В 1913 году Держинская решилась на пробу в Большом театре, что было весьма дерзко для такой молодой певицы. Голос и школа ее были одобрены, но для приобретения сценического опыта ей посоветовали поступить на меньшую сцену. И она подписала контракт в Московский Сергиевский Народный дом. Ее дебют состоялся в опере «Мазепа» П.И. Чайковского в партии Марии. Ксения не слышала еще этой оперы в театре, выучить ведущую партию всего за восемнадцать дней и впервые выступить на оперной сцене было нелегко.
«Я очень волновалась, – вспоминала певица, – и ничего не помню из этого спектакля – как я пела, что делала на сцене и т. д., помню только чувство невыразимого страха перед зияющей темнотой зрительного зала».
Одна из сокурсниц Держинской, присутствовавшая на этом дебюте, свидетельствовала, что Ксения имела успех: понравился ее теплый мягкий голос, блестящие свободные верхние ноты, чарующее пиано. Особенно удались ей лирические сцены.
Публика сразу отдала молодой певице свои симпатии и проявила интерес к ее последующим выступлениям.
Через месяц Держинская выступила в партии Наташи в «Русалке» А.С. Даргомыжского.
Газеты писали, что эта постановка заслуживает серьезного внимания. И отметили Держинскую, обладающую «красивым и мощным драматическим сопрано».
Всего через две с половиной недели она спела партию Ярославны в «Князе Игоре» А.П. Бородина и вскоре партии Лизы в «Пиковой даме» П.И. Чайковского и Аиды в одноименной опере Дж. Верди.
Было очевидно, что явилось новое вокальное дарование – редкое драматическое сопрано, певица с почти совершенной школой, умеющая создать целостный вокально-сценический образ. Держинская получила предложения от оперных театров Петербурга, Киева, Одессы и других городов. Но это не вскружило ей голову. Относясь с большой ответственностью к своему таланту, Держинская отказалась от всех предложений и уехала в Берлин к известной чешской певице и педагогу М. Маллингер, чтобы еще поработать над голосом, отшлифовать отдельные звуки…
Из письма Ксении сестре: «Хочу делать все сознательно, чтобы сегодня петь так же, как завтра, а не так, как бог на душу положит… Маллингер не только поражена моей работоспособностью, – она как-то даже не уясняет себе, что можно так настойчиво работать и так быстро добиваться успешных результатов. Она все спрашивает меня – сколько часов я работаю и какую я имею «систему» работы?! Тут я была счастлива помянуть Терьян и сказать, что это она так научила меня «брать мозги в руки» (как она любила говорить), работать, не зная времени и усталости, а стремиться только к одному – добиться поставленной перед собой цели…»
Ей предложили сдать экстерном экзамены в Берлинской консерватории для получения диплома, но она отказалась, так как считала своим основным педагогом Терьян-Корганову. Отказалась и от предложений выступить в Берлинской королевской опере и в театре Метрополитен в Нью-Йорке.
Держинская вернулась в Россию и тотчас в середине сезона получила приглашение на пробу в Большой театр. Она исполнила арию Аиды из 3-го действия оперы и плач Ярославны и оставила у комиссии очень хорошее впечатление. В декабре 1914 года Ксения Георгиевна Держинская стала солисткой Большого театра.
Казалось, что теперь можно заниматься исключительно оперным творчеством, но чтобы оно было полноценным, вокальную технику необходимо было подчинить созданию художественного образа.
Держинская пришла в Большой, когда в репертуаре наблюдался поворот к русской опере. В этом была заслуга прежде всего С.В. Рахманинова, который пришел в театр в 1904 году дирижером. Он возродил оперу «Иван Сусанин» М.И. Глинки, освободив ее от наслоений итальянщины и рутины, включил в свой репертуар «Русалку» А.С. Даргомыжского, «Евгения Онегина», «Опричника», «Пиковую даму» П.И. Чайковского, «Бориса Годунова» М.П. Мусоргского, «Пана-воеводу» Н.А. Римского-Корсакова, поставил три своих оперы: «Алеко», «Франческу да Римини», «Скупого рыцаря». Это была целая эпоха в сценической судьбе этих произведений, в жизни Большого театра и в творчестве его мастеров. Эти традиции продолжил другой выдающийся дирижер В.И. Сук. Он впервые поставил в Большом ряд опер Н.А. Римского-Корсакова – «Садко», «Сказание о невидимом граде Китеже», «Майскую ночь», «Золотого петушка», «Снегурочку».
Русский репертуар оказался особенно близок и К.Г. Держинской, с русской оперой связаны ее лучшие сценические образы.
