«Странная она, – размышляла миссис Х. – Хочет достойно попрощаться со старым конягой. Столько времени потратила на него».
«Не так, как с собственным мужем», – думала Сабина, понимая, что так считают все.
На второй день, когда Джой заперлась в комнате, отказываясь от еды и никого не принимая, Эдвард стал хуже дышать. Линда по собственной инициативе вызвала врача, боясь, что, если дожидаться, когда соблаговолит появиться его жена, врача может не оказаться на месте.
Пока врач щупал пульс больного, прикладывал стетоскоп к костлявой груди и шептался о чем-то с Линдой, бледная, настороженная Сабина сидела рядом, держа деда за руку.
– Все в порядке, – раздраженно произнесла она. – Можете мне сказать. Я его внучка.
– Где миссис Баллантайн? – проигнорировав ее, спросил врач.
– Сегодня она не выйдет из комнаты, так что вам придется поговорить со мной.
Врач переглянулся с Линдой.
– У нее умерла лошадь, – подняв бровь, сказала Линда, видимо несколько разочарованная тем, что врач кивнул в знак согласия.
– Кристофер здесь?
– Он уехал.
– А твоя мать здесь? – спросил он Сабину.
– Да, но она ни имеет никакого отношения к моему дедушке.
Сабина говорила медленно и отчетливо, как говорят с идиотами.
– Такая вот эта семейка, – заметила Линда. В последнее время она стала свободно высказывать свои суждения.
– Послушайте, почему вам не поговорить со мной? Я передам бабушке, когда она выйдет, – предложила Сабина.
Врач обдумывал ответ. Потом, взглянув на Сабину, сжал губы в тонкую линию.
– Полагаю, мы не можем ждать так долго.
Вскоре после этого Кейт, воодушевившись тем, что ее любят, решила взять дела в свои руки. Подойдя к комнате матери, она резко постучала в дверь и, не обращая внимания на протесты Джой, вошла в скромно обставленную комнату и сказала, что врач хочет срочно поговорить с ней.
– Не могу сейчас прийти, – не глядя на дочь, ответила Джой. Она лежала на своей односпальной кровати, повернувшись спиной к двери и подогнув к животу длинные тонкие ноги в поношенных вельветовых брюках. – Скажи, что я позвоню ему позже.
Кейт, которая никогда не видела, чтобы мать выглядела уязвимой – та даже никогда не ложилась днем, – заявила твердым голосом и решительно:
– Боюсь, он хочет поговорить с тобой сейчас. Папа плохо себя чувствует.
Джой продолжала лежать.
Кейт долго дожидалась ответа.
– Мне жаль Герцога, мамочка, но тебе придется встать. Тебя просят спуститься вниз.
Из-за двери было слышно, как Сабина, горестно всхлипывая, идет в свою комнату. Когда она осознала серьезность дедушкиного состояния, то, как ребенок, разразилась громкими рыданиями, размазывая по щекам слезы и сопли. Кейт была поражена этим несвойственным для Сабины всплеском эмоций и поэтому решила действовать. В какой-то момент матери все же придется выйти из своей комнаты. Хорошо, конечно, оставлять все на Сабину, но в таких ситуациях не мешало бы вспомнить, что внучке всего шестнадцать лет.
– Мамочка…
– Пожалуйста, уйди, – сказала Джой, немного приподняв голову, и Кейт разглядела красные заплаканные глаза, примятые, спутанные седые волосы. – Хочу, чтобы меня оставили в покое.
Кейт услыхала, как в коридоре закрылась дверь комнаты Сабины.
– Знаешь что? – тихим голосом заговорила она. – Будет здорово, если ты выслушаешь меня. Только один раз. – (Джой, отвернувшись, смотрела в окно.) – Послушай, мама, что бы ты обо мне ни думала, я по-прежнему папина дочь. И я сейчас здесь. Кристофера нет. Неправильно, если Сабина сама будет всем этим заниматься. Кому-то надо решить, отправить ли папу в больницу, а если нет, то что нам делать дальше. Если ты через пять минут не спустишься вниз, то мы вместе с врачом решим, что делать с папой.
Глубоко вздохнув, Кейт вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Джой вошла в гостиную, когда врач допивал чашку чая. Волосы у нее были приглажены, глаза сильно опухли от слез.
– Извините, что заставила вас ждать, – произнесла она.
Кейт, сидевшая напротив в одном из кресел у камина, не знала, смеяться ей или плакать.
– Создается впечатление, что она готова сделать все, что угодно, но только не разговаривать со мной, – говорила Кейт некоторое время спустя, рассеянно теребя какой-то кожаный ремешок, – они с Томом сидели в кладовке для упряжи.
Кейт утопала в старом кресле, вытянув ноги к электронагревателю, который, ярко светясь, давал мало тепла. Прохладный чистый воздух конденсировался при разговоре в маленькие облачка пара.
