— Не нравится мне, что ладони у них светлые, а руки темные. И подошвы стоп у них тоже светлые. Все равно что они натянули на себя вторую кожу, а вот на ладони и подошвы ее не хватило.
— Если врач прописывает диализат, который не очень хорошо справляется с очисткой или у пациента повышенная чувствительность к этому диализату, его состав можно скорректировать.
— Одна из причин, по которым я знаю, что мир создан не так, как следовало, это наличие в нем черных людей. Замысел удался бы куда лучше, если бы все люди в этом мире были белыми.
Возможно, сам того не понимая, он максимально близко подошел к признанию, что, по его разумению, мир — это сцена, иллюзия, созданная, чтобы обмануть его, а он — единственный элемент правильного мира.
Лорри посмотрела на меня. Лицо ее оставалось спокойным, но глаза сверкали от раздражения. Я кивнул, предлагая ей продолжить.
Понимал, что с каждой минутой наши шансы достучаться до него уменьшались, но если бы мы сдались, то лишили бы Энни последней надежды.
— И уже совсем редко, такие случаи единичны, выясняется, что у пациента сильнейшая аллергия на самые минимальные дозы компонентов, составляющих основу диализата, и подобрать состав, не вызывающий аллергии, невозможно. У Энни тот самый случай. Аллергическая реакция нарастает с каждой процедурой диализа и может привести к анафилактическому шоку.
— Господи, так отдай ей одну из своих почек, почему ты этого не сделаешь? — спросил он. — Твои почки должны ей подойти.
— Благодаря твоему отцу, — напомнила ему Лорри, — у меня осталась только одна почка.
Он повернулся ко мне:
— Тогда одну из твоих.
— Если бы я мог, то уже лежал бы на операционном столе, — ответил я. — Когда меня проверяли на совместимость, выяснилось, что у меня гемангиомы обеих почек.
— Так ты тоже собрался умирать?
— Гемангиомы — доброкачественные опухоли. С ними можно жить всю жизнь, но пересаживать такие почки нельзя.
Перед самой смертью дедушка Джозеф воскликнул: «Почки! Почему почки должны быть таким важным органом? Это же абсурд, полнейший абсурд!»
Мой отец думал, что дедушка вновь впал в полузабытье, так что его последние слова никакой смысловой нагрузки не несут.
Мы знаем, что сказал бы на этот счет английский поэт Уильям Каупер, если бы не умер в 1800 году.
Помимо фразы о неисповедимости путей Господних, старина Билл написал: «За наводящим ужас бедствием Бог прячет улыбающееся лицо».
Я всегда в это верил. Но в последнее время задумывался и готов в этом сознаться, а вдруг улыбка эта такая же «чокнутая», как те улыбки, которыми потчевал нас Панчинелло.
— Запишите вашего ребенка в лист ожидания, как делают все, — предложил мой брат-убийца.
— Нам придется ждать год, может, дольше, пока отыщется подходящий донор, — ответила Лорри. — Люси и Энди слишком малы, чтобы стать донорами.
— Год — не такой большой срок. Я прождал восемь лет, прежде чем мне разъединили пальцы.
— Ты меня не слушал, — в голосе Лорри появились резкие нотки. — Энни этот год может прожить только на диализе. А диализ ей противопоказан. И я объяснила почему.
— Я, возможно, подойду в доноры.
— Почти наверняка подойдешь, — возразил я.
— Опять в ведро попадет голова, а не нога, — предсказал он. — Так бывало всегда.
Лорри попыталась сыграть на эмоциях:
— Ты — ее дядя.
— А ты — мой брат, — обратился он ко мне. — И где ты был все эти девять лет, когда американская система правосудия распинала меня? Как Понтий Пилат, ты умыл руки.
Иррациональность его обвинения, и мания величия, это ж надо, сравнить себя с Иисусом, не требовали ответа.
— И вот еще что неправильно с черными людьми, — продолжил он. — Сперма черного человека должна быть черной, как у белого — белой. Но она тоже белая. Я видел достаточно порнофильмов.
Бывают дни, когда мне кажется, что за всю историю литературы мир, в котором мы живем, наиболее точно отражен в фантасмагорическом королевстве, куда Льюис Кэрролл отправил Алису.
Лорри не унималась: .
— Рано или поздно анафилактический шок убьет Энни. И случиться это может при следующей процедуре диализа. Мы не можем идти на такой риск. Мы загнаны в угол. Практически у нее осталось…
У Лорри перехватило дыхание, так что фразу пришлось заканчивать мне:
— Практически Энни осталось только два дня.
