Но десять, вау. Десять лет – это больше не маленькая девочка. Это прямо посередине. Мысль о том, что она взрослеет, перерастает свои игрушки, свой набор для рисования… заставляет меня почувствовать себя немного грустно. Взросление – по-настоящему горькая радость.
Мой телефон гудит, и это – жалостливое сообщение от папы:
«Спускаться вниз безопасно? Я ужасно хочу пить».
«Горизонт чист».
«Вас понял».
47
Следовать повсюду за Женевьевой – странно знакомое чувство. Небольшие наблюдения не вызывают во мне никаких воспоминаний. Это неожиданное сочетание того, что я о ней знаю, и того, что нет. Она проезжает через автокафе «У Венди» и, даже не глядя, я знаю, что у нее в пакете. Маленький молочный коктейль «Фрости», маленький пакетик картошки фри с кетчупом, и шесть кусочков куриных наггетсов, также с кетчупом.
Некоторое время мы с Джоном ездим за Женевьевой по городу, но потом теряем ее на светофоре, так что просто направляемся в Бельвью. Мне нужно попасть на собрание по планированию вечеринки «Организации досуга войск». С ее приближением мы удвоили наши усилия, чтобы все было готово вовремя. Во всем этом Бельвью стал моим утешением, безопасным местом. Отчасти, потому что Женевьева не знает об этом месте, и поэтому не сможет выбить меня, а, отчасти, потому что это – единственное место, где я не столкнусь с ней и Питером, вольными делать вместе все, что угодно, теперь, когда он снова одинок.
В начале нашего собрания пошел снег. Все мы толпимся вокруг окон, чтобы посмотреть на него, качая головами и приговаривая: «Снег в апреле! Вы можете в это поверить?», а затем возвращаемся к работе над украшениями для вечеринки. Джон помогает с баннером.
К тому времени, когда мы заканчиваем, на земле лежит несколько дюймов снега, и он уже превратился в лед.
– Джонни, ты не можешь ехать в такую погоду. Я категорически запрещаю, – говорит Сторми.
– Бабуля, все будет хорошо, – отвечает Джон. – Я хороший водитель.
Сторми больно шлепает его по руке.
– Я же просила тебя не называть меня бабулей! Просто Сторми. И ответ – нет. Я запрещаю. Вы оба останетесь сегодня в Бельвью. Ехать слишком опасно. – Она бросает на меня строгий взгляд. – Лара Джин, позвони прямо сейчас отцу и скажи ему, что я не разрешаю вам выезжать в такую погоду.
– Он может сам приехать и забрать нас, – предлагаю я.
– А что, если бедный вдовец попадет в аварию по пути сюда? Нет. Я этого не допущу. Дай мне свой телефон. Я сама ему позвоню.
– Но завтра в школу, – говорю я.
– Занятия отменили, – с улыбкой отвечает Сторми. – Только что объявили по телевизору.
Я протестую:
– У меня с собой ничего нет! Ни зубной щетки, ни пижамы, вообще никаких вещей!
Она обнимает меня.
– Расслабься и позволь Сторми обо всем позаботиться. Не забивай свою хорошенькую головку.
Так и получилось, что мы с Джоном Амброузом Маклареном провели вместе ночь в доме престарелых.
***
Метели в апреле – это нечто волшебное. Даже если причина тому – изменение климата. В саду за окном гостиной Сторми уже проросло несколько розовых цветочков, и снег сильно засыпает их, подобно тому, как Китти посыпает блины сахарной пудрой – быстро и много. Скоро розового цвета даже не будет видно – он просто покроется белым.
В гостиной Сторми мы играем в шашки теми большими шашками, которые можно купить в «Кракер Баррель». Джон дважды побеждает меня, но все время спрашивает, не поддаюсь ли я. Я уклончива, но ответ «нет», он просто играет в шашки лучше меня. Сторми подает нам пинаколаду, которую смешивает в блендере с «капелькой рома для разогрева», и подогревает в микроволновке замороженную спинакопиту, к которой ни один из нас не притрагивается. По ее стереопроигрывателю играет Бинг Кросби. К девяти тридцати Сторми начинает зевать и говорит, что скоро ей потребуется ее сон красоты. Мы с Джоном переглядываемся – еще так рано, и я не помню, когда в последний раз ложилась спать раньше полуночи.
Сторми настаивает, чтобы я осталась с ней, а Джон переночевал в гостевой спальнемистера Моралеса. Могу сказать, что Джон не в восторге от этой идеи, поскольку интересуется:
– А можно мне поспать у тебя на полу?
Я удивлена, когда Сторми отрицательно качает головой.
– Я не думаю, что отец Лары Джин это одобрит!
– На самом деле, я не думаю, что папа будет против, Сторми, – говорю я. – Я могу позвонить ему, если хотите.
Но ответ – твердое и решительное «нет»; Джон должен устроиться на ночь у мистера Моралеса. Для леди, которая всегда советует мне быть сумасбродной, искать приключения и носить с собой презервативы, она гораздо более старомодна, чем я думала.
Сторми вручает Джону полотенце для лица и пару пенопластовых берушей.
– Мистер Моралес храпит, – сообщает она, целуя его на ночь.
Джон приподнимает бровь и спрашивает у нее.
– Откуда ты знаешь?
– Ты не захочешь этого знать! – Она, пританцовывая, удаляется в кухню, словно гранд-дама, коей на самом деле и является.
Тихим голосом Джон говорит мне:
– А знаешь что? Я бы действительно, действительно не хотел бы знать.
Я прикусываю изнутри щеку, чтобы не рассмеяться.
– Поставь свой телефон на вибрацию, – говорит Джон, прежде чем выходит из двери. – Я напишу тебе.
***
Я слышу храп Сторми и шепчущий звук ледяных снежинок, падающих на подоконник. Не могу перестать ворочаться в спальном мешке Сторми, изнывая от жары и желая, чтобы Сторми не включала отопительную систему так сильно. Старики всегда жалуются на то, как холодно в Белвью, и, как говорит Дэнни, насколько «убогое» отопление в здании Азалии. Для меня же оно ощущается избыточно жарким. Закрытая персиковая атласная ночная сорочка Сторми, которую она настояла, чтобы я надела, делу не помогает. Я лежу на боку, играя в «Кэнди Краш» на своем телефоне и гадая, когда же Джон поторопится и напишет мне.
«Хочешь поиграть в снежки?»
Я сразу же пишу в ответ:
«ДА! Здесь очень жарко».
«Встретимся через две мин. в коридоре?»
«Ок».
Я так быстро встаю в спальном мешке, что чуть не падаю. Используя телефон, нахожу пальто и сапоги. Сторми продолжает храпеть. Я не могу найти шарф, но не хочу заставлять Джона ждать, так что выбегаю без него. Он уже ждет меня в коридоре. Его волосы торчат на затылке, и одно только это, полагаю, могло бы заставить меня влюбиться в него, если бы я себе позволила. Увидев меня, он вытягивает руки и поет:
