Эдик открыл огонь до того, как пять или шесть человек, шагавших к БТРу, очутились в перекрестии прицела. Он просто увидел, как они надвигаются, с автоматами в руках, и ударил по кнопке. Пулеметы ожили, словно только и ждали этого. Крупнокалиберные пули накрыли боевиков и срезали, как коса траву. Витряков, подобравшийся почти вплотную с противоположной стороны, стал свидетелем их мгновенной гибели, и она потрясла его до глубины души, даром, что она, душа его, была черной как уголь и черствой, словно прошлогодний сухарь. Он тоже успел разглядеть подбитую машину, и был практически уверен, что ее экипаж лежит внутри, бездыханный, как консервированные сосиски. Случившееся стало для Огнемета сюрпризом.
– Степа! – выкрикнул Витряков, хоть звать было уже некого. Если Громила и был здесь, то находился чудовищно далеко, с общепринятой точки зрения. Вряд ли Армеец за грохотом пары КПВТ мог расслышать выкрик Витрякова, тем не менее, он повел стволом справа налево, против часовой стрелки, уничтожая все, что только оказывалось в перекрестии прицела. Леня прыгнул вперед, навстречу этому дистанционному оверлоку, штопающему землю крупнокалиберными пулями. И очутился в мертвой зоне, образованной корпусом БТРа. Его более медлительным спутникам повезло гораздо меньше. Их забрал свинцовый смерч. Витряков пополз к машине, закусив губу и потеряв винтовку. Через секунду, быть может две, пулеметы смолкли.
– За-заклинило! – крикнул Армеец, судорожно нажимая гашетку. Спаренные пулеметы молчали. Над ними курился дымок. Дождь перестал моросить, хлынув, как из лопнувшего трубопровода под высоким давлением. Стволы пулеметов шипели, падавшие на их капли немедленно испарялись.
– Проверь гильзоотводы! – посоветовал снизу Бандура. – Может, гильзы заклинило.
Эдик, у которого звенело в ушах, а во рту стоял привкус сгоревшего пороха, как раз собирался спросить, где должны, по мнению Андрея, находиться эти чертовы гильзоотводы, в которых застряли проклятые гильзы, когда откуда-то сверху затрещали выстрелы. Пули забарабанили по крыше бронетранспортера. Эдик, вскрикнув, соскользнул вниз, под защиту брони, по пути разбив локоть, потянув сухожилие на ноге и ссадив скулу. Посланные Витряковым бойцы, наконец, добрались до окон, из которых открывался вид на крышу машины. Андрей, превозмогая боль, помог Армейцу задраить верхний люк. Зажегся плафон освещения отделения, он горел тускло, как ночник. Теперь они очутились в консервной банке. Делать стало решительно нечего. Им оставалось либо уповать на чудо, либо просто ждать конца, что гораздо тяжелее, зато много реальнее.
– Вот теперь, точно все, – довольно спокойно констатировал Андрей. Эдик покосился на него, пару раз открыл рот, но ничего не сказал.
* * *
– Попался, б-дь, который кусался, – сказал Витряков и почти дружелюбно похлопал по борту бронетранспортера. – Попался, б-дь на х… – С первого взгляда ему, как незадолго до этого Громиле, стало совершенно ясно, что хоть он и промахнулся, машина теперь никуда не уедет, без гусеничного эвакуатора, по-крайней мере. На крыше бронетранспортера валялся приличный фрагмент стены из ракушечника, так что было вообще неясно, как стрелок ухитрился вдохнуть второе дыхание в зенитную установку до того, как бойцы Витрякова своим огнем из окон заставили его задраить люк. Уцелевшие колеса смотрели в разные стороны, как ноги новорожденного теленка. Передняя подвеска превратилась в кучу металлолома, причудливо переплетенного взрывной волной до такой степени, что могла послужить разве что скульптору-абстракционисту, лепящему свои произведения из добытого на свалке утиля железа. Витряков бегло осмотрелся по сторонам, и его заметно отпустило, а на губах заиграла зловещая улыбочка. Теперь, когда осы не могли кусаться, поскольку потеряли жало, оставалось только выкурить их из гнезда, это могло быть даже весело. Правда, у защитников стальной крепости оставались амбразуры, целых три по каждому борту, из которых они могли стрелять. Если, конечно, было из чего. Огнемет не собирался выяснять это на собственной шкуре.
– За прорезями следите, б-дь на х…! – приказал он подошедшим бойцам. У него осталось человек семь полевых игроков, да еще четверо в дальнем крыле, не густо, но вполне достаточно, чтобы завершить дело, поставив жирную точку. Как именно, Витряков пока не решил. – Смотрите, б-дь, чтобы никто из них носа не высунул, – добавил он, и, протянув руку, вынул початую бутылку дорогого марочного коньяка, замеченную им в кармане одного из ребят.
