По его словам, на базаре всегда невообразимая толкотня, для местных жителей это «настоящий клуб, где передаются все новости». Многие приходят издалека исключительно для того, «чтобы поболтать и узнать что-нибудь новенькое». Торгуют мужчины и женщины, цен больших не запрашивают.
Спустя сто с лишним лет выявить здесь какие-то принципиальные изменения довольно трудно, если не обращать особого внимания на немногочисленные предметы, в той или иной степени связанные с научно-техническими достижениями XX века, — сомнительного качества бытовую аудио- и видеотехнику, электроприборы и т. п. За таким товаром уважающий себя покупатель идет, как правило, в универмаг, а не на базар.
В силу понятных причин исчезли «русские красные товары», зато у торговцев сейчас неизменно богатый выбор ковров, изделий из шелка и войлока. Странно, что они не попались на глаза знаменитому путешественнику. Его современники, посещавшие оазис примерно в те же годы и несколько позже, обращали на них внимание в первую очередь.
Неожиданно много оказалось на базаре дров. При стабильных 35 градусах тепла в середине сентября и постоянно ощущавшемся соседстве знойной пустыни Такла-Макан было крайне сложно определить конкретные причины массового спроса на них.
Палочкой-выручалочкой для обитателей безжалостной пустыни на протяжении тысячелетий являются евразийские тополя (кит. хуяншу). Их родина — Синьцзян, про эти деревья говорят, что они могут прожить около тысячи лет, потом твердо стоят другую тысячу лет и остаются неповрежденными еще одну тысячу лет, пока лежат на песке. Их ключевую роль в жизни местного населения при всем желании переоценить невозможно. Иногда даже кажется, что евразийские тополя — это Божий дар людям, волею судеб оказавшимся в чрезвычайно суровой среде обитания.
Удивительные деревья пришли на помощь и исследователям данного региона. Все деревянные находки, начиная от обычных ложек и кончая гробами усопших, оказались в хорошем состоянии, что позволило археологам получить бесценный материал для своих научных изысканий. С помощью погибших, но не упавших хуяншу удавалось и удается разыскивать следы древних государств и поселений, отдельные захоронения и могильники.
Ковровый бизнес
Особый разговор о деревянных дощечках с письменами. Это, пожалуй, одни из самых ценных находок, поскольку они озвучили голоса далекого прошлого. С тех пор, как в начале XX века в Синьцзяне обнаружили первые экземпляры, к настоящему времени их общее число перевалило за десятки тысяч единиц. Они найдены на караванных путях и в оазисах пустыни; среди них послания и указы правителей, личная переписка, распоряжения по хозяйству, долговые расписки и многое другое. Тексты на различных языках дали возможность почувствовать пульс и ритм жизни древнего Шелкового пути.
Потихоньку подкралось обеденное время, и я охотно представил себе раскаленный тандыр с нежнейшей бараниной и хрустящими лепешками внутри, других вариантов по части применения в этих местах дров у меня не возникало. Однако хотанцы в один голос уверяли, что зимой в их краях очень холодно. Заглянув в китайский справочник, я отчасти признал свою неправоту, но сомнения в душе россиянина, не понаслышке знакомого с настоящими морозами, остались.
Поскольку с предстоящей трапезой захотелось отведать алкоголя хотанского производства, предварительно следовало найти достаточно солидный продовольственный магазин с соответствующим ассортиментом. В мусульманском городе, даже в Китае, возникают частые заминки с приобретением напитков более крепких, нежели пиво.
Поиски растянулись примерно на четверть часа, пока я не наткнулся на хорошие местные вина. Взгляд остановился на бутылке (0,7 литра) с броской черно-красно-золотистой этикеткой, которую уже видел в Урумчи. Еще тогда я решил купить ее в Хотане, отдав предпочтение спиртным напиткам, изготовленным в административном центре. Заодно сэкономил полдоллара, она обошлась в 8 юаней, а в Урумчи указанная бутылка стоила 12.
Вино по-китайски называлось «мэйгуй» (роза), но, к счастью, оно не имело ничего общего с дешевым розовым «портвейном» замечательной студенческой поры. Порадовали его приятный аромат, темно-красный цвет и небольшое количество сахара; на этикетке бутылки художник запечатлел китайскую традиционную чарку из бронзы на трех ножках, памятник которой пекинские власти недавно по-чему-то поставили неподалеку от посольства России в КНР.
