— Я с ней только что познакомился.
— Тогда, должен заметить, вы произвели впечатление. Или, точнее, обрели нового друга. — Верхняя губа дернулась, открыв зубы. — Иногда, мистер Спейд, имя — всего лишь имя, и не имеет никаких темных значений.
— Темных значений? Почему вы выбрали такое выражение?
— Ни Эдгар — мистер Смайт, если вам угодно, — ни я не нарушаем заданного профессором кодекса поведения. Да, это правда, я действительно получал сообщения от мистера Смайта относительно «Цимбелина» и денег, необходимых для хранения его на складе в Лондоне. Равным образом я посылал сообщения ему, но лишь через курьера, назначенного профессором Феллом. Так что, как видите, руки над столом.
От этого заявления Мэтью едва не расхохотался, но смог сдержаться:
— Мне даже думать не хочется о том, что кто-то мог оказаться нечестным.
— И как бы вы на это отреагировали? Добились бы для нас наказания, если мы действительно поддерживаем социальные отношения, не связанные с профессиональными занятиями?
— Что вы делаете вместе? — спросил Мэтью. — Ходите в… — Он вспомнил штучку из одного выпуска своей любимой «Лондон газетт», — «рейкхелл-клубы»?
Где, как писали в газете, могут подать роскошный ужин из восьми блюд и редких вин, а потом клиенту до волдырей надирает задницу женщина в сапогах со шпорами, умеющая работать бичом. Мэтью представил на этих сатурналиях Смайта с Уилсоном, связанных, вероятно, своими похотливыми интересами. Один завывал бы, будто у него полные легкие горящих углей, а другой бы сально улыбался, наслаждаясь причиняемой болью.
— Молодой человек, — холодно сказал Уилсон, — смирите ваши необузданные фантазии, а лучше приберегите подобные предположения для ваших шлюх и клиентов. — Он начал отворачиваться от Мэтью с перекошенным от злобы или отвращения лицом, но остановился. — С этой штукой на носу у вас смехотворный вид, — ущипнул он напоследок и направился к себе в комнату.
Мэтью подождал, пока Уилсон отопрет дверь и скроется за нею, и только потом вернулся в свое обиталище.
Глава двадцать пятая
Когда прозвенел обеденный колокольчик — в одну сторону по коридору, потом в другую, — Мэтью дал часам — свече погореть еще пятнадцать минут, потом надел несколько подсевший сюртук от серого в полоску костюма и был готов к выходу в свет. Если хоть сколько-то повезет, то Таккеры валяются пьяные или — хотя об этом даже думать противно, — весь день по-братски пополам терзают Штучку и понятия не имеют, что Натан Спейд восстал из могилы.
Время явить себя публике бодрого и пышущего здоровьем.
Мэтью отмылся и побрился, причесал волосы. Вполне приличный вид — но есть нюанс. Проходя мимо зеркала, он подумал, что с нашлепкой на носу выглядит нелепо, и потому содрал примочку. Под ней обнажилось синее, распухшее, с зелеными прожилками творчество Мэка и Джека. Сквозь этот горящий глиняный ком до сих пор не проникал ни один запах, но тут уж ничего не поделаешь. Темные круги залегли под глазами, две шишки на лбу стали темно-лиловыми. Павлин как есть, подумал он о себе. И еще хвост собрался распускать.
Он вышел из комнаты, спустился в банкетный зал, где вчера потерял голову Джонатан Джентри.
Все собрались в полном составе, кроме доктора без головы. И сидели все на тех же местах. Ели из тарелок что-то, похожее на густое красное варево из морепродуктов. Пупс, радостно хихикая, кормил Огастеса Понса. Смайт пил вино из стакана, а Саброзо — из бутылки. Почти невидимый Уилсон склонился лицом над тарелкой, будто собираясь втянуть ее ноздрями. Минкс Каттер сидела на стуле, прямая как игла. У Арии Чилени был бледный и утомленный вид, будто солнце острова высосало из нее силы. На лице Штучки не отражалось ничего. Она сидела, зажатая плечами братьев, одетых в оранжевые, под цвет волос, костюмы. В зубах у каждого брата торчал кусок хлеба. Матушка Диар кушала деликатно, но красные кружевные перчатки скрывали здоровенные руки работницы.
Мэтью спустился по лестнице с таким видом, будто каждая ступенька принадлежит ему. Штучка увидела его первой. Выражение ее лица не изменилось, хотя, быть может, глаза чуть расширились, что заметил один лишь Мэтью.
Потом его увидели остальные. Джек и Мэк Таккеры подавились своими кусками хлеба, зеленые блестящие глаза на лисьих мордах стали огромными. Джек выскочил из-за стола, и кресло опрокинулось у него за спиной. Мэк лишь наполовину приподнялся и схватился рукой за горлышко бутылки — не то в качестве опоры, не то в качестве оружия.
