– А здесь как оказались?
– Из-за этого дьявола! Обманом меня к Власову затащил, а потом уже не было возврата.
– О ком это вы?
– О Протопопове! Вы уже с ним познакомились…
– Имел такую сомнительную честь…
– И в первый же день набили морду! Ха-ха-ха!
– Мне кажется, вы и сами могли это раньше и не хуже меня сделать, – насмешливо заметил Сомов.
Середа поглядел на свои огромные кулаки и густо покраснел.
– Морду набить, конечно, мог, но только меня бы уж на свете не было. Вы не знаете, какая это гадина! Родную мать, если та встанет поперёк дороги, на плаху отдаст. Ещё увидите, ни вам, ни мне он сегодняшнего не простит… Не таков, чтобы забыть!
– Я не боюсь.
– А вы побойтесь! Протопопов не из тех, кто в открытую… Подошлёт кого-нибудь подколоть или петлю сонному на шею накинет… Сегодня он зол на вас, а тут я ещё перцу подсыпал.
– Испугались? – улыбнулся Сомов.
– С глазу на глаз я его не боюсь, а из-за угла, ночью, когда все спят… Послушайте меня, мы с вами в одной казарме, койки рядом стоят. Давайте ночью по очереди спать. Раньше, например, вы, ведь я днём выспался, потом я. А? Не думайте, что я из робкого десятка, просто знаю Протопопова как свои пять пальцев.
– Вы думаете, что он уже этой ночью…
– На том его авторитет держится… Кто возразит или заденет, сразу точка… Конец. Все это знают. Поэтому не решаются спорить. Меня ребята просили вас предупредить.
– С чего бы это? У меня здесь друзей нет…
– Протопопова ненавидят… Большинство.
– Что же, коли так, одну ночь можно и не поспать, – согласился Сомов, поняв, что Середа не стал бы его напрасно пугать.
Но в эту ночь не спал почти весь лагерь.
Те, кто записался в отряды «освободителей Украины», сразу получили по 25 долларов как часть обещанного Черногузом аванса.
Такую неожиданную перемену грех было не «омыть». А поскольку примитивный бар при казарме содержали через подставное лицо Хейендопф и его босс, то на подобное нарушение порядка, установленного в лагере для перемещённых лиц, начальство смотрело сквозь пальцы, даже поощряло.
В казарме, где помещались Сомов и Середа, сразу стало пусто. Только время от времени заглядывал Домантович.
– Вы тоже решили открыть в банке счёт для руководства? – спросил Середа, когда тот первый раз зашёл в комнату.
– Мне ни к чему! Я инженер-электрик. Не пропаду и здесь!
– Значит, провожаете друзей в «освободительный поход»? – не удержался от иронического замечания Сомов, глядя на раскрасневшееся от шнапса лицо Домантовича.
– А почему не выпить, если в кои веки подвёртывается случай?
– А он не из холуёв Протопопова? – поинтересовался Сомов, когда Домантович вышел. – Может, его нарочно послали поглядеть, не спим ли мы?
– Не думаю… Домантович в лагере недавно, а вокруг Протопопова всё больше его старые дружки… Впрочем, черт его разберёт… в душу человека не влезешь, а бережёного и бог бережёт.
Сомов и Середа не спали почти всю ночь, и не потому, что так уж боялись. Просто завязался разговор. Сомов рассказывал о своих приключениях, конечно, в соответствии с заученной ещё в школе «рыцарей» легендой. Он надеялся этим вызвать Середу на откровенность и не ошибся.
– Странно, что вы того… Так о себе рассказываете. Мы здесь как волки. Горло готовы друг другу перегрызть. И все таятся. О прошлом – ни гу-гу! Каждый боится этого прошлого, хочет скрыть его даже от самого себя, забыть.
– Вы в лагере давно, очевидно, знаете многих… – начал было Сомов, но Середа перебил его.
– Я здесь месяца полтора, все из разных частей, даже по фамилии всех не знаешь, а чтобы заговорить о прошлом…
– Верно, не очень-то оно светлое?
– Чернее чёрного… И у меня, и у Протопопова, да, верно, у кого ни спроси.
– Вы сказали, что давно знакомы с Протопоповым…
– А пропади он пропадом! Пусть бог, если он есть, воздаст ему за все злодеяния, а за меня особо!
