не собирается оставаться здесь.
— Ещё бы! После того, что произошло, мы, вернувшись, не застанем на Маркизах в живых никого.
— А теперь мы отправляемся к тем землям, которые я ищу. Для этого мне нужны вода и лес. Я хочу иметь свиней, хочу иметь кур, фрукты — все роды пищи, которыми располагают здешние жители. Мне нужно, чтобы Мерино-Манрике добыл этот провиант, где бы он ни нашёлся: в деревнях, в домах, на полях. И чтобы доставили мне его быстро, каким ему угодно способом и обеспечив безопасность наших людей.
— А я думала, мы прибыли с миром...
— Разговор окончен. Можешь отвести душу с женщинами в каюте.
* * *
По шагам доньи Исабель Инес — её молочная сестра, шпионка и с детства фактотум — поняла, как та сердита.
— Где донья Эльвира? — рявкнула аделантада, усевшись на ковёр на помосте посреди подушек и книг.
Там Исабель держала свои вещи: не только книги, но и лютню, и маленький письменный прибор, где хранила бумаги. Она схватила первый попавшийся том.
— Что толку от моих свитских дам? Никто не читает! Никто не музицирует! Никто вообще ничего не делает! Так где же Эльвира?
— На койке, мамита.
— Она что, собирается до смерти так лежать? Море уже неделю спокойное. Пускай встаёт!
— У доньи Эльвиры не такого рода тошнота...
— Мне не интересен род её тошноты. Пускай встаёт!
— ...Не от морской болезни.
— Что ты говоришь загадками? Проси Эльвиру сейчас же прийти.
Инес не послушалась.
Она была маленькая, худая, темнокожая, скуластая и горбоносая. Инес была ровесницей своей хозяйки (они родились с разницей в два дня), но выглядела лет на двадцать старше. Но дальше она не менялась.
С самого детства она заплетала волосы в две толстые чёрные косы, которые связывала сзади вместе всегда одними и теми же красными лентами. Никогда не надевала платьев и кофт, которые дарила ей донья Исабель, а носила только просторные бумажные рубахи и шерстяные юбки до середины икр. В любое время года ходила босиком. Хотя Инес родилась уже при испанцах, она глубоко чтила заветы предков. Знала их секреты, знала магические заклинания. Притом была очень набожна, носила на шее образок Мадонны, крест с Распятием, большую раковину и другие амулеты, оберегавшие от злых духов. Всё остальное она делала только по своему произволу и жила так, как ей хотелось.
Поскольку мать Инес занимала в доме Баррето привилегированное положение — была главной кормилицей детей, — а сама она с детства дружила с Исабель, Инес была защищена от грубости и дурного обращения... по идее.
Она была недоверчива, скрытна, со странной улыбкой. Какая-то твёрдость присутствовала в её взгляде. На лице, казалось, хранилась вся память её народа. И отражалась его печаль.
Впрочем, у неё была одна особенность, отличавшая Инес от соплеменниц; Лоренсо обращал на это внимание и вечно подшучивал над ней. Он всюду говорил: никто-де не видел в Перу, чтобы индианки бегали — кроме Инес на асьенде. По заданиям Исабель она носилась галопом.
Они обе всегда были заодно, но не поверяли друг другу тайн — ни та ни другая. В узах, которые связывали их, было что-то инстинктивное, детское, не передаваемое словами.
Сейчас Инес была гораздо разговорчивей обычного.
— Я сказала только то, мамита, что вы сейчас слышали, а увидеть не хотите. Дон Лоренсо...
— При чём тут дон Лоренсо?
Инес не отвечала.
— Я тебе велела...
Исабель отбросила книгу, нахмурилась и пристально посмотрела на служанку:
— Что общего между доньей Эльвирой и доном Лоренсо?
Она задавала вопрос, но уже знала ответ.
— Этого только не хватало! — воскликнула она. — Как будто всё остальное в порядке! Вот только этого и не хватало, — в отчаянье повторила Исабель. — Мой брат... с моими дамами!
Инес опять промолчала.
— Когда?
— В ту ночь, когда мы так веселились — когда его светлость сказал, что мы приплыли.
Две недели назад.
И в самом деле, после открытия Маркиз Эльвира была на себя не похожа.
Теперь Исабель припоминала, с каким мрачным видом её чтица, от природы довольно благодушная, сидела за столом, когда писала. С каким трудом Эльвира воспринимала её диктовку. Как много делала грамматических ошибок, пропускала слова... Исабель отнесла такое невнимание за счёт качки да ещё сожаления о невозможности получить причастие, про что постоянно говорила Эльвира.
Теперь она поняла то, чего не увидела и не почуяла: Эльвира была печальна. Хуже того: еле сдерживалась, чтобы не расплакаться при ней...
А всё остальное время — плакала.
— Лоренсо? А я думала, донья Эльвира была безумно влюблена в лейтенанта Хуана Буитраго?
— И сейчас влюблена.
Инес не сразу решилась докончить:
— Ей некуда было деваться от дона Лоренсо.
По лицу Исабель сразу стало понятно, какой удар ей нанесён. Она попыталась смягчить его:
— О чём ты мне толкуешь, Инес? Что в ту ночь, когда вахтенный увидел землю, дон Лоренсо с ней слишком вольно пошалил?
— Вы можете понимать как хотите, мамита... Он её встретил одну, в темноте, без вашей защиты. И он был пьян, как все люди на корабле. От радости и от вина...
— Врёшь!
— Я их видела.
— Видела? А почему не закричала? Почему не позвала меня?
— Вы были на балконе с его сиятельством. А беда уже случилась.
— Не может быть! Лоренсо не Херонимо... Лоренсо не нужно брать женщин силой.
