Я сразу же позвонил в гараж и отпустил Руссо с лимузином, не дожидаясь конца вечера: от клуба до дирекции порта было всего несколько циклов ходьбы, да и хлопот всем меньше. В общем, в очередной раз пойманный с потрохами посреди вестибюля, на этот раз двумя жирными чинушами из аталантской мэрии, и делая вид, что смеюсь их плоским шуткам, я смотрел, как долговязый шофер усаживает Клавдию на заднее сиденье казенного глайдера и увозит ее в предрассветные сумерки. А еще через пару циклов я тоже вырвался на волю и потребовал у гардеробщика свою фуражку.
Я задержался еще на мгновение поздравить Коттшелла - он вполне заслужил этого - и вышел из дверей в прохладную ночь, навстречу свободе. Со мной вышли еще несколько человек; я вежливо отклонил предложения подбросить меня, потом глубоко вдохнул свежий воздух и посмотрел на звезды, ярко светившие в ясном небе. Четверка "Звездных Огней" взмыла в воздух и с грохотом прошла над головой в тесном строю, мелькнув красными и зелеными габаритными огнями. Рука у меня болела еще сильнее, чем ноги, в голове шумело, и мне хотелось никогда, никогда больше даже не видеть длинную череду рук, которые надо пожимать. Но я и сам не заметил, как прошагал те четверть кленета, что отделяли клуб от гражданской администрации порта. В конце концов, не каждую ночь самая прекрасная женщина в жизни ждет тебя так, как ждала меня Клавдия!
Пульс мой участился как у зеленого школьника, когда я сунул свой пропуск под нос гражданскому охраннику, расписался в журнале посетителей и - наконец-то! - зашагал по освещенным только дежурными лампами коридорам к кабинету Клавдии. Шаги мои гулко отдавались в тишине ночного здания.
Свернув за последний угол (директорский кабинет располагался, разумеется, в самом дальнем конце коридора), я увидел, что дверь открыта и она ждет меня; белое платье ее казалось в полумраке почти прозрачным. А после мне казалось, что я не иду, а парю, не касаясь пола - до того я боялся проснуться и обнаружить, что все это мне только снится. Но она протянула ко мне руки, и, стоило мне коснуться ее в первый раз, как я поверил в то, что все это не сон.
Должно быть, целую вечность мы стояли, обнявшись, в облаке ее духов, пока я заново привыкал к прикосновению ее груди к моей. Потом, словно очнувшись, я закрыл за собой дверь и тщательно запер ее изнутри...
***
- Адмирал Брим? - окликнул меня Коупер, и я вздрогнул от неожиданности.
- Э.., да? - отозвался я, возвращаясь в сегодняшний день. Я выглянул в окошко - мы проезжали уже площадь Локорно, ибо прямо перед глазами маячил невообразимо высокий и узкий постамент памятника Гондору Бемусу. Невероятно, но юному Коуперу удалось каким-то образом одолеть обычные для этого времени пробки и плавно затормозить перед изукрашенной барочными завитушками громадой Имперского Адмиралтейства. Должен признаться, и мастерство юного Коупера, и само здание произвели на меня немалое впечатление.
Одной из отличительных особенностей Авалона как города является то, что всеобщие законы изменения здесь загадочным образом не действуют. Допотопные серые здания, которым в любой другой столице полагалось бы пойти на слом еще много веков назад, продолжали с гордостью исполнять свой долг, пусть даже их первоначальное назначение давным-давно забылось. Огромные, увенчанные куполами храмы, построенные в качестве обителей полузабытых богов, все еще царственно возвышались над более приземленными соседними постройками, и в них продолжали толпиться болтливые туристы. Величественные дворцы и жилые здания до сих пор тянулись к небесам своими причудливо изукрашенными фасадами. Но даже среди всего этого архитектурного зверинца выделялось уставленным в небо указующим (а может, угрожающим?) перстом серое, уродливое, но все же весьма и весьма почитаемое здание Адмиралтейства.
Выбираясь из лимузина, я сунул Коуперу стопку кредиток. Вообще-то законом это не поощряется.., ну что ж, даже штабным водителям не мешает иногда обедать получше обычного. После этого я пересек кишащий пешеходами тротуар и оказался у подножия печально известной адмиралтейской лестницы. Согласно легенде, много лет, а то и веков, назад в кронах древних деревьев, которыми была обсажена лестница, поселилась небольшая стая пидвингов жирных неряшливых птиц размером с небольшую собаку. Эти пернатые находят себе пропитание на городских помойках, причем поглощают отходы в огромных количествах, при этом отходы от жизнедеятельности выделяются в количествах, едва ли не больших. В силу одним им известных причин место это пришлось им по вкусу. Несмотря на героические попытки адмиралтейского интендантства противостоять этому, они поселились здесь навсегда. И преуспели в этом. Всякий раз, когда интенданты изобретали новое средство против пидвингов, на сцене возникала какая-нибудь природоохранная организация и запрещала его как опасное для окружающей среды в целом. В результате как быстро расплодившиеся птички, так и следы их жизнедеятельности сделались неотъемлемым атрибутом Имперского Адмиралтейства.
Бегом, петляя как под обстрелом, бросился я вверх по лестнице, пытаясь - разумеется, безуспешно - избежать прямых попаданий птичьего помета. Миновав пышный портик, я сбавил шаг, приосанился, стряхнул по возможности белые катышки с фуражки, отдал честь двум дежурным гвардейцам и пересек парадный двор в направлении входных дверей. Согласно традиции, те отворились, когда кончик моего носа от них отделяло не более ирала. Только привычные к этому звездные волки вступали в здание, не дрогнув и не сбавляя шаг, но я освоил эту операцию еще на заре своей карьеры на Флоте.
Оказавшись в величественном сводчатом вестибюле, насквозь пропитанном запахами бумажной пыли и политуры, я протолкался через муравейник сновавших во всех направлениях Синих Курток к справочной, чтобы узнать номер кабинета Драммонда - ходили слухи, что в результате активизировавшихся военных действий кабинеты меняли владельцев с удвоенной частотой. Я как раз водил пальцем по списку на букву "Д", когда кто-то хлопнул меня по плечу.
- Ба, это снова ты?
Я резко повернулся и тут же невольно расплылся в ухмылке.
- Боспор Голсуореи! - вскричал я, стискивая его руку.
Стоявший передо мной человек был невысокого роста и худ, с изрытым оспинами лицом, а также кустистыми бровями, из-под которых светились холодным разумом глаза. Разве мог я забыть своего строгого наставника, старшего рулевого моего первого судна, К.И.Ф. "Свирепый"? В свое время я считал его лучшим судоводителем Имперского Флота, да и по сей день, где бы мне ни довелось вести свой корабль, я то и дело вспоминал бесценные уроки, что преподал он мне в первые месяцы моей службы. Уже позже, после войны, когда мне пришлось несладко, этот же человек даже рисковал своим служебным положением (завкадрами гражданских космических сообщений в Аталанте), чтобы дать мне работу. Теперь, уже в чине вице-адмирала, он дослужился до места командующего обороной Авалона, войдя тем самым в число постоянных членов Военного Совета Онрада. И при этом он до сих пор не забыл меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
