Японская сторона планировала внезапность и, в соответствии с законами диалектики, получила ее со знаком минус. В этой связи встает вопрос о недопустимо широком использовании радиосвязи или о плохом обеспечении скрытости при подготовке операции.
Как уже отмечалось, первые сведения о предстоящем японском наступлении в Центральном секторе Тихого океана крипто-аналитическая служба предоставила Нимицу в середине мая. Таким образом, у командующего американским флотом оставалось не более двух недель, чтобы разработать план сражения и претворить его в конкретные боевые приказы. При предельном напряжении всех штабных и организационных структур такого запаса времени впритык хватало, но обычно руководящие инстанции относятся к неожиданным для них выводам разведчиков весьма скептически: по логике вещей, несколько дней должны были уйти у Рочфорта на уговаривание Нимица.
Далее, как правило, в штабе образуются две партии: одна из карьерных соображений верит в полученные сведения, другая (по той же причине) объявляет их дезинформацией. Командующему приходится маневрировать между этими группировками, страхуясь на случай любого исхода. В результате с опозданием принимается взвешенное, а на самом деле — половинчатое решение. (Например, усилить гарнизон Мидуэя и числа второго послать к атоллу 16-е оперативное соединение — посмотреть.)
С этой точки зрения утечка информации, подобная той, что имела место перед Мидуэем, не могла привести к сколько-нибудь серьезным последствиям. В конце концов, она происходила и перед Перл-Харбором, и перед сражением за Индонезию, и перед рейдом в Индийский океан[166].
И лишь в данном случае ситуация развивалась нестандартно. Хотя «партия альтернативы» и существовала (более того, имела поддержку в высших вашингтонских штабах), она не оказала никакого влияния на выработку оперативных решений. Адмирал Нимиц игнорировал все ее предостережения и полностью поддержал разведывательный отдел. Иными словами, Рочфорт не только расшифровал японские коды, но и каким-то загадочным способом сумел убедить командующего в абсолютности своего анализа. Надо отдать Нимицу должное: по окончании сражения он заявил в присутствии всех офицеров штаба, что победой они обязаны блестящей работе подразделения военно-морской разведки, возглавляемого Рочфортом.
Во всяком случае, глубокая убежденность Нимица в безупречности реконструкций криптографов остается одной из загадок Мидуэя, может быть главной[167].
Очень трудно однозначно оценить решения, принятые главнокомандующим Японским флотом поздним вечером 4 июня. Хотя в отличие от Нагумо Ямамото сохранил видимое спокойствие, не подлежит сомнению, что он был потрясен внезапностью катастрофы и ее масштабом. Прежние планы рухнули, новых не было. Единственным приходящим в голову шансом был артиллерийский бой, предпочтительно — ночной. Для этого следовало довести операцию по захвату Мидуэя до логического конца.
Возможность захватить атолл у Объединенного флота оставалась 5 и 6 июня[168]. Но действовать вопреки свершившимся событиям — означало для японцев противопоставить себя воле Неба. На это не оставалось внутренних сил ни у Нагумо, ни у Кондо, ни у самого Ямамото.
«Алеутский проект»[169] показался им более обнадеживающим. Новые корабли, иной сектор Тихого океана… речь шла о другом сражении — не о попытке «переиграть» вчистую проигранный Мидуэй. Но, конечно, у японцев не было оснований предполагать, что, имея журавля в руках, американцы бросятся ловить синицу в небе.
Ретроспективно отказ вечером 4 июня от продолжения операции MI следует рассматривать как очень серьезную ошибку командования Объединенного флота. Конечно, после потери соединения Нагумо вопрос о блокаде Гавайев не вставал. Американцы сохраняли господство в Центральном секторе Тихого океана, это означало, что Мидуэй, даже если он будет захвачен, не удастся удержать на достаточно долгий срок. Но за его возвращение Нимицу пришлось бы уплатить настоящую цену.
Промахи главного исполнителя операции MI вице-адмирала Нагумо Тюити стали предметом изучения уже во время войны. Но за обилием «вопросительных знаков», поставленных комментаторами едва ли не ко всем ходам командующего авианосным соединением, остались неосвещенными два взаимосвязанных вопроса: почему Нагумо принимал именно такие решения и как ему надлежало действовать в той ситуации, которая сложилась утром 4 июня 1942 года к северу от острова?