Дебютировала она партией Ярославны в «Князе Игоре». Нередко с нею пела Н.А. Обухова, которая писала: «Вспоминаю ее величавую фигуру, медленную, спокойную походку, ее волевой взгляд. Она давала образ русской женщины, любящей, верной жены и подруги, гордой княгини, подлинной героини того времени. Ярославна – Держинская, мужественная, стойкая женщина, беспредельно любящая родину, была настоящей помощницей Игорю в его борьбе за землю Русскую. Труднейшую музыкальную сцену «Плач Ярославны» она исполняла с живым лирическим обаянием и большим драматизмом. От ее Ярославны веяло древней Русью, большой внутренней силой. Она ярко передавала труднейшую арию оперы, такую русскую по своему характеру. Мы с ней участвовали в разных актах, но я всегда с удовольствием слушала ее из-за кулис, радовалась ее успеху и восхищалась ее мастерством».
Купава. «Снегурочка»
После успешного выступления в партиях Наташи в «Русалке» и Маши в «Дубровском» Э.Ф. Направника, Держинская исполнила партию Лизы в «Пиковой даме». О своей работе над ней певица рассказала: «Образ Лизы мне дался значительно труднее: я не сразу нашла в себе ощущение его, и на протяжении многих лет мое понимание Лизы претерпело значительную эволюцию… я никогда не трактовала Лизу пассивной натурой. Да и Пушкин, и Чайковский не пытались ее показать такой. Конечно, Лиза Чайковского – образ несравненно более романтичный, более поэтический, и если у Пушкина чувство Лизаветы Ивановны к Герману, редкая для девушки той эпохи смелость и решительность, с которой она открывает Герману двери своей комнаты, были в какой-то степени обусловлены ее подневольным положением, напряженным ожиданием избавителя, то в опере Чайковского эта предпосылка отпадает; здесь целиком властвует стихия любви, роковой, беспощадной, неумолимой, глухой к голосу рассудка. Но любить так безраздельно и самозабвенно, как любит Лиза, могут только очень сильные и глубокие натуры, обладающие большими страстями. Эту драматическую цельность образа Лизы Чайковского подчеркивает и ее трагический финал. <…> боль женского любящего сердца, психологию женской души …старалась я теперь воплотить в своем исполнении Лизы. Это изменение ощущения внутреннего образа, естественно, повлекло и пересмотр музыкальной интерпретации партии; отдельные эпизоды и очень многие детали фразировки предстали предо мной в новом свете. В частности, совсем иначе я стала петь арию у Канавки («Ах, истомилась, устала я»), в которой слышу горечь разбитых надежд, глубокую скорбь души, жаждавшей любви и счастья и – нашедшей смерть».
М.О. Рейзен вспоминал: «Перед моим мысленным взором встает высокая статная фигура Ксении Георгиевны Держинской с ее мягкими чертами красивого лица. Великолепная драматическая певица с полетным и звонким голосом. Осталась в памяти и Лиза, проникновенная душевность ее пения, глубокая музыкальность. Сцена всегда вызывала бурю восторга в зрительном зале».
После Лизы Держинская спела Одарку в «Запорожце за Дунаем» С.С. Гулак-Артемовского, Куму в «Чародейке» и Марию в «Мазепе» П.И. Чайковского, Гориславу в «Руслане и Людмиле» М.И. Глинки; Купаву в «Снегурочке», Февронию в «Сказании о невидимом граде Китеже», Милитрису в «Сказке о царе Салтане», Веру Шелогу в «Псковитянке» Н.А. Римского-Корсакова.
Из воспоминаний М.П. Максаковой: «Важной отличительной чертой исполнения артистки было то, что она жила судьбами своих героев, всегда находилась «в образе», отнюдь не стремясь что-то «играть». Ее как актрису отличал крайний лаконизм, скупость в жестах, но достаточно было и чуть заметного поворота головы, легкого движения, просто взгляда, чтобы зрителям и партнерам было почти «дословно» ясно душевное состояние воплощаемого персонажа. К каждому образу актриса подбирала свой «ключ». Музыкальность Держинской была исключительной…
Голос Держинской, казалось, необъятного диапазона звучал свободно, ярко, широко – от предельно низких нот грудного регистра и до самых высоких, нигде ничего не утрачивая ни в тембре, ни в задушевной теплоте. Этот пленительный по красоте и мощности голос, которым певица владела в совершенстве, высокая музыкальная культура, глубокая человечность позволили Держинской создать на оперной сцене незабываемые образы русских женщин. Никогда она не прибегала к внешним, ошеломляющим публику эффектам и лишь стремилась сделать голос послушным выразителем тончайших психологических переживаний».