Произнеся эти слова, я почувствовал, как ледяные пальцы сжали мне сердце, и какие-то мгновения не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Значит, опять все возвращается к старому, доброму Панчинелло, — изрек мой брат. — Величайшим клоуном в истории человечества станет Панчинелло Бизо. Но нет, Панчинелло Бизо будет величайшим воздушным гимнастом нашей эпохи! Да только мне не позволили им стать. Никто не сможет отомстить за смерть матери лучше Панчинелло! Да только деньги я сохранить не смог и еще лишился яиц. И снова из всех людей только Панчинелло, один-единственный Панчинелло, может спасти маленькую Энни Ток, которую правильнее называть Энни Бизо. Только Панчинелло! Но в результате она все равно умрет, потому что, потому что, как и в прошлые разы, это всего лишь интрига, затеваемая с тем, чтобы вновь посадить меня в лужу.
Его речь добила Лорри. Она поднялась со стула, отвернулась от Панчинелло, ее начала бить дрожь.
Я смог выдавить из себя только одно слово:
— Пожалуйста.
— Уходи, — сказал он мне. — Возвращайся домой. Когда эта маленькая сучка умрет, похорони ее на баптистском кладбище рядом с безымянным младенцем, чью жизнь ты украл.
Глава 60
Когда мы вышли из совещательной комнаты в коридор, Шарлей Коулман сразу все поняла по выражению наших лиц. Раскрыла объятья Лорри, и Лорри, рыдая, припала к ее груди.
Мне же очень хотелось повернуть время вспять, вспоминая, что произошло в последние полчаса, и вновь обратиться к Панчинелло, найти другие, более убедительные слова.
Разумеется, я знал, что еще один разговор с ним не приведет к иному результату, как не приведут десять разговоров, сто. Говорить с ним все равно что говорить с ветром, слова глохли, не долетали до него.
Я знал, что не подвел Энни, что наш приезд сюда был обречен на провал. И тем не менее чувствовал, что подвел ее, и такое меня охватило отчаяние, что я сомневался, хватит ли мне сил дойти до автомобильной стоянки.
— Фотография, — внезапно вспомнила Лорри. — Фотография Энни осталась у этого мерзавца.
Она могла не уточнять. Я знал, почему мрачно сверкнули глаза, а губы в отвращении закаменели.
Я тоже не хотел, чтобы в уединении камеры он смотрел на фотографию Энни и утолял свою жажду жестокости мыслями о ее болезненной смерти.
Вернувшись в совещательную комнату, я нашел его на том же месте, только охранник уже собрался снять наручники, которые приковывали Панчинелло к столу.
— Фотография принадлежит нам.
После короткого колебания он протянул мне фотографию, но не отпустил, когда я взялся за другой ее край.
— Как насчет открыток? — спросил он.
— Каких открыток?
— На мой день рождения и Рождество.
— Да, конечно.
— От «Холмарка». Как мы и договорились.
— Мы ни о чем не договорились, сукин ты сын.
Кровь бросилась ему в лицо.
— Не смей оскорблять мою мать.
К этому он относился серьезно. Я это знал.
Но тут же злость ушла из него.
— Но я забыл… она ведь и твоя мать, не так ли?
— Нет. Моя мать дома, в Сноу-Виллидж, рисует игуану.
— То есть на сладости денег не будет?
— И на чипсы тоже.
Такое отношение вызвало у него неподдельное удивление.
— А как насчет романов Констанс Хаммерсмит?
— Дай мне фотографию.
Отдав фотографию, он повернулся к охраннику:
— Нам нужно еще несколько минут, чтобы закончить разговор.
Охранник посмотрел на меня.
— Сэр?
Я просто кивнул, не доверяя собственному голосу.
Охранник проверил, хорошо ли закреплены наручники, и вышел из совещательной комнаты, закрыл дверь и остался у стеклянной панели, наблюдая за Панчинелло.
— Ты привез с собой заявление, которое я должен подписать? — спросил Панчинелло.
Ответила ему Лорри. Она стояла на пороге совещательной комнаты, держа дверь открытой, чтобы я мог побыстрее выйти.
— У меня в сумочке три экземпляра. Заявление составлено хорошим адвокатом.
— Заходи, — попросил он. — Закрой дверь.
Лорри присоединилась ко мне, и у нее, как и у меня, наверняка возникла мысль о том, что он опять нас разыгрывает, чтобы вновь отказать.
— Когда мы это сделаем?
— Завтра утром. В больнице в Денвере все готово. Им нужно сообщить за двенадцать часов.
— Сделку, которую мы заключили…
— Мы выполним все условия, — заверила его Лорри, доставая из сумочки ручку и три экземпляра заявления с просьбой отпустить его в больницу для операции по пересадке почки маленькой девочке.
