— В их спальне нет телефона, — сказала Голди.
— А я могу забрать в нашу спальню мою девочку? — Эллен быстро добавила: — На случай, если она проснется, мистер Фуриа. Я не хочу, чтобы она вас беспокоила.
— Можете, когда обыщем вашу комнату. — Казалось, униженная просьба смягчила его. А может, он накачался героином или ЛСД? Вряд ли — он должен контролировать себя… — Девчонка будет напоминать вам, миссис, в каком вы положении.
Мелоун внезапно понял, что Фуриа попросту трусит.
— Благодарю вас, — робко произнесла Эллен.
Пока Хинч держал Мелоунов внизу под дулом «вальтера», Фуриа как следует поработал над их спальней. Время от времени Хинч строил рожи Эллен. Казалось, ему нравится смотреть, как она бледнеет и ежится. Мелоун видел губы Хинча, красные и влажные, как свежая кровь, а иногда серый кончик его языка. При мысли о том, как эти губы скользят по телу Эллен, он согнулся, как будто его ударили ногой в пах.
Ящики их комода были выпотрошены, одежда в стенном шкафу распорота, ковер ручной работы еще колониального периода, доставшийся Эллен от матери, разрезан на три части — словно в нем можно было что-то спрятать! — и отброшен в угол. Отставшая половица орехового дерева, натертая до блеска, как и весь пол, была выдернута топором, взятым из погреба, — в углублении Мелоун увидел скелет крысы, вероятно пролежавший там не один десяток лет. Двуспальная кровать под клен была разобрана, а две планки сломаны — Мелоуну пришлось приводить ее в порядок, прежде чем они смогли перенести Бибби из детской. Нож Фуриа вспорол две подушки, и гусиные перья разлетелись по всей комнате.
Они сидели на полу в изножье кровати, прислушиваясь к тяжелому дыханию Барбары. Она пробудилась от алкогольного сна, когда Мелоун поднял ее, и начала плакать, жалуясь на головную боль. Эллен пришлось просить у Фуриа разрешения сходить за аспирином в ванную наверху. Наконец ей удалось снова усыпить Бибби. Мелоун прижимал пузырь со льдом к распухшей челюсти — с повязанным Эллен бинтом на окровавленной голове он походил на дезертира из разбитой армии.
— Обними меня, Лоуни, — попросила Эллен.
Мелоун повиновался.
— Я боюсь.
— Мы все еще живы, — отозвался Мелоун.
— Ты называешь это жизнью?
Он опустил ледяной пузырь, чтобы поцеловать ее.
— Лоуни, мы выберемся из этого?
— Рано или поздно.
— И как долго это протянется?
Мелоун промолчал.
— А ты не мог бы сделать веревку из простынь и спуститься из окна, пока они обшаривают дом? — Эллен снова вернулась в мир кино. — Тогда бы ты позвонил шефу Секко от Каннингемов или Рочеллов…
— По-твоему, сколько прожили бы ты и Бибби после того, как они обнаружили бы мое исчезновение? Нужно смотреть в лицо фактам, Эллен. Мы можем рассчитывать только на себя.
Внизу послышался звук бьющегося стекла и смех Хинча. «Он нашел бутылку скотча, которую подарил мне Дон Джеймс, когда я поймал белого мальчишку, который кидал мусор им в окна», — мелькнуло в голове у Мелоуна. Стараясь не думать о пьяном Хинче, он крепче обнял Эллен.
— Было бы лучше всего, если бы мы смогли вернуть деньги или хотя бы догадаться, кто их взял, — заговорил Мелоун. — Я мог бы договориться с Фуриа, предложив ему деньги за нашу свободу.
— По-моему, ты думал, что их украл Фуриа.
— Теперь я в этом не уверен. Конечно, такой подонок способен на все, но мне показалось, что он не лжет.
— Тогда кто это сделал, Лоуни? Может, все-таки Хинч? Он мог пригнуться…
— Ты больше ничего не припоминаешь о человеке, который тебя ударил?
Она прижалась затылком к лоскутному одеялу.
— Я рассказала тебе все, что видела.
— Иногда подробности вспоминаются позже. Мы должны постараться… Эллен!
— Что?
— Я знаю, что ты измождена, но не спи! Подумай! Какого цвета был его костюм?
Эллен молча покачала головой.
— Пиджак и брюки были одного цвета? Или на нем была спортивная одежда?
— Не знаю. Я не заметила.
— Может, он был в кожаной куртке?
Она снова покачала головой.
— На нем не могло быть пальто?
— Я не видела, Лоуни.
— А шляпа?
— Нет. Шляпы не было. Чулок был натянут на всю голову.
— Через чулок обычно можно увидеть хоть что-то. Ты не запомнила что-нибудь о его лице?
— Только приплюснутый нос.
— Приплюснутый? Как у Хинча?
— Чулок сплющивает любой нос…
— Эллен, ты опять засыпаешь! — Мелоун встряхнул ее, и она открыла глаза.
