Получил команду прекратить задание и Сергей Павлишин. Он находился позади меня, а после разворота на аэродром оказался впереди. Вглядываясь в переднюю полусферу, я старался выискать самолеты Павлишина и Балобанова. Прошло около двух минут после последнего доклада Бориса Николаевича. Но Прытков за это время ни разу не поинтересовался обстановкой на борту.
Внезапно тишину эфира прорезал спокойный доклад Балобанова:
– Двести шестьдесят первый, высота девятьсот, помпаж, катапультируемся!
На меня это подействовало как гром среди ясного неба. Я моментально отключил форсаж и убрал тормоза, понимая, что после летного происшествия расшифруют все «черные» ящики, в том числе и мой, а там грубейшее нарушение правил полета. Но тут же в голове появилась другая мысль: почему так долго молчит РП?.. Военные летчики-истребители, приученные делать все по команде, как правило, ждут санкцию даже на аварийное покидание самолета. Прытков упорно молчал. Команда «Катапультируйтесь!» так и вертелось у меня на языке, но опять же пресловутая наша система не позволяла при живом руководителе полетов самовольно влезать в эфир. Казалось, целая бесконечность прошла с момента доклада командира эскадрильи, и вдруг раздался крик, который исходил не из человеческой гортани, а из самой души, который драл и свою душу и души слышавших его:
– Двести шестьдесят первый, ката!..
Я перенес взгляд в район предполагаемого местонахождения экипажа.
В районе «Дальнего» привода буквально через считанные секунды я увидел поднимающийся вверх столб то ли дыма, то ли пара. А спустя мгновение дрожащим голосом Прытков затараторил, как испорченная пластинка:
– Двести шестьдесят первый, катапультируйтесь!
– Двести шестьдесят первый, катапультируйтесь!
– Двести шестьдесят первый, катапультируйтесь!
– Двести шестьдесят первый, катапультируйтесь!..
С надеждой на благополучный исход я выполнил два прохода над аэродромом. Над дальним приводом увидел, что перед дамбой, на которой он стоял, из воды торчит хвост самолета, а оттуда поднимается столб пара. Ни парашютов, ни летчиков, ни спасателей с высоты шестьсот метров обнаружить было невозможно. Приземлившись и зарулив на стоянку в полном неведении, я крикнул встречающему меня технику:
– Живы?!
Но на земле тоже никто еще ничего не знал. Несколько минут поступала противоречивая, но оптимистическая информация. По одной – летчики живы и здоровы, по другой – получили незначительные травмы, по третьей – имеют многочисленные травмы, но живы и отправлены в госпиталь… Но уже через полчаса стало ясно: оба погибли. Они успели катапультироваться, но не хватило высоты для раскрытия парашютов…
В тот же вечер большая часть летного состава напилась вдрызг. Балобанов не дожил четыре дня до своего тридцатилетия, Рюмину было двадцать шесть. Всегда подвижных, заражающих своей энергией, их невозможно было даже представить мертвыми.
…Два деревянных гроба, уложенные в цинковые ящики, стояли в армейском клубе с открытыми крышками. Олег Рюмин, у которого почти сошел чехол парашюта, выглядел довольно сносно. Челюсть Бориса Балобанова была обезображена выпирающей голой костью. Безутешный рев внезапно постаревших молодых вдов не прекращался ни на минуту, им тихо подвывали жены пилотов. Летчики стояли с мрачными хмурыми лицами, кое у кого катились по щекам слезы. Под звуки похоронного марша отнесли мы наших друзей и командиров к военно-транспортному самолету. Прогремел троекратный салют, и чрево самолета поглотило печально известный в народе «груз двести». После взлета самолет прошел над нами на высоте ста метров, прощально качнул крыльями и унес двух пилотов в их последний полет.
Поминки были в ресторане аэропорта «Полет». Пили много и молча.
Олег Рюмин при жизни часто рассказывал про своих закадычных друзей-однокашников Колю Крылова и Валеру Туниева. Они прилетели на проводы и не скрывали своего горя. Крылов служил в Ростове-на-Дону командиром звена, а старший лейтенант Туниев был уже командиром эскадрильи где-то в центре России. Оба, с красными от слез глазами, обнявшись, сидели за столом, вспоминая курсантские годы и своего навеки ушедшего друга.
И сколько-таки платят израильским летчикам?
На следующий день с жуткой головной болью, мечтая о глотке пива, я угрюмо слонялся по штабу, привыкая жить без своих командиров. Вдруг по коридорам пронесся шум, прозвучала команда всем собраться в классе первой эскадрильи. По шушуканью «стариков» и упоминанию Штилермана, Прыткова, Балобанова, Рюмина я предположил, что речь пойдет о недавней катастрофе. В класс влетел командир полка Миронов со зверским выражением лица и с ходу, не обращаясь ни к кому конкретно, закричал:
– Где этот е… ый Штилерман?!
Вскочил исполняющий обязанности командира второй эскадрильи капитан Ермуханов:
– Товарищ командир, он был в штабе.
– Немедленно найти и в класс! – выпалил командир и так же внезапно исчез, как и появился.
Прошло минут пять, и в класс вошел начальник боевой подготовки авиации ПВО генерал-майор Полтавцев в сопровождении того же Миронова. Моложавый холеный генерал, поздоровавшись с нами, принес соболезнования по случаю недавней утраты. Посмотрев поверх очков на собравшихся, он назвал фамилию Штилермана и попросил его подняться. Того по-прежнему не было, и генерал сурово посмотрел на командира полка. Едва Миронов начал оправдываться, как появился Миша Штилерман. Красный, хоть сигарету прикуривай, он, растерянно моргая, смотрел на генерала. Генерал немедленно приступил к разбирательству:
– Товарищ капитан, вы вчера звонили Главнокомандующему войск ПВО, по поводу летного происшествия?
– Так точно, – моментально вспотев, отвечает летчик.
– Почему вы считаете, что необъективно разобрались в его причинах?– холодно продолжает свой допрос прибывший начальник.
Штилерман, с трудом припоминая подробности вчерашнего дня, напряженно думал, как лучше ответить генералу. Наконец пришел к выводу, что если уж настал час расплаты, то говорить лучше одну только правду. Собственно, он всегда предпочитал поступать именно так. Вот и сейчас, обреченно, как перед расстрелом, пользуясь последним словом, он посмотрел на сидящих в классе летчиков и твердо произнес:
– Виновато руководство полка, спланировавшее облет спарки во время стрельб. А основной виновник – заместитель командира полка майор Прытков, который не оказал никакой помощи экипажу.
– И часто вы позволяете себе оценивать действия вышестоящих начальников? А вот расскажите-ка мне для начала действия летчика при помпаже двигателя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