– Я хочу сказать, в такие времена семья должна сплачиваться. Даже семья вроде нашей. Но мама продолжает бродить вокруг, находя себе все новые занятия, избегает папу и отказывается говорить со мной о том, что нам с ним делать. Кристофер застрял в Женеве на какой-то конференции, а Сабина слишком молода, чтобы принимать подобные решения.
Том мокрой губкой очищал уздечку, ловко отпарывая пряжки и отдирая их правой рукой.
– Неужели я такая бесполезная? И нельзя допустить, что я в состоянии помочь?
– Дело не в тебе, – покачал он головой. – Дело в ней.
– Что ты имеешь в виду?
– Ей проще горевать по коню, чем по мужу. Она такая зажатая, твоя мать, привыкла все держать внутри. Боюсь, она не знает, как справиться с этой ситуацией.
Кейт на минуту задумалась.
– Я не согласна. Мама всегда легко приходила в ярость. Думаю, дело во мне. Она просто не хочет дать мне почувствовать, что я могу сделать для нее что-то полезное. – Кейт поднялась. – Она никогда не гордилась тем, что я делала. В ее глазах я всегда все делала неправильно. Она просто не хочет допустить, чтобы это изменилось.
– Ты ужасно сурова с ней.
– Это она ужасно сурово ко мне относилась. Послушай, Том, кто сказал, что я не могу жить дома, когда я забеременела Сабиной? А? Как по-твоему, это меня задело? Боже правый, мне было восемнадцать!
Теперь Кейт вышагивала по комнатушке, проводя рукой по стеллажам с седлами.
– Я думал, ты сама не захотела остаться.
– Не захотела. Но это было потому, что они ужасно ко мне относились.
Том поднес уздечку к свету, отыскивая пятна сажи, потом опустил ее на колено.
– Это было давно. Надо идти дальше. Мы идем дальше.
Кейт повернулась к нему, сложив губы в упрямую гримасу. Если бы ее покойной бабке Элис довелось увидеть эту гримасу, она сказала бы, что это в точности как у матери.
– Я не могу идти дальше, Том, пока мама не перестанет порицать меня за все, что я делаю. И пока не начнет принимать меня такой, какая я есть.
Сложив руки на груди, Кейт сердито уставилась на него. Волосы падали ей на лицо.
Том отложил уздечку, встал и крепко обнял ее. Она сразу почувствовала, что тает в его руках.
– Выбрось это из головы.
– Не могу.
– На время. Мы что-нибудь придумаем, чтобы отвлечь тебя.
Голос его был тихим, нежным. Кейт провела пальцем по его губам. На нижней губе был едва заметный волдырь от лихорадки.
– Так что ты задумал? – пробормотала она. – Ты ведь знаешь, в доме полно народа.
Он улыбнулся, в глазах появилось озорное выражение.
– Пожалуй, тебе пора начинать ездить верхом.
Кейт уставилась на него, потом отодвинулась.
– Ох, нет, – ответила она. – Если ты заставил Сабину, то меня не заставишь. Последние двадцать лет я благодарю Бога, что мне не приходится садиться на чертовых лошадей. Ни за что!
Том медленно подошел к ней. Он по-прежнему улыбался:
– Мы могли бы уехать на несколько миль от дома. Погода прекрасная.
– Нет. Ни за что.
– Можем медленно ехать шагом до леса. Где нас никто не увидит.
Кейт покачала головой, плотно сжав губы, словно опасаясь непрошеного поцелуя.
– Я не езжу верхом, Том. Лошади меня пугают. Я буду рада, если никогда больше не сяду на коня.
Здоровой рукой он обнял ее за шею и осторожно притянул к себе. От него пахло мылом и сладковатым духом сена.
– Тебе не придется одной ехать верхом. Сядешь вместе со мной. Обниму тебя и буду все время держать.
Опьяненная его близостью, Кейт испытывала легкое головокружение. Обнимая его за шею, она хотела раствориться в нем, хотела, чтобы и он растворился в ней. Глаза ее закрылись, она склонила голову набок, чувствуя на шее его теплое дыхание.
– Хочу с тобой быть самим собой, – прошептал Том, и от вибрации его голоса у нее на шее волоски встали дыбом.
Услышав, как хлопнула дверь конюшни, Кейт отскочила от него.
Послышались приближающиеся шаги, и в двери появился Лайам. Его худое обветренное лицо на фоне яркого света казалось темным. Стоя с попоной под мышкой, он переводил взгляд с Тома, который, сидя, опять чистил упряжь, на Кейт. Она стояла, небрежно прислонившись к одному из седел.
– Прекрасный день, – сказал Лайам. Слова были обращены к Тому, но смотрел он на Кейт. – Я подумал, что пока заберу попону у гнедого жеребенка. Не такой уж он неженка, как мы думали.