– Это у тебя, б-дь на х… что?
Извините, Леонид Львович, – бледнея, пролепетал боевик. Коньяк был из разграбленного подвальчика Бонифацкого, Огнемет за подобные выходки вполне мог и пристрелить, не долго думая. Однако сейчас он решил проявить великодушие. К тому же, Огнемет дорого бы дал за дорожку, но кокаин хранился в ящике письменного стола в особняке, куда пока было рано идти. Сначала следовало разобраться с залетными, которые, по всем понятиям, уже прилетели. Как грачи с одноименной картины, название которой он отчего-то запомнил со школьной скамьи.[89]
Глядя, как его люди берут неподвижный БТР в тиски, Огнемет пару раз жадно приложился к бутылке. Коньяк, обжигая пищевод, потек в желудок. Вообще-то Витряков не очень жаловал это пойло, но тут был особый случай, а коньяк действительно был редкого сорта, из уникальной коллекции Бонифацкого. Подбрасывая бутылку на ладони, Огнемет бросил взгляд на особняк и ему на мгновение показалось, что он видит далекий силуэт Бонифацкого, прилипшего к крохотному окошку сауны. Сделав третий глоток, Леонид Львович шваркнул бутылкой о борт, словно спускал со стапелей новый океанский лайнер. Она брызнула коричневыми осколками.
«Мелковато, б-дь на х… для мести, – осклабился Леонид Львович, представив вытянутую физиономию Боника, наблюдающего эту картину, – а, один хрен, приятно. К тому же, еще не вечер».
– Головой попробуй, козел, – глухо посоветовали из бронетранспортера. Леонид Львович вздрогнул от неожиданности, а потом вдруг хрипло рассмеялся. Боевики, стоявшие рядом, таращились на главаря во все глаза, подозревая, что он свихнулся. Но, Огнемет был в полном порядке. Просто чувство лисы, собирающейся полакомиться мясом пока еще живого ежа, охватившее его у БТРа, стало особенно сильным после того, как он узнал, что еж еще и пытается острить. Глотая коньяк Бонифацкого, он раздумывал над тем, как бы поизощреннее казнить запершихся в стальной утробе мудаков, чтобы это надолго запомнилось всем прочим, кому только может прийти в голову шальная мысль перейти дорогу Лене Витрякову. Теперь его посетило озарение, он понял, как ему поступить. Насколько знал Витряков, в арсенале банды закончились и гранаты, и динамит, использованный до последней шашки на недавней рыбалке. Впрочем, его это нисколько не смущало. У Витрякова возник другой план. Он как раз открыл рот, собираясь отдать необходимые распоряжения, когда Качок, чудом уцелевший на ступеньках, когда Бандура в первый раз опробовал пулемет, несколько раз выстрелил в борт из пистолета. Пули с визгом срикошетили о броню, заставив забравшихся на крышу боевиков в испуге отшатнуться. Одна из пуль прожужжала у Леонида Львовича над ухом. Схватив Качка за шиворот, Витряков треснул его головой о тяжелую металлическую дверь бронетранспортера.
– Давно бы так! – крикнули изнутри.
– Ты что делаешь, припиздок?! – зашипел Витряков.
– А как еще их оттуда выковырять, Леонид Львович? – задыхался Качок, размазывая по лицу кровь из разбитого носа.
– Автогеном можно попробовать, – предложил худой бандит со старомодными бакенбардами. Приятели звали его Копейкой. – Срежем петли, не проблема.
– Дисковая пила тоже подойдет, – сказал коренастый гангстер с высокими залысинами по прозвищу Мурик.
– Тихо! – рявкнул Огнемет. Разговоры немедленно прекратились. – Я вам скажу, как мы поступим. – Он окинул хмурым взглядом напряженные лица своих людей, выудил из кармана зажигалку, продемонстрировал в вытянутой руке. Никто не проронил ни звука, пока он не закончил. – Мы их, б-дь на х… сожжем.
– Правильно, – воскликнул Качок. – Вот это мысль! Сжечь их, гнид, к трахнутой матери!
Его вопль подхватили остальные.
– Сжечь на х…! – эхом откликнулся Витряков, потирая руки.
Отрядив троих человек в кладовую, за бочкой бензина, Леонид Львович знаком подозвал Качка с Муриком. Те подбежали, услужливые, как псы.
– Где этот пидор, которого Бонифацкий вчера приволок? – спросил Огнемет. – Киллер недоделанный. Ломанный, б-дь на х… недоломанный.
– В лазарете сидит, – сказал Качок. – Ребята его вздернуть хотели, вчера, так доктор, сучок, не дал. Встрял, гнида, давай в воздух шмалять.
– Волоките сюда, – приказал Витряков таким тоном, что стало очевидно: для вышеупомянутого пленника из лазарета этот путь наверняка станет последним.
