Но как только толпа перевалила через гребень холма, надежды на победу и славу поблекли.
Внизу, в отдалении, виднелись сады и постройки Акшура. Крытые соломой крыши, глинобитные стены, столбы козьих загонов. Амбары, сараи, мастерские. Людей не видно, но воображение дополняет картину. Мужчины с вилами и пастушьими посохами, женщины с младенцами у груди. Старики и увечные с порогов наблюдают за мирным течением жизни. Все это всего в сотне шагов. Но Дорану и многим из его людей не суждено преодолеть этот путь. Они попали в ловушку.
Однажды Доран уже видел подобное сооружение, когда путешествовал в Ур по делам храма. Крестьяне к югу от Кан-Пурама использовали такие загоны, охотясь на оленей и антилоп. Как раз за гребнем холма, чтобы издали не было заметно, нифилимы соорудили барьер из заостренных кольев. Они были косо вбиты в землю таким образом, чтобы острие находилось на уровне между бедром и пупком мужчины среднего роста. Для животных такие барьеры устраивали на привычных миграционных тропах, а затем сеяли в стаде панику при помощи огня и дыма. Как убедились воины Кан-Пурама, то же самое можно сделать и с людьми. И даже те, кто увидел преграду вовремя, не смогли ее избежать. Напирающие сзади толкали их вперед.
Лишь в центре барьера оставался проход, который закрывал плотный строй нифилимов с мечами на изготовку. Доран быстро понял, что ему посчастливилось оказаться как раз напротив прохода. Он закричал, замахал руками, но его никто не услышал. Уперся пятками в землю — тщетно.
Последнее, что заметил Доран сквозь мелькание мечей нифилимов, — грязный коричневый плащ с капюшоном, вынырнувший из-за крайней городской постройки. Андер умудрился обойти нифилимов. Он и его отряд ворвались в Акшур как раз вовремя, чтобы спасти армию Кан-Пурама. Андер стал настоящим героем дня.
Так, с проклятием на искривленных смертной болью губах и с молитвой всепрощения в сердце, Доран, жрец Каллы, вошел в мир мертвых.
Глава 7
Долги плоти
А вот и грифы. Не так много, как под Кан-Пурамом, но больше, чем хотелось бы. Они кружат над орошенным кровью холмом, подхватывают куски мертвой плоти и снова взмывают в небо. Но сегодня большинство из них останутся голодными.
Ячмень сидит на камушке неподалеку от гребня холма, наблюдает, как жрецы Каллы готовятся предать огню тела павших. Нифилимы уже изрядно опустошили запасы дерева в Акшуре, так что пришлось разобрать несколько строений, использовать мебель, пустить в ход даже покрытые кровью шесты барьера.
Собрать тела тоже оказалось не так просто. Иной раз обнаруживали, что кто-то еще дышит. К раненому спешили жрецы, которые пытались спасти его перевязками, примочками, прижиганиями — но всякий раз бесполезно. Слишком коварными оказались повреждения от деревянных пик, слишком обильными вызванные ими кровотечения. С ранеными нифилимами дело обстояло проще. Этих никто не мучил попытками спасти. Прирезав на месте без лишних церемоний, их волокли к костру.
Ближе к вечеру погребальный костер подготовлен. Армия собирается в долине: все храмы, все секты. Особенно удивился Ячменное Зерно, когда увидел, что даже Кадеш вывел на поле последователей Мардука. Сейчас боевое братство значило для всех больше, чем расхождения в религиозных воззрениях.
К сожалению, в мирное время такое вряд ли возможно. Отсутствовали только люди Андера. Но к этому все привыкли. Отряд Андера уже давно жил своей собственной жизнью.
Ячменное Зерно следит за приготовлениями и вспоминает первые похороны, на которых ему довелось присутствовать. И тогда в небе кружили грифы. На земле Шинара и мышь не умрет без их ведома.
Тогда по Кан-Пураму прокатилась волна черной лихорадки, унесшая его деда. Ячмешке исполнилось шесть лет, и он, конечно, не обратил внимания на все тонкости обряда. Не помнит даже, как жрец взмахнул церемониальным факелом, но грифы в небе навсегда врезались в его память. Он дернул за руку мать.
— Грифов всегда приглашают на похороны, — прошептала она. — Это первые существа, в которых Создатель вдохнул жизнь.
Ячменное Зерно удивился выбору бога. Почему он решил начать с таких гадких тварей! Мать заметила его недоумение и пояснила:
— Они сотворены из песков пустыни и приставлены следить за всем на свете: и за живым, и за мертвым.
— А почему они кружатся?
— Потому что помнят дни, когда вихри кружили их над барханами.
Еще врезались в память маленького Ячменного Зернышка столб черного дыма и вытянутая рука деда с обуглившимися белыми волосками. Через долгие годы он усвоил, что все живое со временем обращается в прах. А тогда ему бросилось в глаза сходство черного столба дыма со смерчем в пустыни. «Создатель почему-то очень внимателен к покойникам», — подумал он.
— Мама, а меня тоже сожгут, когда я умру?
— Нет, — прошептала мать.
— Почему?
— Потому что ты верный Молоха.
— Молох не хочет, чтобы мы горели?
— Нет, радость моя. Верные Молоха горят при жизни. После смерти они гниют.
Ячменное Зерно еще вспоминал, как мать объясняла ему особенности загробной жизни, когда услышал звук шагов. Сзади подошел Андер и присел на соседний камень. Плащ и рубаха Андера были забрызганы кровью, капюшон надвинут на лоб.
— Почему на Совете не был? — спросил Андер.
— Посты выставлял.
— Все сам?
— Так надежнее.
Андер мотнул головой в сторону костра.
— И туда не пошел.
— Одиноко мне с людьми, — пояснил Ячменное Зерно. — А я не люблю одиночества.
Андер кивнул. Эта жизненная позиция была ему понятна.
— Допросили пленных, — сообщил он.
— Пытали, стало быть, — поправил Ячменное Зерно.
— Жалеешь? Посмотрел бы ты, как они пытают…
— Я не пленных жалею.
— Да, нашли выживших местных жителей. Женщины были заперты в сарае за коптильней, чуть с голоду не померли. В коптильне мясо портится, а они рядом голодают.
— Выживут?
— Должны.
Возле погребального костра тем временем собрался небольшой оркестр. Дудки, тростниковые флейты, один шофар из рога горного козла. Здесь не возникло межрелигиозных трений, все жрецы провожали своих покойников под музыку.
— Что они будут играть?
Ячменное Зерно пожал плечами.
— Моя мать пела за прялкой. У нее был чудесный голос.
— У тебя же не было родителей. — Ячменное Зерно вдруг ощутил приступ правдолюбия. И жестокости.
В ответ Андер хмуро уставился на свои руки, бледные, как выгоревшая трава. Сейчас он напоминал Яшману шакала, угодившего лапой в капкан и готового отгрызть бесполезную плоть, чтобы обрести свободу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