Через минуту к столику подошел изрядно выпивший, грязный и полураздетый человек, явно смахивавший на отечественных алкашей или «бомжей», и стал просить милостыню. В первый момент я даже чуть опешил, так как никак не ожидал увидеть здесь подобной экзотики. Мужчина не походил на ханьца или уйгура, но уверенно говорил на обоих языках.
Нищих в современном Китае немало. Зачастую это уроженцы наиболее отсталой провинции Хэнань, где проживают всего около 100 млн. человек. Они весьма назойливо попрошайничают на вокзалах и улицах крупных городов. Ближе к национальным праздникам либо накануне важных политических мероприятий полиция быстро и четко решает эту проблему, но со временем все возвращается на круги своя.
В городах Синьцзяна я изредка встречал совершенно иных нищих, хотя не уверен, что данное слово к ним вообще применимо. Это были скорее настоящие дервишы— члены своеобразного суфийского (от араб, суф— грубая шерстяная ткань) братства, нищенствующие бродячие аскеты, осознанно не имеющие какого-либо личного имущества. Подобным образом они подчеркивают тот особый смысл, который придается в суфизме учению о добровольной бедности и довольствовании ничтожно малым.
Первые аскеты были еще среди сподвижников Мухаммеда. Своей конечной целью суфии считали и считают уничтожение личностных качеств и замену их божественными либо прямое соединение с божественной истиной. Эта философия оказала мощное влияние на классическую поэзию исламского мира. Прославленный поэт-суфий Джалаладдин Руми, живший в XIII веке, писал:
О друг, умей страдания сносить,
Чтоб сердце светом жизни просветить.
Тем, чья душа от плотских уз вольна,
Покорны звезды, солнце и луна.
Тому, кто похоть в сердце победил,
Покорны тучи и круги светил.
И зноем дня не будет опален
Тот, кто в терпеньи гордом закален.
(пер. В. Державина)Другой выдающийся персидский поэт и современник Руми Муслихиддин Саади более двадцати лет в рубище дервиша скитался по мусульманским странам. В его знаменитой поэме «Бустан» есть рассказ о долгих молитвах мистика-аскета, которому сначала некий голос, а затем мюрид (послушник) пытаются внушить, что все устремления тщетны, не для него «небесные врата», на что дервиш дал такой ответ:
От этих врат мне некуда уйти,
Другого нет передо мной пути.
Не думай, коль от пира ты отбился,
Что я и сам от бога отвратился.
Лишь попрошайка, получив отказ,
В другую дверь стучать бежит тотчас.
Пусть я отвержен, но в любви и вере
Я тверд. И я другой не знаю двери!
(пер. В. Державина)Большим авторитетом у своих современников пользовался Абдурахман Джами (1414–1492 гг.) — ученый, философ-суфий, аскет, наставник государственных деятелей и поэтов. О нем великий поэт и его большой друг Алишер Навои сказал:
Дервишеской одеждою своей
Он затмевает блеск земных царей.
Им пленены дервиши и цари,
Ему верны дервиши и цари.
(пер. В. Державина)Абдурахман Джами в жизни и стихах самым решительным образом отвергал любое проявление лицемерия и говорил, что «потакать лжецам и трусам в сочиненьях не привык». Вот одна из его газелей:
Что видел в мире этот шейх, укрывшись в своем дому,
Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?
Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз,
И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон
— чужд всему.
Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?
От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?
Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил.
Ты, как неверному, ему не доверяйся потому…
Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал
средь степных песков.
Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному.
Влюбленный в ложный внешний блеск,
он груду раковин купил.
Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому.
Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, —
Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.
(пер. В. Державина)Современные синьцзянские дервиши выглядели весьма импозантно: довольно высокий рост, развевающаяся грубая одежда, всклоченные длинные и густые волосы, крепкий деревянный посох, — все это каждый раз привлекало внимание окружающих. Что же касается вышеупомянутого хотанского маргинала, то общение с ним никак не входило в мои планы, и мы очень скоро расстались.
