— Ты вводишь это в свою кровь при помощи шприца. Ничего из этого не является твоей ответственностью. Ты можешь быть счастлив без этого. И заслуживаешь этого.
— О чём ты говоришь?
— Прекрати делать инъекции… Нью-Роун не твоё бремя, — её руки сплетены на груди. — Выбери меня, а не город. Выбери нас. Выбери себя.
— Я жил так большую половину своей жизни. И не знаю, как жить без этого.
— Ты просто Кельвин, — произносит она. — Я могу любить тебя только такого.
Я сглатываю и пытаюсь подобрать слова.
— Уже остановился.
— Что?
— Не могу стать человеком, которого ты заслуживаешь, будучи Героем. Но хочу быть лучшим для тебя. Поэтому решил остановиться несколько недель назад и приехать к тебе.
Она пытается улыбнуться, но её нос морщится так, словно она пытается сдержать слёзы.
— А что с Нью-Роуном?
— Он выживет без меня. Это было нелегко, но я уменьшал дозы «К-36» с каждой неделей и полностью прекратил патрулировать.
— О, Кельвин. Что говорит Норман?
Я пытаюсь выдержать её взгляд, но не могу. Мне приходится отвернуться.
— Он пытался сказать мне, что я не должен быть таким. Говорил, что если бы мои родители были живы, то они бы не позволили мне зайти так далеко. И был прав, — я делаю паузу, чтобы вдохнуть. — Вы оба были правы. Мои родители… Я никогда не сомневался в вещах, которые они от меня ожидали. И только сейчас начинаю видеть опасность того, что они создали, и как играли с человеческой жизнью. Но Норман всегда знал.
— В чём дело? — спрашивает она, когда я замолкаю.
— Норман скончался.
— Кельвин, — шепчет она.
— Не думаю, что он видел меня прежним после твоего отъезда из поместья. Ему было тяжело на это смотреть. Он не бросил меня, а вместо этого умер.
Кейтлин прижимается к моей спине и обвивает меня своими руками.
— Нужно прекратить винить себя за всё, — тихо произносит она. — Норман любил тебя. И я простила. Он видит, что ты пытаешься быть лучше, и тоже тебя прощает.
— Ты всё ещё веришь, — произношу я. — Даже когда потеряла так много.
Она потирает мой живот ладонями.
— Может быть, я была тебе послана. Возможно, это всё был Божий замысел.
Её слова посылают мурашки по моей коже. Я продукт науки, в моём мире нет места религии. Но если Бог существует, то он не позволит мне и близко подойти к драгоценным вратам. Но Кейтлин всё ещё здесь и думает, что я могу быть прощён. Накрываю её руки и обнимаю себя ими ещё крепче.
— Ты спасаешь меня, — мурлычу я, качая головой. — Это несёт в себе столько грёбаного смысла. Не считая тебя, в этом мире нет человека, который мог бы спасти меня.
Она дёргается и всхлипывает.
— Я была одинока всю свою жизнь, — шепчет она.
— Я был здесь.
— Но не так, как сейчас. Скажи мне, что не уйдёшь. Я хочу любить тебя, Кельвин. Могу ли я делать это? Ты позволишь мне? Больше не хочу жить в одиночестве.
Я так хочу, чтобы она сказала, что не может жить без меня и я единственный, кого она когда-либо хотела. Но возьму лишь то, что могу взять, а нежелание быть одиноким — это возможность кого-то любить. Хоть и люблю я её не так. Моё существование зависит от неё так же, как и мой следующий вдох. Я люблю её как нечто, необходимое для меня, как что-то, без чего не смогу жить.
Я разворачиваюсь в её объятиях и крепко прижимаю к себе, словно она изгоняет то, что живёт во мне. Не знаю, это слёзы горя или счастья, но я покорно смахиваю их.
Мои пальцы погружаются в её волосы так глубоко, насколько позволяют её запутавшиеся пряди.
— Ты не одинока, — мурлычу я. — Теперь я здесь.
Кейтлин пытается отодвинуться, но без особого сопротивления мне удаётся вновь крепко прижать её к себе. Она смотрит на мою грудь.
— С чего нам вообще стоит начать, Кельвин?
Я жду, когда её глубокие серо-голубые глаза посмотрят на меня так, словно всегда меня искали.
И улыбаюсь:
— Давай начнём с завтрака.
КОНЕЦ.
