрую половину (а именно, на теплую половину года), жизнь подмосковных усадеб. Земенков реконструирует барские поместья на акварелях 1944–47 годов и освещает их былую жизнь приблизительно семью десятками исторических очерков, вошедших частично в туристический путеводитель «Подмосковье»15, а полнее всего — в известный, солидный сборник «Подмосковье. Памятные места…»16.
Кстати, как и к поиску московских мемориальных адресов, к изучению подмосковных памятных мест Земенкова привел Чехов. В начале 1950-х москвовед напишет: «…Истринский быт с древним почтмейстером, запечатленный в „Экзамене на чин“, больными крестьянами (рассказы „Токарь“, „Беглец“), провинциальными интеллигентами, столь многократно проходящими сквозь творчество Чехова, необычайно отвечали, как сырьевой материал, его писательскому труду»17. Маленький городок Истру, бывший Воскресенск, с Новым Иерусалимом (Воскресенским монастырем), а также соседнее Бабкино (бывшую усадебку Киселевых, где жили Чехов и Левитан), Земенков рисует летними и осенними месяцами 1939–42 годов. Таким образом была создана ценнейшая с исторической точки зрения и при этом страшная эмоционально, пронзительно трагическая летопись стремительной гибели цветущей, изобильной садами местности, а главное — взорванного монастыря, мировой жемчужины архитектуры. Июнь — август 1939 и два сентября 1940–41 годов являют еще прежнюю картину. Рисунки июля — августа 1942 года представляют уже опустошение, произведенное военными действиями под Москвой в ноябре — декабре 1941 года: печи и кирпичные трубы, оставшиеся от испепеленных домов, сгоревшая техника на дорогах, руины монастыря. Точно обезумевший погорелец, который, не в силах покинуть родного пепелища, все бродит и бродит по нему кругами, так Земенков все рисует и рисует взорванный собор, поврежденные стены и башни, флигели, колючую проволоку на их фоне, развалины надвратной церкви…
Давно замечено, что потеря во время Великой Отечественной войны огромного количества памятников истории и архитектуры, в сочетании с максимально активизированным чувством патриотизма, как бы повернула душу общества и его внимание к этим памятникам, подчеркнув в его глазах их хрупкость, невосполнимость и значимость. Земенков — одно из проявлений и составляющих такого перелома в общественном сознании. В 1949 году он станет участником очень важной для столицы и особенной для своего времени работы, войдя, вместе с историками-москвоведами М. Ю. Барановской и В. В. Сорокиным, в научный актив при моссоветовской секции по выявлению и охране исторических памятников Москвы. К сотрудничеству с этой только что учрежденной «секцией» пригласит их, тоже только что назначенный, ее инспектор, молодой лейтенант авиации в запасе Л. А. Ястржембский, понимавший, что без помощи опытных специалистов ему не обойтись. В течение нескольких лет затем памятники выявлялись, обследовались, получали паспорта и ставились на охрану. «Епархией» Земенкова были, конечно, мемориальные дома. Ценным результатом для всех участников этой совместной деятельности стали, ко всему прочему, и возникшие между ними дружеские отношения. Эта дружба не раз потом приносила плоды и в исследованиях, и в творчестве18.
Однако я забежал вперед. В годы войны Земенков еще продолжает оставаться просто художником, ведя своеобразную хронику событий. Приближение боевых действий к столице, кроме как в истринских зарисовках, было им отражено в серии рисунков «Москва в ноябре — декабре 1941 года» (участвовал также в создании плакатов «Окна ТАСС»). Но рядом с этим в его творчестве все больше места начинает занимать историко-краеведческое направление. Все чаще изображаются памятные дома, овеянные славой русских поэтов и писателей — оживает девятнадцатый век, вспоминается начало двадцатого. И, наконец, интерес к прошлому Москвы вырывается за рамки изобразительного искусства. Земенков начинает выступать с лекциями и водить экскурсии — опять же развивая тему московских и подмосковных памятных мест. Более того, он возвращается к литературному творчеству. Появляются очерки «Истра», «По литературной Москве, пострадавшей от фашистских бомб», «Школа ненависти (Музей на минном поле)»19. Та же тематика затрагивалась и перед различными аудиториями, поэтому не исключено, что эти его первые краеведческие очерки 1942 года представляли собой письменно подготовленные лекции или экскурсии.
После войны статьи Земенкова о литературных памятных местах Москвы и Подмосковья начинают появляться в печати. Не считая заметок в периодике («Вечерней Москве» и пр.), он участвует в сборнике «Подмосковные» (М., 1946) очерками «Авдотьино» и «Чеховская Истра», а в «Литературных экскурсиях по Москве» (М., 1948) — статьей-экскурсией «По чеховским местам в Москве». В 1951 году в сборнике «Литературное наследство» (Т. 57) публикуется его монография «Белинский в Москве». Наконец, дата выхода в серии «Трудов Музея истории и реконструкции Москвы» нашего «Гоголя…» (М., 1954) оказывается отмеченной и на последних датированных акварелях Земенкова в собрании его графики в этом музее. Следовательно, около середины 1950х годов москвовед — к тому времени уже опытный и известный — окончательно оставляет изобразительные средства отображения своих исследований, полностью предпочтя литературные. То есть снова превращается из художника в литератора. И кстати — любопытная деталь! Последняя датированная работа — это чеховский дом Клименкова на Якиманке. Тот самый, с которым Земенков пришел к Миллеру!
Литературное творчество, видимо, все более удавалось, все более оказывалось востребованным и поэтому все более увлекало. Возможно, именно это стало причиной полной концентрации на нем, а, может быть, у Земенкова уже зрел замысел самой известной и самой значительной его книги — «Памятных мест Москвы» (М., 1959). Надо думать, что ее подготовка заняла достаточно времени и сил. Вообще, исходя из вышеизложенного, у читателя может сложиться неправильное впечатление, что Земенков интересовался только писателями и поэтами. Но в «Памятных местах…» не менее обширные разделы, чем о литературе, посвящены также ученым (в различных областях), актерам театра, художникам и скульпторам, композиторам и музыкантам. Это, действительно, энциклопедия. Земенков занимался всеми. Отдельной темой его исследований был друг Гоголя Михаил Семенович Щепкин. Книжечка о нем, по земенковским материалам, была подготовлена и издана уже после кончины москвоведа20. Сохранилась записка Земенкова его ученику и другу, директору Музея истории и реконструкции Москвы, Л. А. Ястржембскому (очевидно, на заседании ученого совета): «Лев Андреевич! Может быть (если Вы будете до конца), поговорим о моей роковой теме „Декабристов“. Б. Земенков» (рукой Ястржембского отмечена дата написания — «26/I-56»)21. Наверное, не будет ошибкой сказать — и это подтверждается материалами личного архива, — что в последнее десятилетие жизни и деятельности Земенкова, ему были интересны чуть ли не все прежде жившие москвичи, которых он в состоянии был охватить и которые, или словом, или делом, оставили хоть какой-то след в культуре Москвы XVIII–XX веков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
