Современная военная наука считает деятельность ответственного командира сложной квалифицированной работой, требующей глубоких знаний, аналитических способностей, умения быстро рассчитывать варианты.
Первейшей задачей командира является создание адекватных требованиям момента организационных структур[155]. Следует еще и еще раз обращать внимание на важность своевременного (то есть довоенного) решения этой проблемы. Весь план Шлиффена тактически обосновывался включением в состав германских армейских корпусов тяжелой гаубичной артиллерии. Японская концепция войны на море опиралась на разработанные специально «под нее» взаимно сопряженные оргструктуры — авианосное соединение Нагумо и Первый Воздушный флот. Немецкие блицкриги напрямую связываются с танковыми дивизиями, в то время как поражение Франции — с отсутствием таковых (притом, что танков у французов было больше, чем у немцев, и танки эти были лучше).
Далее, командир обязан довести свое соединение до высокой степени боеготовности. Как правило, это означает всего лишь умение грамотно пользоваться находящимися на вооружении техническими системами. Опять-таки, как правило, войска этого не умеют совершенно[156], что приводит к резкому снижению коэффициента их пересчета в «стандартные дивизии».
На войне задачей командира является оптимизация маневра, что подразумевает организацию разведки, связи, снабжения и — во вторую очередь — создание такой модели движения войск, которая приводит к нормальному бою при наивыгоднейших условиях. Разработка собственной схемы маневра или хотя бы нетривиального варианта такой схемы автоматически причисляет полководца к высшей военной элите.
Нормальный бой к оценке способностей полководца отношения не имеет. На любом уровне рассмотрения — от роты до группы армий — это всегда задача подчиненных командиров.
Заметим здесь, что в рамках аналитической военной науки от полководца отнюдь не требуется гениальности, то есть способности увидеть в системе «война» нечто доселе неизвестное. Тем более он не обязан обладать харизмой. Нет необходимости даже в сильном характере: подчинение «сверху— вниз» обеспечивается самой структурой армии.
Иными словами, полководец должен быть профессионалом, но он может не быть личностью.
Вероятностная стратегия и риск
Простейшим обобщением классической модели оперативного искусства является переход к вероятностному распределению результатов «нормального боя». В рамках данного построения исход боя, соответствующий уравнениям Остроградского, признается не неизбежным, а лишь наиболее вероятным. «Отклонение от нормы» описывается тем или иным статистическим распределением (системой модификаторов — кубиков с разным числом граней, как это было принято у японских генштабистов в начале Второй Мировой войны и как это делается в современных настольных ролевых играх серии D&D, классическим гауссовым «колоколом», «резонансной кривой» и пр.).
При этом подходе расчет штабом противника своих возможных ходов также может быть представлен в виде распределения вероятностей решений. Таким образом, «нормальный бой» теряет свой фиксированный результат; вместо этого мы получаем статистическое распределение возможных вариантов, определяющееся произведением вероятности данного боя на модификатор, описывающий вероятность данного исхода.
Мы имеем дело с нетривиальным обобщением «пространства войны» на статистическое пространство, являющееся некоторым достаточно далеким аналогом пространства квантового. Интегрируя по всем частным боям, получим распределение вероятностей исхода операции или даже войны в целом. Заметим, что здесь мы сталкиваемся с подобием «парадокса Шредингера»: до тех пор пока внешний по отношению к системе «война» наблюдатель не фиксирует калибровку, войну следует считать находящейся в смешанном состоянии, описывающимся суперпозицией ряда собственных функций, некоторые из которых описывают победу, а некоторые — поражение. В этом плане можно сказать, что «вероятностная война» поддерживает состояние неопределенности.
В аналитической стратегии прослеживается желание ответственных командиров максимально сузить вероятностные распределения, а в идеале — вообще вернуться в классическому насквозь и до конца просчитываемому «нормальному бою». В рамках стратегии риска можно увидеть стремление убежать от определенности и поискать свои шансы на краю гауссианы.