— Прости.
— Волосы? Уши? Галстук? Руки? Ноги?
Эллен продолжала качать головой. Внезапно ее глаза расширились, и она отодвинулась от кровати.
— Ноги, Лоуни! Он был обут в галоши. Или боты.
— Боты? — Мелоун уставился на нее. — Сегодня? Весь день было сухо, а на небе ни облачка. Ты уверена, Эллен?
Она кивнула.
— Это уже что-то… В чем дело?
— Я вспомнила кое-что еще.
— Что?
— Его руки. На нем были перчатки. Я видела, как опускалась рука, ударив меня. На ней была черная кожаная перчатка.
— Перчатки… — пробормотал Мелоун. — Если он скрыл лицо под чулком, то мог позаботиться о том, чтобы не оставлять отпечатки пальцев… Предположим, это был взломщик…
— В Нью-Брэдфорде? — Эллен невольно улыбнулась. — Ты снова превращаешься в копа, Лоуни. К чему вору в этом городишке беспокоиться об отпечатках пальцев?
— Признаю, что более вероятным кажется один из этой троицы, как мы и думали. Но почему перчатки? Сейчас они явились сюда с голыми руками…
Мелоун казался удивленным выводом, к которому привели его умозаключения. Он осторожно положил на пол пузырь со льдом, снял ботинки, приложил палец к губам, потом встал, подошел к двери и прислушался. Теперь он отнюдь не выглядел изможденным. Вернувшись, он опустился на одно колено и прошептал:
— Эллен, ты все время говоришь о человеке, ударившем тебя, как о мужчине. Почему?
Она нахмурилась:
— Не знаю. Пиджак, брюки…
— Это не означает мужчину. В наши дни мужчину и женщину трудно отличить по одежде. Женщина могла надеть слаксы, мужской пиджак и примять волосы чулком. Но руки и ноги сразу бы ее выдали, если бы она не замаскировала их полностью. Вот откуда мужские перчатки и боты в сухой день. Она подстраховалась на случай, если ее заметят. Помнишь, Хинч говорил внизу, что он и Голди сегодня ездили в город? Голди обманула своих сообщников, Эллен! Должно быть, в городе она ускользнула от Хинча, пришла сюда, ударила тебя по голове, украла сумку и наверняка спрятала ее где-то, прежде чем вернуться в хижину. Потому она и старается изо всех сил убедить Фуриа, что сумку украли мы!
Мелоун ощущал маленький триумф и жаждал восхищения Эллен. Он хотел услышать от нее: «Ты восстановил свой престиж в моих глазах, дорогой. Теперь я снова чувствую себя в безопасности».
Но Эллен вместо этого сказала:
— Хорошо, Лоуни, сумку украла Голди. Как это нам поможет?
Разумеется, она была права.
Мелоун встал и начал ходить по комнате.
— Но больше у нас ничего нет. Значит, мы должны воспользоваться этим. Каким образом?
— В том-то и загвоздка. — Голова Эллен снова прислонилась к кровати.
Но Мелоун уже почувствовал второе дыхание. Крошечное пятнышко света появилось там, где раньше была сплошная темнота, как внутри старого колодца, заброшенного пятьдесят лет назад и полного зеленой слизи.
— Может быть, нам обвинить ее в присутствии двух других? — пробормотала Эллен.
— Нет, это не сработает. Голди хитра и обведет Фуриа вокруг пальца — он поверит каждому ее слову. Она не должна догадываться, что мы подозреваем ее, Эллен, иначе может уговорить Фуриа прикончить нас. В глубине души она куда хуже, чем он.
— Тогда попробуем договориться с ней.
— А что мы можем ей предложить? Пригрозить, что мы все расскажем Фуриа? Даже если это пробудит в нем сомнение, доказательств у нас нет, и она быстро его переубедит. До сих пор, Эллен, она сдерживала его, но сейчас перестанет это делать. Нет, нужно как-то выяснить или догадаться, где она прячет деньги.
— Попробуй. — В ее голосе не слышалось особой надежды.
— Эллен, мы не должны сдаваться.
— А кто сдается?
— Ты!
— Что ты от меня хочешь, Лоуни? Я не могу драться с ними голыми руками. Я только знаю, что должна защитить моего ребенка…
— Мы должны!
— Хочешь, чтобы они услышали, как мы ссоримся?
Мелоун хрустнул костяшками пальцев и снова стал мерить шагами комнату.
Веки Эллен опустились.
— Я не сплю, — сказала она. — Свет режет мне глаза.
Мелоун сердито повернул выключатель и прислонился к стене. «Какой смысл вцепляться друг другу в глотку? Чего я от нее ожидаю? При первой же серьезной передряге я цепляюсь за нее, как никогда не цеплялся даже за собственную мать. А она хочет цепляться за меня. У нее есть на это право — я ее муж. Каждый избиратель может проголосовать только один раз. Ты должен войти в кабинку и сам принять решение, как делается в Америке».