Первым замечанием в адрес Нагумо является плохая организация разведки. Действительно, выглядит странным, что он, имея в своем распоряжении около трехсот палубных самолетов с опытными экипажами, накопившими опыт ночных и сумеречных полетов, использовал для поиска противника всего семь ГСМ.
Не приходится отрицать, что Нагумо имел предвзятую оценку обстановки. Хотя он и говорил офицерам своего штаба, что в районе Мидуэя могут находиться крупные силы противника, эти слова были скорее «заклинанием от сглаза», нежели выражали действительную точку зрения командующего. От воздушной разведки Нагумо ожидал лишь подтверждения своей уверенности в отсутствии в оперативной зоне американских надводных кораблей.
Иными словами, секторный поиск был организован «на всякий случай» и рассматривался всеми — от командующего соединением до непосредственных исполнителей — как сугубо формальное исполнение уставных требований. Заметим в этой связи, что Хелси в набеге на Джалуит-Кваджелейн (и в Токийском рейде) вообще не вел воздушной разведки.
Нагумо, как и Ямамото, придавал огромное значение скрыто-сти развертывания своего соединения. И именно поэтому он не использовал для предварительной разведки палубную авиацию. Появление японского гидросамолета в окрестностях Мидуэя не означало ничего: такой разведчик мог вылететь с Кваджелейна (с дозаправкой от ПЛ). В самом худшем случае он навел бы американцев на мысль, что где-то неподалеку находится тяжелый крейсер противника. Но палубный самолет с красными кругами на крыльях, обнаруженный какой-нибудь рыбацкой лайбой в пятистах милях к западу от Уэйка, указывал на обязательное присутствие в центральном секторе Тихого океана по крайней мере одного японского авианосца.
Нагумо использовал разведчики с авианосцев только в пустынных южных секторах; поиск в направлениях на запад и северо-запад вели ГСМ кораблей прикрытия. Их было достаточно для организации однофазного наблюдения — чем японцы и ограничились. Решение это, чреватое поздним обнаружением противника, снижало до минимума риск случайно демаскировать операцию. Нагумо, разумеется, не имел представления о том, что Спрюэнсу точно известны его силы и намерения.
В военной литературе большое внимание уделяется эпизоду с получасовой задержкой вылета гидросамолета с «Тоне». Конечно, будь этот ГСМ запущен вовремя, он приблизительно в семь часов утра прошел бы над американским соединением и, возможно, увидел бы его. Учитывая слабую мотивацию наблюдателей, условия погоды, освещенность и, наконец, то, что корабли были бы встречены не в секторе поиска, а на обратном пути, вероятность обнаружения оценивается в 10-15 процентов. Сражение у атолла Мидуэй было все-таки не настолько хаотическим, чтобы его исход определился таким незначительным мотивом, как обнаружение противника на полчаса раньше, нежели это произошло в действительности.
Нагумо легко мог подстраховать ситуацию и восстановить график разведки. Для этого достаточно было запустить второй самолет с «Тикумы». И не приходится сомневаться, что в рейде на Перл-Харбор командующий соединением поступил бы именно так. Однако к четвертому июня 1-я и 2-я дивизии авианосцев уже полгода находились в непрерывном оперативном режиме. Нагумо, офицеры его штаба и командиры кораблей устали, пилоты вымотались. Война утратила для них ощущение новизны, опасность перестала быть стрессовым фактором, обеспечивающим мобилизованность и концентрацию внимания, которые только и являются гарантией от случайных ошибок.
В 1944 году американцы научатся бороться с психологическим утомлением, создавая сменные оперативные командования: соединение имеет два учетных номера и два руководящих штаба, из которых один управляет кораблями в море, а другой занимается организационно-отчетной деятельностью на берегу. Через какое-то время эти штабы меняются местами. В результате у ответственных командиров постоянно поддерживается высокий уровень информационной активности, они не успевают привыкнуть к войне. Но такая система подразумевает демократию с ее сакраментальной формулой «незаменимых людей нет». Полуфеодальное японское общество не признавало разделения ответственности в своей элите. Даже простому матросу с «Акаги» трудно было представить себе, что ударным авианосным соединением полгода командует Нагумо и полгода, например, Одзава. Японский военачальник мог быть смещен с должности или мог умереть.
