Князь П. А. Вяземский так характеризует обстановку: «Это новое положение, эти новые отношения мало изменили сущность дела. Молодой Геккерн продолжал в присутствии жены подчеркивать свою страсть к г-же Пушкиной. Городские сплетни возобновились, и оскорбительное внимание общества обратилось с удвоенной силою на действующих лиц драмы, происходящей на его глазах. Положение Пушкина сделалось еще мучительнее; он стал озабоченным, взволнованным, на него тяжело было смотреть. Но отношения его к жене от того не пострадали. Он сделался еще предупредительнее, еще нежнее к ней».
Приведем для сравнения описание все той же С. Н. Карамзиной вечера в доме Екатерины Мещерской (за два дня до дуэли).
«В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны (которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя – это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем все это очень странно…)».
Софья Карамзина и тут не увидела за всеми переживаниями действующих лиц ничего, кроме «сентиментальной комедии». Она совершенно не поняла душевного состояния поэта, с поразительным легкомыслием высказывая свои суждения о его отношениях к Александре Николаевне. Один из пушкинистов М. Яшин так комментировал письмо Карамзиной: «С. Н. Карамзина не могла делать вывода о влюбленности Пушкина в Александрину по этому конкретному случаю. Поведение Александрины меньше всего можно назвать кокетством. С человеком, находящимся в раздражении, не кокетничают. Александрина старалась отвлечь внимание Пушкина от Дантеса». Это замечание совершенно справедливо.
В пушкиноведении давно известна версия о том, что Александра Гончарова была влюблена в Пушкина и даже якобы состояла с ним в связи. Версию эту в свое время выдумали враги Пушкина, всеми силами стремившиеся очернить поэта и его жену. И, несмотря на всю чудовищность подобного обвинения Пушкина, несмотря на совершенную недостоверность и несостоятельность приводимых «доказательств», ее долгие годы поддерживали некоторые пушкиноведы, и только за последнее время были опубликованы исследования, ее опровергающие. Но одновременно с этим появилась другая, совершенно противоположная точка зрения, утверждающая, что Александра Гончарова ненавидела Пушкина и, более того, была влюблена в Дантеса!
Опубликованные нами письма не дают никаких оснований для подобных утверждений, наоборот, их опровергают. Глубокая и нежная дружба связывала Наталью Николаевну и Александру Николаевну в течение всей их жизни.
Письма А. Н. Гончаровой нигде не говорят о ее плохом отношении к поэту. Она искренне признательна Пушкину за его заботы о ней во время болезни; через нее постоянно передаются его просьбы к Д. Н. Гончарову (о лошади и седле, о бумаге, о деньгах и т. д.); именно в ее письмах мы встречаем упоминания о детях Пушкиных. Но из этого никак нельзя сделать вывода о ее влюбленности в поэта. По-видимому, благодаря своей близости к младшей сестре Александра Николаевна больше принимала участия в семейных делах Пушкиных. Однако не настолько, чтобы приписывать ей роль хозяйки и воспитательницы детей, как говорят некоторые исследователи.
Что касается версии о влюбленности Александры Николаевны в Дантеса, появившейся в недавнее время, то она базировалась главным образом на одной фразе из ее письма от 1 декабря 1835 года, опубликованном в 1964 году. Описывая катание верхом в манеже в большой великосветской компании, она говорит и о Дантесе. В этой публикации была такая фраза: «…кавалеры: Валуев, образцовый молодой человек Дантес — кавалергард, А. Голицын – артиллерист» и т. д. Однако при внимательном исследовании подлинника оказалось, что эта фраза была неправильно прочитана: после слов «образцовый молодой человек» (в нашем переводе «примерный молодой человек») стоит запятая, следовательно, они относятся к Валуеву, а не к Дантесу. К тому же известно, что Валуева называл «примерным молодым человеком» Николай I, и этот эпитет, о котором знал, очевидно, и Дмитрий Гончаров, приведен Александрой Николаевной, несомненно, в ироническом плане, поэтому она и подчеркнула его. Таким образом, Дантес просто упоминается и никак не выделяется среди других офицеров. Утверждение о ее влюбленности в Дантеса опровергается еще одним, весьма веским документом – письмом Натальи Николаевны (мы уже о нем говорили), в котором она пишет, что Александра Николаевна любила совсем другого человека – Аркадия Осиповича Россета.
Как мы уже говорили, женитьба Дантеса не принесла улучшения во взаимоотношениях двух семейств. Наоборот, Дантес возобновил свои дерзкие ухаживания за Натальей Николаевной, не спускал с нее глаз, приглашал на танцы, от чего она не могла отказаться, не желая вызвать толки в обществе, где за ними следили сотни враждебных глаз. И Дантес, и Геккерн распространяли слухи о том, что Дантес якобы женился, чтобы спасти репутацию Натальи Николаевны, что Пушкин находится в преступной связи со своей свояченицей Александрой Николаевной. Пушкин получал анонимные письма. Слухи эти муссировались в великосветских салонах министра иностранных дел К. В. Нессельроде (его жена была ярым врагом поэта), Уварова и других, к числу которых относятся, к сожалению, и некоторые члены семьи Карамзиных…
Все это глубоко волновало поэта, он не мог вынести, чтобы имя его и его жены служило предметом гнусных сплетен. В каком состоянии он находился, мы видим из свидетельств Смирнова и Вяземского.
Константин Карлович Данзас (1801-1870) – офицер русской императорской армии, лицейский товарищ А. С. Пушкина, секундант на дуэли последнего с бароном Дантесом
«Злословие, – говорит сам Пушкин, – даже без доказательств оставляет почти вечные следы. В светском уложении правдоподобие равняется правде, а быть предметом клеветы – унижает нас в собственном мнении». Накопилось ли это все постепенно или было еще какое-то неизвестное нам обстоятельство, переполнившее чашу терпения? Секундант Пушкина Данзас вспоминает: «Зная, как все эти обстоятельства были неприятны для мужа, Наталья Николаевна предлагала ему уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга; но Пушкин, потеряв всякое терпение, решил кончить иначе». 26 января он послал известное письмо Луи Геккерну. Вот оно:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