— Какая вас муха укусила? — хрипло рявкнула Матушка Диар, и из-под кружева заученных манер проступило грубое сукно природной сути.
— Простите за опоздание. — Мэтью обошел стол и занял свое место напротив Минкс и рядом с Арией. С облегчением заметил, что от вчерашнего убийства не осталось и следа. Он сел и улыбнулся всем присутствующим: — Всем добрый вечер.
Таккеры посерели, как мокрая бумага. Переглянулись, пораженные, потом посмотрели на Мэтью с чем-то, похожим на страх.
— Садитесь, джентльмены, — сказал им Мэтью. — Я не кусаюсь.
— Что у вас с лицом? — спросила Минкс.
— Ерунда. Упал случайно. — Он потянулся к горшку с варевом, стоящему на столе, и наложил жаркого себе в тарелку. — На вид — объедение.
Вкуса, впрочем, не было никакого — он не почуял запаха ни одинокой перчинки, ни рыбьего плавника, мелькнувших у него в ложке.
— На лестнице? — спросила Матушка Диар. — Вы к врачу не обращались?
— Нет, отлежался у себя в комнате. — Он обратил улыбку к двум хмурым братьям. — Пожалуйста, не надо стоять ради меня.
Мэк первым опомнился и криво ухмыльнулся, только ртом, но не глазами.
— Подними стул, Джек. Неуклюжий ты.
Мэк сам опустился в кресло, чуть скаля зубы. Из бутылки, которая оказалась у него в руке, Мэк сделал глоток, опорожнивший ее наполовину.
— Неуклюжий, — повторил Джек. Он был оглушен, будто получил удар головой полбу. — Черт побери, неуклюжий. — Поправив кресло, он сел и улыбнулся Матушке Диар фальшиво и натянуто. — Извините за бардак. Не знаю, что на меня нашло.
Мэтью расправил салфетку на колене:
— Хорошие манеры — вещь неоценимая, — сказал он и посмотрел на Матушку Диар. — Вы согласны?
— Разумеется. Хорошие манеры могут ввести человека во множество домов… и вывести из множества затруднений, — ответила она и кивнула ему, будто понимала, что именно он имеет в виду.
— Вы весь день просидели в комнате? — спросила Ария.
Глаза у нее были красные. Хотя вряд ли Джентри был ее белым рыцарем и героем ее романа, его смерть, очевидно, не оставила женщину равнодушной и по крайней мере нарушила послеобеденный сон.
— Не совсем весь, — вмешался Уилсон своим раздражающим почти-шепотом. — Совсем недавно он выходил. Разве не так, мистер Смайт?
— Именно так, мистер Уилсон, — ответила бочка гравия.
— Интересовался кое-чем, — сказал Уилсон.
— Книгами, — подтвердил Смайт. — Весьма любознательный молодой человек.
— Вы что, загадками изъясняетесь? — спросил Саброзо.
Голос у него был несколько нетвердым. На сюртуке светлого костюма появились винные пятна. Мэтью подумал, что Смайт и Уилсон — возможно, братья по поискам самой грязной дыры Лондона, где можно просадить несколько фунтов в качестве платы за боль, — имитируют стиль общения Таккеров.
— Да нет, не загадками, я думаю. Просто обиняками.
— У тебя вид, пацан, будто тебя малость потрепали, — сказал Мэк, запуская жирные пальцы в волосы Штучки.
И как будто соединенный с ним общими нервами Джек сделал то же самое со своей стороны. Штучка еще несколько секунд смотрела на Мэтью, потом снова стала молча — и со всем возможным в ее положении достоинством — есть жаркое.
— Потрепали, — сказал Джек со свистящим смешком.
— И вид у тебя хреновый-хреновый, — добавил Мэк.
— Хрен на ножках, — подхватил Джек.
— Джентльмены? — Огастес Понс отвернулся от ложки в руках Пупса. Молодой человек попытался вложить ложку в губы Понса, но его усилия встретили запрещающий взмах руки. — У мистера Спейда хотя бы, — с видом превосходства произнес Понс, — имеются некоторые ограничения цветовой гаммы. Оранжевого он себе не позволил.
Сезар Саброзо расхохотался пьяным смехом, по лицу Минкс Каттер пробежала мимолетная улыбка. Со стороны братьев Таккеров признаков веселья обнаружено не было.
— Закрой хлебало, козел жирножопый! — рявкнул Джек и подался к Понсу. В глазах у него пылала жажда убийства — Мэтью хорошо знал этот огонь.
— Не забываться! — Голос Матушки Диар звучал очень по-матерински — если чья бы то ни было мать способна загнать тебе кол в голову двумя словами. — У нас цивилизованное собрание, джентльмены! И леди, — добавила она ради соблюдения этикета. — Все мы — братство, и вести себя должны соответственно. Ясно? — Она глянула на Таккеров взглядом, способным резать сталь. И повторила в ответ на их молчание: — Ясно?