Середа замолчал и так стиснул зубы, что откусил кончик сигареты, которую держал во рту.
– Ого! Верно, этот Протопопов штучка.
– Всю жизнь мне испохабил, всю душу искалечил…
– А у кого из нас она не искалечена?
– Обидно, меня словно телка глупого на верёвке в эту пакость затащили. Эх, хоть душу отведу! Или, может, вам неинтересно?
– Послушаешь о чужой беде, и своя меньшей кажется, да и ночь быстрее пройдёт.
Середа прислонился к спинке кровати, долго сосал сигарету и после паузы начал:
– Протопопов появился в наших краях года за полтора до войны. Да и прозывался он тогда не Протопоповым, а отцом Кириллом.
– Поп, что ли?
– Вроде бы поп, только сектантский… Я тогда на лесозаводе работал, зарабатывал прилично, даже жениться решил. Молодуха одна, вернее, вдова бездетная, в душу запала… Всё шло, как у людей… А потом сомнения всякие одолели… Вы ещё молодой, может, у вас так не было, а у нас невесть что творилось… Сегодня назначают нам в лесхоз нового директора, а завтра словно корова языком слизала – сел! Прибудет новый инженер или техник там, покрутится и нет. «Где новенький?» – спрашиваем друг дружку. «Забрали», – отвечает тот, кто видел… В Брянске, куда мы лес возили, не знали даже, к кому обратиться: сегодня начальник, а завтра – враг народа…
– Я то время немного помню, – сказал Сомов.
– То-то!.. Ну, и пошли среди нас, лесорубов, различные толки: что-де, мол, делается? У меня не то чтобы товарищ, а, попросту говоря, напарник был. Мишка… Отозвал он меня как-то в сторону и говорит: «Знаешь, братец, напал я на одного человека, который всё как есть объяснить может и совет дать. Хочешь, познакомлю? Он в доме лесника остановился, и много людей к нему ходит! Пойдёшь?» Я согласился, будь проклят тот день! В воскресенье двинулись мы с Мишкой к леснику. Это километров восемь от нашего посёлка. Вышли затемно и пришли только солнце поднялось. А в домике лесника народу полным-полно – яблоку негде упасть.
– И Протопопов среди них?
– А как же? Вначале он вроде службу божью правил, потом проповедь стал читать… Глаза к небу, руки воздел, на глазах слезы. Ну, прямо святой, да и только!.. А говорил: «Спасайтесь, кто царствия небесного взыскует, ибо конец света приближается».
Тут женщины заголосили, некоторые, словно припадочные, попадали, бьются о пол. Я хотел поднять одну, она рядом была, да Мишка хвать меня за руку. «Не тронь, – говорит, – это на неё божья благодать нисходит…» Я тоже почему-то слезы стал утирать, сами катились… Рассказать обо всём, что там было, невозможно – самому надо видеть. Кончилось это… народ разошёлся. А Мишка меня задерживает. «Тебе, мол, надо с отцом Кириллом поговорить…» И поговорили, чтоб мне тогда уши заложило!.. Короче говоря, стал я каждую неделю в домик лесника ходить. То псалмы пел, то слезами умывался, то головой об пол бился… У отца Кирилла в Брянске приятель жил, тоже сектант. Бывало, везу лес в город, Кирилл и попросит к приятелю завернуть, свёрток передать, а тот тоже пересылает какие-то письма да книжечки. О женитьбе я и думать позабыл. Где уж там жениться, когда конец света приближается. Весть о войне я так и принял, как начало конца. И не я один. Бросились мы к отцу Кириллу, а он нас ещё больше в этой мысли укрепил. «Это, – говорит, – кара божья надвигается, примите её с покорностью и радостью в сердцах ваших. Не противьтесь и не воюйте…» Меня при себе оставил, – он в то время в землянку для безопасности перешёл. Многие сектанты тогда в лесу выкопали землянки и попрятались. Да, видать, выдал кто-то. Облава была, захватили нас человек пятнадцать и в суд! Дезертиры ведь! Сидел я в тюрьме, пока немцы близко не подошли, потом, воспользовавшись паникой, бежал, в лесу укрылся, а когда немцы пришли, в город подался.
