– «За окном уже сугробы, снеговик нас ждет давно», – и я разражаюсь смехом таким громким, что Джон говорит, – Шшш, ты разбудишь постояльцев! – из-за чего я смеюсь еще сильнее.
– Сейчас всего лишь десять тридцать!
Мы бежим по длинному коридору, покрытому ковром, и оба пытаемся смеяться как можно тише. Но чем больше мы стараемся, тем труднее подавить смех.
– Я не могу перестать смеяться, – тяжело дыша, говорю я, когда мы выбегаем через раздвижные двери во двор.
Запыхавшись, мы оба резко останавливаемся.
Земля окутана белым снегом, густым как овечья шерсть. Так красиво и тихо, что мое сердце почти ноет от удовольствия. Я безгранично счастлива в этот момент, и осознаю это, потому что ни разу не вспомнила о Питере. Я оборачиваюсь посмотреть на Джона, но он уже глядит на меня с полуулыбкой на лице. Это вызывает у меня нервный трепет в груди.
Я кружусь и пою:
– «За окном уже сугробы, снеговик нас ждет давно», – и мы оба снова хихикаем.
– Из-за тебя нас отсюда выгонят, – предупреждает он.
Я хватаю его за руки и заставляю кружиться вместе со мной, все быстрее и быстрее.
– Прекращай вести себя так, будто, на самом деле, твое место в доме престарелых, старикашка! – кричу я.
Он отпускает мои руки, и мы оба спотыкаемся. Затем он хватает горсть снега с земли и начинает лепить снежок.
– Старикашка, да! Я покажу тебе старикашку!
Я бросаюсь прочь от него, скользя и утопая в снегу.
–Джон Амброуз Макларен,не смей!
Он гонится за мной, смеясь и тяжело дыша. Он умудряется схватить меня за талию и заносит руку так, словно собирается засунуть снежок мне за шиворот, но в последнюю секунду отпускает. Его глаза округляются.
– О, Боже. На тебе под пальто ночная рубашка моей бабушки?
Хихикая, я спрашиваю:
– Хочешь посмотреть? По правде говоря, она не вполне пристойная. – Я начинаю расстегивать пальто. – Постой, сначала отвернись.
Покачивая головой, Джон говорит:
– Это странно, – но подчиняется. Как только он отворачивается ко мне спиной, я хватаю горсть снега, леплю ком и кладу руку в карман своего пальто.
– Хорошо, можешь повернуться.
Джон поворачивается, и я запускаю снежком прямо ему в голову. Он попадает ему в глаз.
– Ой! – вскрикивает он, вытирая глаз рукавом пальто.
Я ахаю и подхожу к нему.
– О, Боже. Мне так жаль. С тобой все в порядке…
Джон уже сгребает большую горсть снега и бросается на меня. И так началась наша битва в снежки. Мы гоняемся друг за другом по двору, и мне еще раз удается поразить его прямо в спину. Мы заключаем перемирие, когда я чуть не поскальзываюсь и не падаю на попу. К счастью, Джон ловит меня как раз вовремя. Он не сразу отпускает меня. Секунду мы смотрим друг на друга, его рука обвита вокруг моей талии. На его ресницах снежинки. Он произносит:
– Если бы я не знал, что ты все еще сохнешь по Кавински, то прямо сейчас поцеловал бы тебя.
Я дрожу. До Питера, самое романтичное, что со мной когда-либо случалось, было связано с Джоном Амброузом Маклареном – под дождем, с футбольными мячами. А теперь это. Как странно, ведь я даже никогда не встречалась с Джоном, а он присутствует в двух моих самых романтичных моментах.
Джон отпускает меня.
– Ты замерзла. Давай вернемся внутрь.
Мы направляемся в гостиную на этаже Сторми, чтобы посидеть и согреться. Горит только одна лампа для чтения, так что там полутемно и тихо. Кажется, все постояльцы на ночь разошлись по своим апартаментам. Быть здесь без Сторми и всех остальных так странно, словно находиться в школе в ночное время. Мы сидим на затейливой софе во французском стиле, и я снимаю сапоги, чтобы ступни могли согреться. Шевелю пальцами ног, чтобы вернуть чувствительность.
– Жалко, что мы не можем развести огонь, – говорит Джон, потягиваясь и глядя на камин.
– Ага, это обманка, – соглашаюсь я. – Готова поспорить, должен быть какой-то закон о каминах в домах престарелых… – Мой голос затихает, когда я вижу Сторми в ее шелковом кимоно, на цыпочках выходящую из своих апартаментов и идущую по коридору. К апартаментам мистера Моралеса. О, Боже.
– Что? – спрашивает Джон, и я захлопываю ему рот ладонью. Я ныряю ниже на месте, а затем совсем сползаю с дивана на пол. И тяну его вниз за собой. Мы не высовываемся, пока я не слышу, как дверь со щелчком закрывается. Он шепчет, – Что там? Что ты видела?
Выпрямляясь, я шепчу в ответ:
– Не знаю, захочешь ли ты знать.
– Господи. Что? Просто скажи мне.
– Я видела Сторми в ее красном кимоно, пробирающуюся в апартаменты мистера Моралеса.
Джон давится.
– О, Боже. Это…
Я бросаю на него сочувственный взгляд.
– Знаю. Сожалею.
Покачивая головой, он откидывается на диван, вытянув перед собой ноги.
– Вау. Это забавно. У моей прабабушки сексуальная жизнь активнее, чем у меня.
Я не могу удержаться от вопроса.
– Так значит… полагаю, у тебя не было секса с большим количеством девушек? – Поспешно я добавляю, – Прости, я чересчур любопытна. – Я почесываю щеку. – Можно даже сказать, не в меру любознательна. Ты не обязан отвечать, если не хочешь.
– Нет, я отвечу. У меня никогда и ни с кем не было секса.
– Что! – Я не могу в это поверить. Как такое может быть?
– Почему это так шокирует тебя?
– Не знаю, полагаю, я просто думала, что все парни делали это.
– Ну, у меня была только одна девушка, и она была религиозной, поэтому мы никогда этим не занимались, что было отлично. В любом случае, поверь мне, не все парни занимаются сексом. Я бы сказал, большинство не занимается. – Джон замолкает. – А что насчет тебя?
– Я тоже никогда этого не делала, – говорю я.
Он озадаченно хмурится.
– Постой, я думал, что ты и Кавински…
– Нет. Почему ты так подумал? – О. Видео. Я сглатываю. Я надеялась, что, возможно, он был единственным человеком, который его не видел. – Итак, ты видел видео в гидромассажной ванне.
Джон медлит, а затем отвечает:
– Ага. Сначала я не знал, что это была ты, до вечеринки в честь капсулы времени, когда узнал, что вы, ребята, встречались. Один парень из класса показал мне его, но я не вглядывался внимательно.
– Мы просто целовались, – произношу я, опустив голову. – Лучше бы ты его не видел.
– Почему? Честно говоря, для меня это вообще не важно.
– Полагаю, мне нравилась мысль о том, что ты видишь меня неким определенным образом. Я чувствую, что люди сейчас смотрят на меня по-другому, а ты думал обо мне по-прежнему, как о старой Ларе Джин. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Я так тебя и вижу, – говорит Джон. – Для меня ты все та же. Я всегда буду видеть тебя такой, Лара Джин.