Эти шансы могут быть найдены на пути расширения пространства решений (состояний). Чем больше степеней свободы у штабов, командиров и соединений, ведущих «нормальный бой», тем шире резонансный спектр возможных исходов. Поэтому стратегия риска — это всегда стратегия, лежащая за пределами Устава[157]. В известном смысле можно сказать, что по отношению к классическому военному искусству, различающему понятия «можно» и «нельзя», она носит «карнавальный» характер.
Разведка — элемент хаоса в аналитической стратегии
Расчет вариантов в классической стратегии основывается на предположении о равной информированности сторон об обстановке. Понятно, что сторона, информированная лучше, получает преимущество, которое в некоторых случаях может вывести ситуацию за пределы аналитичности.
Организация разведки со времен Сунь-цзы представляла собой важнейший сектор работы полководца. Разумеется, подавляющую часть информации доставляет войсковая разведка: кавалерийские завесы маневренного периода Первой Мировой войны, разведывательные самолеты Второй, спутники — Третьей. Наконец, радиоперехват.
Следует, однако, помнить, что в организации войсковой разведки обе стороны находятся в одинаковом положении. Иными словами, такая разведка сводится к двустороннему обмену информацией, вполне укладывающемуся в рамки аналитической модели. Мы можем расширить определение снабжения, включив в него доставку частям и соединениям не только горючего, пищи и боеприпасов, но и необходимой для осмысленной боевой работы информации. Тогда работа войсковой разведки влияет на количество «стандартных дивизий», тем самым — на ход и исход «нормального боя». Величину этого влияния не следует переоценивать.
Совершенно иной является ситуация с агентурной разведкой. В рамках этой подсистемы действуют не полки и эскадрильи, а отдельные люди — со своими совершенно индивидуальными особенностями: интеллектом, лояльностью, стойкостью, инициативностью, фантазией, везением, наконец. Поскольку этих людей очень мало (по сравнению с характерной численностью армий), никакому усреднению их деятельность не поддается, оставаясь величиной, априори совершенно непредсказуемой. А это означает, что возможны — и время от времени реализуются — ситуации, в которых деятельность одного разведчика может привести к бифуркации в системе «война», то есть к потере аналитичности. Классическая модель операции, построенная на равной информированности сторон, сразу же станет неадекватной, и выводы классической военной теории будут опровергнуты.
«Если бы войско знало, войско побило бы войско» — гласит французская пословица.
Неаналитичность агентурной разведки проявляется прежде всего как ее сверхэффективность. Во время Первой Мировой войны с деятельностью шпионов связывают катастрофические для немцев результаты прорыва группы кайзеровских эсминцев в Финский залив. Анализируя деятельность немецкого агента, который наводил подводные лодки на союзные конвои, ответственный офицер ВМС союзников заявил: «Линкор, свободно разгуливающий по коммуникациям, не причинил бы нам столько вреда».
Следующая война принесла еще более разительные примеры. Разгром японского флота при Мидуэе стал возможен благодаря довоенной деятельности одного (двух) человек, добывших секрет японской шифровальной системы. В некотором смысле эти два человека подменили собой по крайней мере три ударных авианосца (что представляет собой где-то около 50% всего наступательного потенциала флота США, создаваемого десятилетиями на деньги всей страны). Аналогичную роль сыграла операция «Ультра» в срыве решающего наступления Роммеля под Эль-Аламейном.
До сих пор трудно оценить реальные результаты деятельности супругов Розенберг в США и О. Пеньковского в СССР. В обоих случаях, однако, можно уверенно говорить о стратегических последствиях шпионажа.
Если согласиться с тем, что разведка — прежде всего агентурная разведка — представляет собой непредсказуемое, хаотическое звено в сугубо аналитическом мире военной науки, становится понятной и общепринятая недооценка ее роли (что проявляется, в частности, в вопросах о званиях и наградах: очень редко разведывательной сетью страны руководит человек в звании выше генерал-майора), и чрезвычайно жестокое отношение к пойманным неприятельским шпионам, которых в военное время казнят, а в мирное — приговаривают к многолетнему тюремному заключению.
